Пришла одна печальная новость: Филу Питту — полицейскому, которого сослуживцы прозвали Рэмбо, — пришлось уйти со службы из-за дегенеративного заболевания позвоночника, грозившего впоследствии усадить его в инвалидное кресло. Что-то страшно шокирующее было в том, как подкосил недуг одного из этих рослых, подтянутых, сильных, активных мужчин. И ведь эти мужчины — профессиональные защитники. Их работа — делать так, чтобы у других все было в порядке. Они не должны расклеиваться. Это неправильно.
Элизабет хотела второго ребенка, хотела завести его не откладывая. Сердце у него упало. Милан был колоссальным подарком, доставлявшим огромную радость, но еще раз сыграть в генетическую рулетку у него желания не возникало. Двоих прекрасных сыновей ему было более чем достаточно. Но Элизабет, когда ей чего-то хотелось по-настоящему, проявляла недюжинное упорство — можно, пожалуй, даже сказать, упрямство, — и он боялся, что если откажется, то потеряет ее, а вместе с ней и Милана. Сам же он нуждался не в очередном ребенке. Он нуждался в свободе. И неизвестно было, удастся ли ему когда-нибудь удовлетворить эту потребность.
На этот раз она забеременела быстро — она еще кормила Милана грудью. Но теперь им не повезло. Через две недели после того, как беременность подтвердилась, произошла хромосомная трагедия: ранний выкидыш.
После выкидыша Элизабет отвернулась от него и всецело посвятила себя маленькому Милану. Нашли было няню — ее звали Сьюзен, она была дочерью сотрудника Особого отдела, — но Элизабет отказалась ее нанимать. «Мне нужен кто-то всего на час или два в день, — сказала она. — Просто присмотреть немного за ребенком».
Их жизни стали во многом раздельными. Она даже не желала ездить с ним в одной машине, предпочитая садиться с ребенком в другую. Он почти не видел ее в течение дня, и в большом пустом доме его жизнь, он чувствовал, тоже становится пустой. Иногда часов в десять вечера они вместе ели омлет, а потом она была «слишком уставшая, чтобы бодрствовать», а он был слишком взвинчен, чтобы спать. Она нигде не хотела с ним бывать, ничего не хотела с ним вместе делать, не хотела проводить с ним вечера и обижалась, если он заикался о том, чтобы поехать куда-нибудь без нее. Ребенок стал средством ограничения свободы. «Я хочу родить еще двух», — сказала она без обиняков. Сверх того они мало о чем разговаривали.
Друзья начали замечать, что между ними растет отчуждение. «Она никогда теперь на тебя не смотрит, — обеспокоенно заметила Кэролайн Мичел. — Никогда к тебе не прикасается. В чем дело?» Но он не хотел никому говорить, в чем дело.
Милан начал ходить. Ему было десять с половиной месяцев.
Издательство «Рэндом хаус» приняло «Шайтанские аяты» в мягкой обложке к себе на склад, и сразу же британская пресса начала изо всех сил разжигать страсти. «Гардиан» поместила на первой странице провокационную заметку, где высказывалось предположение, что решение «Рэндом хаус» «возродит» былые неприятности, и в результате они в каком-то смысле не замедлили возродиться. «Ивнинг стандард» пригрозила напечатать сообщение о том, что «Рэндом хаус» так поступило, не посоветовавшись с полицией. Дик Старк, позвонив в газету, уведомил ее, что это неправда, и тогда она пригрозила сообщить, что «Рэндом хаус» берет роман под крыло вопреки мнению полиции. Дик Старк связался с людьми из крепости, украшенной рождественскими елками, и они сказали, что риск «минимален»; это успокоило Гейл Рибак. Консорциум в составе Эндрю, Гиллона и его самого уже пять лет допечатывал книгу в дешевом варианте, так что эта смена склада не заслуживала такого внимания прессы. Издание в мягкой обложке уже было «нормализовано» по всей континентальной Европе, в Канаде и даже в Соединенных Штатах, где роман с эмблемой «Аул букс» без всяких проблем распространяла компания «Генри Холт». Но несколько недоброжелательных газетных публикаций могли сделать ситуацию в Великобритании совсем иной. «Рэндом хаус» и Особый отдел приложили немало усилий, чтобы унять «Стандард», и в итоге газета не стала ничего печатать. А «Телеграф» поместила взвешенную, продуманную, абсолютно разумную статью. Риск уменьшился. Тем не менее «Рэндом хаус» установило в издательской экспедиции аппаратуру обнаружения взрывных устройств и предостерегло персонал. Всех, кто занимал в компании высокие должности, по-прежнему беспокоило, что пресса может спровоцировать острую реакцию исламистов. И все же они, что делает им очень большую честь, готовились переиздать роман с эмблемой «Винтидж». «Я уверен: худшее, как мы могли бы себя повести, — это отступать и откладывать, — сказал Саймон Мастер. — Если уик-энд пройдет без происшествий, мы печатаем». В России издателям, собиравшимся выпустить «Шайтанские аяты», пригрозили местные мусульмане. Это вселяло тревогу. Но в Англии, как показал ход событий, ничего плохого не случилось, и наконец-то публикация «Аятов» в мягкой обложке стала осуществляться под эгидой «Винтидж букс». Восстановилась нормальная издательская практика. Консорциум был распущен.
Кое-что хорошее происходило и в менее крупном масштабе. К нему вновь обратилась Глория Б. Андерсон, глава Нью-Йоркского отделения синдиката «Нью-Йорк таймс», — четыре года после того, как начальство вынудило ее отказаться от своего предложения предоставить ему синдицированную колонку. Теперь, сказала она, все очень хотят, чтобы вы писали для газеты. Припоминать ей былую обиду смысла не было. Это все-таки «Нью-Йорк таймс», и это даст ему ежемесячную мировую трибуну. К тому же, вероятно, возместит расходы на Фрэнка Шептуна, на уборщицу Берил и, может быть, няню.
У его племянницы Мишки, бледной, тоненькой как тростинка шестилетней девочки, обнаружились невероятные музыкальные способности — и это в семье, где почти всем медведь на ухо наступил. Теперь за нее сражались школа Перселла и школа Менухина. Самин выбрала Перселла, потому что Мишка не только виртуозно музицировала, но еще и на годы опережала детей ее возраста по обычным предметам, а школа Перселла давала более качественное общее образование. Школа Менухина считалась этакой музыкальной оранжереей, где детей развивают односторонне. Но за свои необычайные дарования Мишке приходилось платить. Она была слишком умна для сверстников и слишком юна для равных ей по развитию, что гарантировало ей одинокое детство. Но в школах Перселла и Менухина она сразила всех наповал, и, несмотря на нежный возраст, уже было ясно, что именно этого — жизни в музыке — она для себя хочет. Как-то раз в семейной машине, когда ее родители обсуждали «за» и «против» двух школ, маленькая Мишка пропищала с заднего сиденья: «Разве не мне это решать?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
