— Да, торговля с Китаем имеет будущее, а вы, мистер Ладлоу, я вижу, знаете толк в комфорте, — заметил олдермен. — На щеках у девушки играет такой нежный Румянец, что сомнений быть не может — уверяю вас, морской ветер даже не коснулся ее; да и кто поверит, что та, которая дышит таким уютом, лишь недавно резвилась среди дельфинов! Войдем же.
Ван Беверут привык заходить к своей племяннице без особых церемоний. Поэтому, считая излишним велеть доложить о себе, властный олдермен преспокойно распахнул Дверь и ввел молодого капитана во флигель.
Встретившись с Алидой, ее гости сохраняли притворное безразличие, причем девушка платила за их напускную непринужденность той же монетой. Она отложила книгу с таким невозмутимым спокойствием, словно они расстались какой-нибудь час назад, и мужчины ясно поняли, что она знала об их возвращении и ждала их прихода.
Когда они вошли, она непринужденно поднялась им навстречу и с улыбкой, которая скорее была следствием хорошего воспитания, чем выражением ее чувств, пригласила их сесть. Невозмутимость племянницы навела олдермена на мрачные размышления, а молодой моряк не знал, чем более восхищаться — дивной прелестью женщины, которая всегда была неизменно прекрасна, или ее поразительным самообладанием, хотя всякая другая на ее месте не знала бы, куда деваться от смущения. Алида, казалось, не была склонна вступать в объяснения, потому что, когда гости сели, она, разливая чай, обронила словно бы случайно:
— Как вовремя вы пришли! Я могу предложить вам чашку ароматного чая. Кажется, мой дядя говорил, что это товар с «Сирнарвонского замка».
— О, это прекрасный корабль! Он совершает удачные рейсы и товары доставляет первосортные. Да, такой чай я готов рекомендовать всем покупателям. Но, милая племянница, соблаговоли объяснить капитану крейсера ее величества и бедному олдермену славного города Нью-Йорка, давно ли ты ждешь нас.
Алида достала из-за пояса маленькие дорогие часики и спокойно взглянула на них.
— Сейчас девять. Кажется, после полудня Дайна в первый раз доложила, что я, вероятно, буду иметь это удовольствие. Кстати, вот пакеты — должно быть, с письмами, — они прибыли из города.
Это придало мыслям олдермена новое, совершенно неожиданное направление. Он воздержался от объяснений, которых, казалось бы, требовали обстоятельства, хорошо зная, что это опасный путь, поскольку в таком разговоре могло быть сказано больше, чем следовало бы знать его спутнику, и к тому же невозмутимость племянницы повергла его в изумление. Поэтому он был рад, что у него есть удобный предлог отложить расспросы. Одним глотком осушив крошечную чашечку, нетерпеливый коммерсант схватил пакеты, которые протянула ему Алида, и, пробормотав извинения, вышел из флигеля.
Капитан «Кокетки» до сих пор не вымолвил ни одного слова. Удивление, смешанное с негодованием, не давало ему говорить, но он не сводил глаз с Алиды, стараясь проникнуть в тайну, которой девушка окружила свои поступки и намерения. На миг ему показалось, что под напускным равнодушием на ее нежных губах мелькнула печальная улыбка; но взгляды их встретились только один раз, когда она украдкой остановила на нем свои большие бездонные темные глаза, словно любопытствуя, какое впечатление произвел ее поступок на молодого моряка.
— Ну как, дорого ли обошлось врагам королевы плавание «Кокетки»? — поспешно спросила красавица, когда капитан поймал ее взгляд. — Или они избегали встречи с отважным крейсером, который уже не раз доказывал свое превосходство над ними?
— Страх, а может быть, благоразумие или, я сказал бы, совесть заставила их быть осторожными, — отвечал Ладлоу, многозначительно подчеркивая последние слова. — Мы гнались за ними от мыса до самой Большой мели и вернулись ни с чем.
— Как обидно! Значит, французам удалось скрыться… Но неужели ни один нарушитель закона не понес наказания? Среди невольников распространились слухи, что бригантина, которая заходила в эту бухту, вызвала подозрение властей.
— Подозрение! Но красавица Барбери скорее, чем кто-либо другой, может сказать мне, чего стоит та слава, которой пользуется капитан бригантины.
Алида улыбнулась, и улыбка эта, как всегда, очаровала ее поклонника.
— Капитан Ладлоу проявляет непревзойденную галантность, обращаясь к девушке из колонии за советами по службе! Разумеется, мы способны тайком поощрять контрабандистов, но как можно подозревать нас в том, что мы подробно осведомлены об их деятельности? Смотрите, как бы подобные намеки не вынудили меня покинуть эту прелестную виллу и поискать какого-нибудь Другого, более укромного места, где я могла бы спокойно пожить на свежем воздухе. К счастью, берега Гудзона изобилуют чудесными уголками, и нужно быть бессовестной привередницей, чтобы пренебречь ими.
— И в их числе — дом Киндерхука?
Алида снова улыбнулась, как показалось Ладлоу — с торжеством.
— Говорят, дом Олоффа ван Стаатса просторен и расположен в живописном месте. Я и сама видела его…
— …в своих мечтах о будущем? — подхватил молодой капитан, видя, что она замялась.
Алида откровенно расхохоталась.
— Ну нет, все гораздо прозаичнее. Просто-напросто я видела дом мистера ван Стаатса, когда проплывала мимо него по реке, а потом — когда возвращалась обратно. Трубы у него витые, это излюбленный стиль голландского Брабанта [158], и, хотя я не заметила на них аистова гнезда, они, мне кажется, таят в себе соблазны для женщины — ведь так уютно бывает посидеть у камелька. Да и само поместье так заманчиво для рачительной хозяйки.
— И, разумеется, место хозяйки, к счастью достойного владельца поместья, недолго будет пустовать?
Алида играла причудливой ложечкой, сделанной в виде веточки чайного куста. Она вздрогнула, уронила ложечку и взглянула на Ладлоу. В ее пристальном взгляде явно сквозил интерес к тому волнению, которое не мог скрыть молодой человек.
— Это место никогда не будет занято мной, Ладлоу! — сказала она торжественно и с твердостью, которая свидетельствовала о непреклонном решении.
— От ваших слов у меня прямо гора с плеч! Ах, Алида, если бы вы могли так же легко…
— Тс! — прошептала девушка, вставая, и на миг застыла в напряженном ожидании. Глаза ее заблестели, румянец на щеках заиграл еще ярче, чем прежде, а на лице были написаны радость и надежда. — Тс! — повторила она, делая Ладлоу знак молчать. — Вы ничего не слышите?
Разочарованный, но по-прежнему влюбленный, молодой человек молчал, глядя на ее милое оживленное лицо и не менее напряженно, чем она сама, прислушиваясь к каждому звуку. Но, поскольку ничто не нарушало тишины, после того как Алида услышала стук, или, быть может, он ей почудился, она снова села и заговорила с молодым человеком.
