Я не понимаю, что там поддерживать, о чем идет разговор. Его никто не трогает и не выгоняет…
Неужели кто-то всерьез предполагает, что Союз кинематографистов
России, продав свои акции Киноцентра, плюнет на Музей кино, и его вместе с экспонатами и Клейманом выкинут на улицу, и из окон полетят рисунки и рукописи Эйзенштейна?
Музей кино нуждается в новом здании, а следовательно – в лоббировании своих интересов, в протекции высоких чинов…
Это совершенно справедливо.
Задача спасения Музея кино заключается в следующем: не суетиться, не шуметь, не поднимать волны, пока никто не трогает. А тихонько и последовательно работать с государством и добиваться отдельного здания.
Я Клейману сказал, что как только, дай бог, будет построен Дворец фестивалей, в этом Дворце будут учтены все интересы Музея кино. (I, 107)
(2004)
Я думаю, что обязательно нужно строить Музей кино, потому что мне трудно представить себе интеллигентнейшего человека Наума Клеймана, знатока Эйзенштейна, рядом с круглосуточной сауной «Голубые дрозды» и стрип-баром.
Нужно оттуда бежать.
Если Союз кинематографистов России останется в Киноцентре – это одно. Если же будет продавать акции, то продавать их нужно так, чтобы часть денег осталась как залог, гарантирующий, что Музей кино не выкинут на улицу. Если взять сразу все деньги, Музей могут заставить съехать.
Я уже подал заявку на обсуждение одного из пунктов повестки дня на Совете по культуре и искусству при президенте по поводу строительства Музея кино. Тем более что вопрос о Музее нам удалось поставить в список № 1 Министерства культуры об охране музейных ценностей. (I, 109)
(2005)
Я был у президента два раза. И при мне Путин лично дал распоряжение разместить Музей кино на Студии Горького, выделив для этого три тысячи квадратных метров.
По-моему, было бы логично, чтобы ВГИК, где училось и учится большинство наших кинематографистов, Студия Горького, где многие из них снимали и снимают картины, и Музей кино, где хранятся их работы и где могут учиться новые поколения, располагались по соседству. Решение президента уже было бы выполнено, если бы Клейман не сказал, что Студия Горького слишком далеко расположена.
Ну что же я с этим могу поделать?..
Со своей стороны, я сделал все возможное, чтобы решить проблему Музея кино. Я думал, мне спасибо скажут, ан нет.
Но, в конце концов, Музей кино – это не часть Союза кинематографистов, а федеральная собственность. У Миниcтерства культуры и Федерального агентства по культуре и кинематографии возможностей явно больше, чем у Союза кинематографистов, поэтому они нашли свое решение.
Ради бога… (XV, 27)
(2008)
Интервьюер: Что будет дальше с Музеем кино? Фонды хранятся на «Мосфильме», помещения нет…
Музей, как вам известно, находился в Киноцентре, проданном теми, кто сегодня громче всех кричит. Я тогда же договорился с Владимиром Владимировичем Путиным, и было принято решение, что после реконструкции Студии Горького три тысячи квадратных метров обязательно будут отданы под Музей кино. Я, обрадованный, позвонил директору Науму Клейману. А он отказался. Потому что «далеко от центра»…
У меня нет возможности разместить это учреждение в Мавзолее. Если будет все-таки построен в Москве нормальный Дворец фестивалей, там вполне мог бы разместиться и Музей кино. (I, 131)
(2009)
Вопрос: Скажите, пожалуйста, а зачем Вы продали Музей кино? Неужели Вам мало уже имеющихся миллионов?
Скажите, пожалуйста, а зачем Вы изнасиловали одиннадцать тибетских монахов в Бибирево, напротив кафе «Апокалипсис»?
Разве Вам мало местных жриц любви?.. (XV, 41)
МУЗЫКА
(1987)
Интервьюер: Что для Вас музыка? Все.
Пение птиц, шум ветра, скрип половиц, гудение проводов… Все, что слышно – музыка… (I, 25)
(1998)
Интервьюер: Я не знаю у нас второго режиссера, который бы так точно и здорово, как Вы, использовал музыку. Вы ей учились?
Учился…
Очень не любил сидеть за роялем и за это получал от мамы мокрым полотенцем по загривку. Но для меня музыка – все то, что звучит. Я ощущал и раньше, но формулировку вычитал у Михаила Чехова: любое искусство пытается быть похожим на музыку…
Когда я репетировал Чехова в итальянском театре, я ничего не мог добиться от актеров, пока не предложил им не говорить, а петь. И как только один вообразил себя контрабасом, а другая – флейтой, то все ожило и стало естественным. И это просто спасло спектакль, я уже не знал, что с ним делать.
Поэтому я стараюсь во всей партитуре фильма исходить из этого «заметно-незаметного» звучания. За исключением новой картины «Сибирский цирюльник», которая – другой жанр. Я попробовал там использовать музыку, как раньше – получилось, словно одежду лилипута оставили в огромном зале… (I, 70)
(2002)
Вопрос: Что Вы сами слушаете, какие у Вас музыкальные пристрастия?
Когда я работаю, энергетику дает церковная музыка. Также для меня сегодня и всегда были Моцарт, Рахманинов…
Что касается современной музыки, то очень люблю Pink Floyd. Из того, что связано с «нашими», думаю, что самым органичным является «Любэ». (I, 90)
Музыка в кино
(1983)
Музыка в моих картинах рождается еще до съемок.
Я думаю о ней и обычно хорошо знаю, какой она должна быть. Случалось, я сам показывал Эдуарду Артемьеву ту или иную тему и просил, чтобы по оркестровке, по музыкальному образу он написал что-то подобное. И он всегда был внимателен к моим просьбам.
Когда я впервые услышал музыку Артемьева (это было на спектакле «Мертвые души» в Театре пантомимы в конце шестидесятых годов), меня подкупила ее удивительная мелодичность. Одновременно композитор обладает поразительными способностями стилиста.
Мы очень часто в своих фильмах используем классическую музыку или музыку, написанную в стиле классики. Обычно композитору нелегко создать музыку, которая попадала бы в русло с музыкой классика. Артемьев в этом отношении безжалостен к себе. Он умеет почувствовать, понять сам образ, само существо цитируемой музыки и уже работать с соблюдением тех законов, по которым писал свою музыку другой автор. В результате появляется его собственная музыка.
Так, например, произошло в картине «Родня». (II, 6)
(2005)
Музыка – контрапункт к сцене, а не иллюстрация.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
