— Ничего не случилось. Просто я давно тебя не видал. Ты как себя чувствуешь?
— Плечо болит, и ребра тоже, и ногу мне чуть не откусила эта доисторическая тварь с дурным нравом и явными нарушениями работы желез внутренней секреции. И по-моему, я запросто мог бы проспать еще часов двенадцать. Или авенов, или двоелуний. А ты, мой бывший друг, черт тебя побери, будишь меня, едва забрезжила заря — не важно, утренняя или вечерняя! — Стивен немного передохнул после этой тирады и спокойно спросил: — Ну и который теперь час?
— Понятия не имею, — рассмеялся Марк. — Я в их представлениях о времени вот уже несколько недель никак не могу разобраться — а кстати, у них понятие «неделя» есть?
— Это совершенно не важно. — Стивен сел. — Однако я чую аромат текана! — Он старательно протер глаза. — Ну что ж, поскольку у меня нет иной причины еще раз обрадоваться твоему возвращению, то кружечка доброго крепкого текана вполне могла бы примирить меня с твоим присутствием в моей спальне.
— Извини, но сегодня утром я ничем тебе помочь не смогу. Я дал себе обещание в одиночку выпить целый котелок.
— Правда? И ни с кем не поделишься? Что-то не похоже на тебя, мистер Школьный Учитель.
— Похоже, похоже. Ни капли никому не дам! Там, в горах, было ужасно холодно. И я еще не до конца прогрелся.
— Ладно уж, — проворчал Стивен, — готов присоединиться к тебе, когда ты сваришь второй котелок. А я пока посплю — может, до полудня, а может... Как там у них называется то время суток, которое наступает гораздо позже, чем ты меня разбудил?
— Извини, но и поспать я тебе тоже не дам. — Марк вдруг стал очень серьезным. — У нас серьезные проблемы. — Стивен вопросительно приподнял бровь, и Марк сказал: — Нет, ты не понял; это действительно очень серьезно: Габриель О'Рейли сказал мне, что Саллакс — предатель.
— О господи! — Стивен моментально стряхнул с себя остатки сна. — Но почему? Он это как-то объяснил?
— Нет. — Марк помахал рукой над постелью Стивена. — Он, конечно, немного того...
— Мертвый?
— Таинственный и странный. Но я ему верю. Он сказал, что старался ослабить уверенность Саллакса... нет, не уверенность, а убеждения. В ту самую ночь, когда на тебя напал Малагон в обличье греттана. А вчера, когда я наконец добрался до вас, О'Рейли вдруг взял и исчез, сказав на прощание, что потерпел неудачу.
— Потерпел неудачу в чем?
— Не знаю. Возможно, он хотел, но не сумел спасти Гилмора.
— Но Саллакс Гилмора не убивал!
— Скорее всего, не убивал. Но, возможно, был заодно с убийцей. Помнишь, Гилмор говорил, что нас кто-то преследует от самого Эстрада? Возможно, именно этот человек его и убил.
Стивен кивнул и задумчиво сказал:
— Знаешь, два раза было так, что я просыпался задолго до рассвета и видел, что Саллакс крадучись возвращается в лагерь. Я, правда, тогда решил, что он просто по нужде в сторонку отходил.
— Вот сукин сын! — вырвалось у Марка, но эти слова так и повисли в воздухе. — И что же нам делать?
Он беспомощно посмотрел на Стивена.
— Попытаться ему противостоять, конечно.
— Отлично! Попытайтесь-ка противостоять мне!
В дверях стоял Саллакс с рапирой в руках. Марк быстро огляделся в поисках хоть какого-то оружия. Комната была обставлена скудно, но под окном он заметил старый стул и, взяв его одной рукой за спинку, спросил:
— Но почему? — Пальцы его сами собой так и впились в деревянную спинку. — Ты же их вожак, ты же боролся за свободу Элдарна!
Стивен скатился с кровати и даже сумел устоять на ногах, но посох взять все же не решился, опасаясь, что Саллакс тут же ринется в атаку.
Глаза Саллакса вдруг наполнились слезами. Он закрыл за собой дверь, но рапиры при этом не опустил — кончик ее был направлен Стивену прямо в грудь.
— Ты был так нужен своей стране, Саллакс, — проговорил, запинаясь, Стивен, — ты был так нужен Роне, ведь столь немногие способны...
— А я не из Роны! — вдруг почти в полный голос выкрикнул Саллакс и гораздо тише прибавил: — Я родился в Праге. Мы оба с Бринн там родились.
Марк попытался воспользоваться этим неожиданным откровением:
— Да мне все равно, даже если ты родился в провинции Онтарио! Разве Прага, как и Рона, не страдает под гнетом Малагона?
Он видел, что Стивен медленно подбирается к посоху, но пока даже руку к нему не протягивает.
«Правильно, Стивен, молодец, — думал он. — Не стоит раздражать его понапрасну».
— Мои родители, добропорядочные пражане, держали в Саутпорте лавку, — начал Саллакс, и голос его сорвался. Овладев собой, он снова заговорил: — Они торговали корабельной оснасткой: стальными тросами, линями, крепительной планкой и тому подобным. Отец в детстве разрешал мне полировать бронзовые колокольчики, какие обычно вешают на юте. — Взгляд Саллакса стал мечтательным, губы тронула легкая улыбка — он явно вспоминал те счастливые времена. — Эти блестящие колокольчики отражали лучи утреннего солнца и те блики, что плясали на поверхности моря, и весь наш магазин пронизывали золотистые светящиеся нити. А мать вечно латала порванные паруса, и пальцы у нее были все в мозолях, потому что ужасно трудно протаскивать толстенную иглу сквозь плотную, свернутую в несколько рядов парусину. На плите у нее всегда стояло несколько котелков с горячим теканом, но я не помню случая, чтобы хоть раз кто-нибудь ей заплатил. «Каждый день человек должен бесплатно получать свою первую чашку текана», — повторяла она, но ей не платили за текан ни с утра, ни вечером, ни в какое-либо другое время суток. Нет, зарабатывали мои родители немного, но — имейте это в виду! — мы были счастливы, а в лавке у нас всегда толклась уйма народу.
Ни Марк, ни Стивен никогда не слышали от Саллакса столь пространных речей, и Марк уже хотел предложить ему положить рапиру и сесть поудобнее, когда ронец снова заговорил:
— Бринн играла в своей кроватке или на полу у очага. Когда погибли наши родители, она только-только начала вставать на ножки, и мне в течение нескольких двоелуний приходилось красть для нее молоко, пока она не научилась есть твердую пищу.
Теперь Саллакс уже не скрывал слез, то и дело вытирая мокрое лицо рукавом.
— Малагон тогда только пришел к власти. Со дня смерти его отца прошло всего несколько двоелуний, но мы уже почувствовали, что хватка Малакасии на горле Праги стала крепче.
Мои родители, собственно, против этого и не возражали, потому что любые суда — малакасийские, пражские и даже те немногие, что в те времена приплывали к нам из Роны, — всегда нуждаются в починке, пройдя сквозь шторма, бушующие в Равенском море во время каждого праздника Двоелуния. Так что дела у них в лавке шли хорошо. Я многому успел научиться у отца и чувствовал себя счастливым. Мне казалось, что так будет всегда, ведь я был тогда совсем мальчишкой пятидесяти двоелуний от роду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
