неподобающую ему авантюру.
Тем не менее он сидел на жесткой деревянной скамейке в стареньком, пропахшем бензином “лейланде”, выкрашенном в ярко-синий цвет, с непременным “Менс сана ин корпоре сано” красными буквами вдоль кузова, и со скоростью двадцать километров в час ехал к пресловутой 149-й отметке.
Решение воспользоваться советом Гуны пришло неожиданно. Он уже твердо решил, что не пойдет на это, но в какой-то момент, взглянув на часы и увидев, что до отъезда Гуны остается минут десять, почти бегом кинулся к дому Марии. Сказалась бессонная ночь с безуспешными поисками лучшего варианта. Лучшего не было.
Пока Гуна отвлекала водителя разговорами, Диктатор, как нашкодивший мальчишка, трясясь от страха, что водитель может его увидеть, забрался в кузов и зарылся в белье, с трудом сдерживая подступавшую тошноту, вдыхая запах лежалых простыней, еле уловимый аромат духов дочери и каких-то трав и кореньев, которые Гуна держала в шкафу, наверно, от моли.
У Жужи он так же незаметно выбрался из машины и по настоянию Гуны переоделся в костюм прачкиного мужа, хранивший запах чужого пота.
Он никак не мог избавиться от брезгливого чувства и нестерпимого зуда во всем теле. Чесались то бедро, то спина, то зад. Он понимал, что это явление чисто нервное, но, не в силах удержаться, то и дело терся спиной и боком о жесткую спинку сиденья.
Автобус, трясясь и дергаясь, тащился по неширокому разбитому шоссе. Кандар глядел на проплывавшие мимо Тургусские холмы. Когда-то знаменитый тургусский виноград высоко ценился как в самой Лакуне, так и за ее пределами. Но выращивание винограда вскоре после Революции 19 Января было запрещено в целях прекращения производства вин, и теперь холмы, поросшие сорняками, с торчащими кое-где кустиками одичавшего винограда, несли на себе тоску полного запустения.
Автобус, не останавливаясь, проехал мимо безлюдной деревушки с покосившимися домишками без крыш, пустыми глазницами окон, облупленными стенами. Несколько одичавших собак с лаем кидались на автобус, но вскоре отстали.
Кандар смотрел и не верил своим глазам. Он полагал, что здесь, на холмах, разбиты фруктовые сады. Так, по крайней мере, предписывалось указом, запрещавшим разведение винограда: на месте виноградников насадить сады, наладить выращивание лекарственных трав. Он с неудовольствием подумал о Гельбише, ни разу не сообщившем об этой ситуации. Людей следует вернуть обратно и обязать, для пользы оздоровленной Лакуны, возделывать эти земли. Страна не так велика, чтобы плодородные почвы пропадали зря.
“А где люди, жившие здесь? – подумал он. – Чем теперь занимаются?” Конечно, они нашли себе место в новой жизни и более достойное дело, нежели изготовление губительного напитка, лишающего людей человеческого облика.
Эта мысль принесла некоторое успокоение, и он украдкой оглядел своих спутников. В большинстве – молодые, веселые, на вид здоровые, такие, какими ему всегда хотелось видеть юных лакунцев, они оживленно переговаривались, заразительно смеялись. Кандару показалось знакомым лицо одной из девушек, сидевших наискосок от него. Он не пытался вспомнить, где мог ее видеть. Ему сейчас было не до девушек, даже очень красивых. Не только, конечно, сейчас, но сейчас особенно.
Какой-то пассажир в поношенном плаще, пожилой, с нечистым лицом, покрытым угрями, что-то непрерывно жуя, то и дело оборачивался и с любопытством поглядывал на него. Кандар догадался, что жует он ндиру. Употребление ндиры подвергалось преследованию и строжайше запрещалось, поскольку ее одурманивающее действие мало чем отличалось от действия других наркотиков и влекло за собой не только серьезные заболевания пищеварительного тракта, но также и расстройство психики.
Никто не обращал внимания на вопиющее нарушение закона. Молодые люди шутили, о чем-то болтали, и никто не счел нужным сделать замечание человеку, совершавшему противозаконное действие. Более того, присмотревшись, Кандар заметил, что еще несколько парней что-то жуют. Сомнения не оставалось: они тоже жевали ндиру. Кандар помрачнел. У него даже появилась мысль на ближайшей остановке вызвать сакваларов и потребовать, чтобы нарушителей отправили в лагерь, но тут же сообразил, что в его положении лучше не привлекать к себе внимания. На первом же докладе Гельбиша он поставит перед ним неотложную задачу покончить с употреблением ндиры.
Внезапно раздался громкий смех. Сидевшие перед Кандаром двое парней слушали какую-то девицу. Перегнувшись через проход, она, хихикая, рассказывала, по-видимому, что-то невероятно забавное. Невольно прислушавшись, Кандар уловил имя своей дочери, а через несколько мгновений слово “Диктатор”. И снова раздался смех.
Сомнений не было. Произошло то, чего он боялся. Но как могло так быстро стать известно про исчезновение Марии и про всю эту ночную историю?! У царя Мидаса ослиные уши… У царя Мидаса… Он заметил, как кто-то обернулся к смеявшимся, прислушался к разговору и тут же пересказал соседу сенсационную новость.
Через несколько минут хохотал весь автобус.
Кандар ощущал смех почти физически. Он еще ниже надвинул кепку и отвернулся к окну. Не хватало только, чтобы его узнали.
Не следовало пускаться в эту дурацкую авантюру! Надо было поговорить с Гельбишем и предотвратить последствия безумной выходки Марии, а уж потом думать, как ее найти.
Автобус остановился посреди дороги. Ехали они уже часа четыре. Холмы вокруг стали выше и кое-где поросли лесом. Приближались горы. Водитель крикнул:
– Бабы – налево, мужики – направо! Только быстро!
Пассажиры со смехом высыпали из автобуса. Кандар тоже вышел. У него все затекло, и он, сделав несколько дыхательных упражнений, заметил, что пассажиры, перепрыгивая через кювет, бежали к зарослям кустарника, росшего вдоль обочины.
– Куда они побежали? – спросил он у водителя.
Водитель удивленно поглядел на него и ухмыльнулся:
– А туда, куда сам Диктатор пешком ходит, – и тоже побежал в кусты, на ходу расстегивая ширинку.
Кандар смутился и покраснел.
– А я узнал тебя, – услышал он за своей спиной хриплый шепот и, обернувшись, увидел пассажира с угреватым лицом. Тот улыбался, обнажая черные, изъеденные ндирой зубы.
Кандар испуганно отвернулся.
– Не бойся, – прошептал пассажир, – я не доносчик. – Он заглянул ему в лицо и подмигнул.
– Вы… Вы ошибаетесь, – пробормотал Кандар. – Вы не можете знать меня. – И тут же подумал, что говорит глупость: его портреты висят на стенах всех присутственных мест, в каждом доме. Его знают все.
– Ничуть я не ошибаюсь! – Назойливый тип приблизил к нему свое лицо, обдав отвратительным запахом ндиры. – Ты Кун Кандар! – произнес он торжественно и снова подмигнул.
У Кандара отлегло от сердца – его приняли за двоюродного брата. Но тут же насторожился. Он был уверен, что его мятежный братец давно забыт.
– Долго ты пропадал, Кун Кандар! Ходили слухи, что ты должен вернуться, да как-то не верилось. Мы давно тебя ждем. Все только и говорят: вернется Кун! Вот тогда…
Кандар с трудом удержался, чтобы не спросить: что тогда?
– Вы ошибаетесь, я не тот, за кого вы меня
