Румынии. Прежде всего, не следовало предпринимать никаких попыток вернуть к власти бывшие коммунистические партии.
ga
Документальная информация о большинстве других решений, принятых в 1990 году по политической адаптации к новой ситуации, отсутствует. Известно, что помимо согласования условий воссоединения Германии путем поглощения Восточной Геннании в Федеративную Республику, Советский Союз пошел на аккомодацию политических изменений в других бывших коммунистических странах Восточной Европы. Встречи Варшавского пакта продолжались (при этом Восточная Германия официально вышла из него до его распада в результате слияния), как и встречи СЭВ в 1990 и 1991 годах, хотя было ясно, что характер каждого из них изменится, и стало ясно, что оба они вскоре будут свернуты.
Советские лидеры столкнулись с внутренними трудностями, включая побочный эффект от Восточной Европы в балтийских республиках, когда они решали, как поступить с внезапно изменившимися отношениями в Восточной Европе. Тем не менее, они приняли основное решение, даже не ставя его перед собой: они приспособятся к революции 89-го года, а не будут пытаться отменить или подорвать ее. Это мгновенное изменение произошло гораздо более внезапно и стремительно, чем они надеялись, отбросив и отбросив более постепенные изменения. Отбросив более постепенные преобразования и изменения под просвещенным социалистическо-коммунистическим руководством, к которым стремились советские лидеры. Однако эти революционные изменения произошли мирно и без прямой конфронтации с Советским Союзом или полумиллионом советских войск, размещенных в большинстве стран Восточной Европы. Советские лидеры были уверены, что "объективные" факторы (такие как географическое положение и обширные эко номические связи) приведут к тому, что любые правительства этих стран будут нуждаться в тесных связях с Советским Союзом и поддерживать их. Предусматривались также общие интересы безопасности, включая тот факт, что эти страны оставались вне единого Европейского сообщества. Некоторые также хотели получить гарантии против возрождающейся и воссоединяющейся Германии. Такие суждения были отчасти обоснованными, хотя существовала тенденция преувеличивать их и недооценивать негативное бремя, которое прошлая советская гегемония накладывала на любую продолжающуюся институциональную ассоциацию и фактическую зависимость от Советского Союза.
Наконец, Горбачев и некоторые другие лидеры Смиэта, хотя и далеко не все, хотя и были потрясены внезапным и резким характером сдвига, все же рассматривали его как завершение создания "общего европейского дома" и конец противостоящих военных союзов, к которым они стремились.
Институциональные связи поддерживали процесс считывания и нормализации, а не привели к разрыву отношений.
В то же время, как говорилось в предыдущей главе, советские лидеры с ноября 1989 года по июнь 1990 года (формально до середины июля) стремились растянуть процесс воссоединения Германии. Прежде всего, они хотели помешать воссоединенной Германии стать членом НАТО. По последнему пункту они потерпели неудачу, но им удалось добиться согласия Запада на введение нескольких важных ограничений на будущую военную мощь Германии (общий уровень сил и сохранение неядерного статуса) и переходного периода для вывода советских войск из Германии без ввода войск НАТО.
Проблемы воссоединения Германии на условиях, отвечающих минимуму советской безопасности, и постепенного разделения институтов Восточного альянса привели к тому, что к началу 1991 года в Москве были сформулированы две конкурирующие точки зрения. Одна, исходящая из Международного отдела ЦК и одобренная Секретариатом партии, подчеркивала наличие угроз советским интересам и необходимость энергичного использования советских рычагов для обеспечения дальнейшего советского влияния в регионе. Другая, озвученная Министерством иностранных дел, была более удовлетворена результатами и видела в новой ситуации больше преимуществ и даже достижений, а также гораздо меньше угроз советским интересам.
Один или два ключевых примера могут проиллюстрировать различия в перспективах и направлении политики. "Изменения в Европе и новые подходы к обеспечению безопасности: Построение "общего европейского дома"", - так показательно называется одна из глав обзора Министерства иностранных дел. В ней говорится, что "опыт 1990 года показал своевременность и практическую значимость концепции "общего европейского дома", выдвинутой Советским Союзом". Во вступительном предложении говорится, что "в отчетном году [фактически с ноября 1989 года по декабрь 1990 года] произошел прорыв в сфере политических путей и средств обеспечения национальной безопасности СССР на европейском направлении в контексте формирования фундаментально новой модели безопасности на континенте". Ответственными за это развитие считались три ключевых фактора: во-первых, "исторический, поистине революционный переход Советского Союза к новой концепции национальной безопасности, к обеспечению прав человека и демократии, к рыночным [экономическим] отношениям, основанным на равенстве всех форм собственности, и к правительству, основанному на законе". Во-вторых, "радикальные изменения в Европе основаны на демонтаже старых структур в странах Центральной и Восточной Европы... в условиях свободного выбора народами своего пути, их стремления к независимости и включая возможную трансформацию социально-экономической системы". И в-третьих, "переход в отношениях между СССР и США от конфронтации к партнерству и сотрудничеству, а также сближение СССР и стран Восточной Европы с государствами Западной Европы. Меморандум, подготовленный международным отделом, напротив, подчеркивал потенциальные опасности и риски для советской безопасности в связи с изменением ситуации в Восточной Европе и необходимость жесткого использования Советским Союзом имеющихся у него ограниченных рычагов влияния (включая экономическую зависимость стран Восточной Европы от Советского Союза) для осуществления своего влияния. Она не стремилась отменить революцию 89-го года, но изображала ее последствия как уменьшающие, а не усиливающие советскую безопасность. Разница во взглядах была также проиллюстрирована следующим заявлением: "Для обеспечения интересов СССР в Восточной Европе существующие и потенциальные межпартийные связи КПСС имеют большое значение". В документе говорилось не только о связях с бывшими коммунистическими партиями, но и утверждалось, что "целесообразно поставить на систематическую основу связи с другими партиями демократического спектра, учитывая их роль и вес в общественно-политической жизни". Эта точка зрения и рекомендация об активной роли Коммунистической партии в развитии таких связей, как
Новые связи полностью отсутствовали в анализе Министерства иностранных дел. Однако в анализе Международного департамента была поставлена задача развития "хороших, дружественных связей".
Прежде всего, в документе утверждалось, что руководящим принципом советской политики должно быть то, что "ни при каких обстоятельствах восточноевропейский регион не должен представлять реальную или потенциальную угрозу военной безопасности Советского Союза. При любом развитии событий страны региона должны оставаться свободными от иностранных баз и вооруженных сил". Дальнейшая цель - служить этим заботам, и ближе к мнению МИДа - предотвращение конфликтов в регионе и его развитие как зоны стабильности и сотрудничества "в качестве необходимого условия для создания единого европейского пространства с участием Советского Союза в этом пространстве".
В определенном смысле это были совместимые и взаимодополняющие подходы, хотя и с разительно отличающимися взглядами и акцентами. Оба они представляли собой элементы гибридного горбачевского руководства. Отчасти они также были признаками
