Однако я утомил вас своей болтовней. Взгляните, вот ткани, расцветка которых способна восхитить юное и живое воображение даже сильнее, чем краски самой природы!
Красавица Барбери улыбнулась контрабандисту с нежностью, от которой Ладлоу стало не по себе; она хотела сказать что-то веселое, но тут за дверью послышался голос ее дяди.
Глава XXIV
В Англии будут продавать семь полупенсовых булок за один пенс; кружка пива будет в десять мер, а не в три; и я объявлю государственной изменой потребление легкого пива.
Джек Кед
[175]
Даже если бы олдермен ван Беверут участвовал в описаной выше беседе, то и тогда он не произнес бы слов более уместных, чем те, с которыми он вошел во флигель.
— Штормы и климаты! — воскликнул коммерсант, появляясь на пороге с распечатанным письмом в руке. — Я получил через Куракоа и побережье Африки известие о том, что превосходный корабль «Выхухоль» встретил у Азорских островов противные ветры и возвратится на родину не раньше чем через четыре месяца. Ах, сколько драгоценного времени теряется попусту между торговыми сделками, капитан Корнелий Ладлоу! А ведь это может опорочить прекрасное судно, которое до сих пор пользовалось самой доброй славой — плавание его в оба конца никогда не занимало более обычных семи месяцев. Если все наши суда будут так лениво ползти, мы никогда не сможем доставить кожи в Бристоль вовремя, а тогда какой от них прок!.. Но что я вижу, племянница! У вас здесь торговля! И чем — подозрительными товарами! У кого же бумаги на эти товары и какое судно доставило их сюда?
— На эти вопросы лучше всего ответит сам их владелец, — сказала девушка дрогнувшим голосом и указала на контрабандиста, который при появлении олдермена отошел в сторону, чтобы не привлекать к себе внимания.
Миндерт быстро, опытным глазом, окинул содержимое тюка, а затем остановил тревожный взгляд на каменном лице капитана королевского крейсера.
— Капитан Ладлоу, я вижу — мыши изловили кошку! — сказал он. — Наш крейсер носился по Атлантике больше недели, совсем как еврей-откупщик бегает взад-вперед по Роттердаму, чтобы как-нибудь сбыть за границу попорченный чай, и вот нас самих так ловко заманили в ловушку! Какому падению цен или перемене благосклонности Торговой палаты обязан я честью видеть вас, любезный… э… э… развеселый торговец зелеными волшебницами и яркими тканями?
Куда только девались самоуверенность и бесстрашие контрабандиста! Теперь он выказал несвойственные ему растерянность и смущение, явно не зная, что ответить.
— Тот, кто идет на риск, удовлетворяя требования жизни, само собой разумеется, ищет покупателей в тех местах, которые славятся своим либерализмом, — сказал он после долгого молчания, которое лишний раз подчеркнуло перемену, происшедшую в нем. — Надеюсь, вы будете снисходительны к моей дерзости, учитывая те побуждения, которые привели меня сюда, и выскажете прекрасной леди свое авторитетное суждение о качестве моего товара и умеренности цен.
Миндерт был не меньше, чем Ладлоу, удивлен такими речами и смиренным поведением контрабандиста. Он-то ожидал, что ему придется решительно пресечь обычную безрассудную фамильярность Буруна, по возможности скрыв свои связи с Бороздящим Океаны, но, к своему удивлению, обнаружил, что сделать это легче легкого, потому что контрабандист проникся к нему неожиданным почтением. Осмелев и, быть может, несколько возгордившись от этой внезапной почтительности, которую достойный олдермен, вообще-то довольно проницательный, не преминул приписать своим моральным достоинствам, он заговорил уверенным и покровительственным тоном, каким при других обстоятельствах едва ли счел бы благоразумным обращаться к человеку, который так часто доказывал ему свое бесстрашие и прямоту суждений.
— Я вижу, нетерпение торговца заглушило в вас благоразумное доверие к кредиту, — сказал он, показывая в то же время горделивым жестом, что он снисходит к столь простительному заблуждению. — Но мы не должны слишком строго судить его за эту ошибку, капитан Ладлоу, поскольку, как справедливо заметил этот молодой человек в свою защиту, стремление к прибыли в честной торговле похвально и полезно. Пусть тот, кто притворяется, будто не знает законов, помнит мудрое мнение нашей доброй королевы и ее советников, согласно которому мать Англия может производить почти все, что способен потребить колонист! Да, да! А сама она может потребить все, что способен произвести колонист!
— Не стану притворяться, сэр, будто я не знаю законов, но, занимаясь этой скромной торговлей, я лишь следую принципу природы, так как стараюсь обеспечить свои интересы. Мы, контрабандисты, ведем рискованную игру с правительством. Если нам удается проскользнуть благополучно, мы выигрываем; а если нет — выигрывают слуги королевы. Ставки равные, и такую игру нельзя назвать нечестной. Если бы правители мира освободили торговлю от оков, которые они на нее наложили, наше ремесло бы исчезло, а словом «контрабандист» стали бы называть представителей самых богатых и уважаемых торговых домов.
Олдермен тихонько присвистнул. Жестом пригласив своего собеседника сесть, он сам тоже тяжело опустился на стул, с самодовольным видом закинул ногу на ногу и возобновил разговор:
— Ваши чувства весьма похвальны, любезный… э… э… как там вас… не сомневаюсь, что у вас есть какое-нибудь достойное имя, мой друг, так умно рассуждающий о торговле?
— Люди зовут меня Буруном, когда не хотят обозвать как-нибудь похлеще, — отвечал молодой человек, послушно садясь.
— Так вот, чувства ваши весьма похвальны, любезный Бурун, и вполне подобают джентльмену, который извлекает средства к жизни из практического истолкования таможенных законов. Наш мир мудро устроен, капитан Ладлоу, и в нем немало людей, в чьих головах, словно в тюках с товаром, имеется богатейший выбор мыслей. Грамотеи и сочинители! Вот, не угодно ли, я как раз получил из торгового дома ван Буммеля, Шенбрека и ван дер Донка аккуратнейшим образом сложенную статейку, написанную на чистейшем лейденском диалекте, где доказывается, что торговля — это обмен «эквивалентами», как называет их сочинитель, и что всем странам стоит только открыть свои порты — и в торговле сразу начнется золотой век.
— Многие умные люди разделяют этот взгляд, — коротко заметил Ладлоу, верный своему решению оставаться молчаливым наблюдателем происходящего.