и прощения попрошу заранее.
— Ну, ты нахал.
— Не нахал, а фуражир-общественник.
Ларькин загромыхал вниз по лесенке. Через минуту снизу донесся его голос — на басах, но слов не разобрать. И хозяйкино негромкое, но ясное контральто: «Ну, конечно. Чего спрашивать. Берите, сколько нужно».
Ирина вздохнула и принялась резать сыр. Через пять минут, когда вернулся Виталий, стол был уже накрыт. И первый же глоток терпковатого вина вслед за пережеванным с укропом, кресс-салатом и прочей зеленью кусочком сыра был как откровение Господне. Честно говоря, обсуждать программу боевых действий Ирине сегодня не хотелось. Устала. Просто устала с дороги. Но посидеть вот так, за бутылкой вина в приятной компании — а Ларькина она уже окончательно провела по разряду приятной компании — вот именно этого и хотелось. И еще — искупаться завтра. С самого утра.
Запивать сыр вином ее научил именно Ларькин. Еще в поезде. Совершенно не по-русски. Не пить сначала, а потом закусывать. А именно так — глоток вина после того, как вкус зелени и вкус сыра смешаются во рту в одно целое. В поезде ей это показалось — ничего. А сегодня ей уже хотелось пить именно так, и только так.
По первой выпили без тостов, просто отсалютовав друг другу стаканами. Второй тост, как выяснилось, в ГРАСе был традиционный. Ларькин поднял стакан и провозгласил:
— Ну, за успех безнадежного дела.
— За успех безнадежного дела, — подтвердила Ирина и глотнула от души. Внутри стало тепло, и комната, чужая поначалу, выглядела теперь куда уютней и какой-то — на дачный манер — одновременно жилой и нежилой, чтобы пожить две недели в удовольствие и уехать, и забыть.
— А знаете, коллега, — Ларькин отправил в рот веточку петрушки и взялся разливать по третьей, — знаете, на что я обратил внимание, когда скакал между грядками и драл хозяйскую зелень?
— На что? — спросила Ирина, внутренне готовясь к тому, что это начало очередной ларькинской провокации, и даже радуясь возможности поиграть в эту успевшую за последние несколько суток войти едва ли не в привычку игру. Будь готов! Всегда готов! И не к труду, а к обороне.
— На то, — сказал, ставя на столик бутылку, Виталий и поднял глаза, — что у нашей милейшей во всех отношениях хозяйки очень странно распланирован участок. Зелень — да. Малинник — да. За малинником картошка — в лучших традициях. Но вот с картошкой рядом, за тем же самым малинником, немалая такая делянка. Кстати, с дороги ее, должно быть, не видно совершенно. Тем более что дом крайний.
— И что она там выращивает? — Ирина никак не могла понять, серьезно он говорит или это все-таки начало очередного прикола. — Справа мак, а слева конопля? Она глава местной наркомафии? Крупнейший производитель чернушки и травы от Тянь-Шаня до самых Карпат?
— Нет, Ириша, там не мак с коноплей. — Глаза у Ларькина были серьезные. — Там все гораздо интересней. Там целая делянка — и немалая, заметь, делянка — паслена. Повсеместного здешнего сорняка, который ни один крестьянин, будучи в здравом уме и трезвой памяти, не станет не то что выращивать, но и полоть побрезгует. К чему бы это, а, Ир?
За окошком было черным-черно. И Ирине как-то вдруг расхотелось идти одной в свою — темную — комнату.
* * *
2 июля 1999 года. Сеславино.
Все утро первого дня Виталий занимался наладкой и подгонкой многочисленного снаряжения. Ирине — скорее всего, по одной простой причине, чтобы не путалась под ногами, — было дано задание привязаться к местности. Картами, хорошими, подробными картами всего саратовского левобережья, они были обеспечены в избытке. То есть в двух экземплярах. На картах значился год последней съемки и, следовательно, внесения самых свежих корректив. 1992-й. Ирине не пришлось углубляться в самые дебри, чтобы убедиться, что с этого года здесь не изменились разве что основные пропорции самых крупных островов, проток и озер.
Виталий вооружил ее резиновой лодкой, двумя камерами, фото- и видео- непромокаемыми и снабженными целым арсеналом различных объективов, так что снимать можно было хоть в воде, хоть под водой — ламинированной, то есть непромокаемой картой, компасом, ножом в ножнах, рацией типа уоки-токи, биноклем и репелентом и отправил восвояси, наказав вернуться не позже трех часов пополудни, а пока присмотреть места потенциального скопления снежных людей. А если станут попадаться группами — кольцевать только самых наглых. А с прочих брать подписку о невыезде.
Ирина так это задание и поняла — не путаться в первый день под ногами. А потому, поболтавшись для порядка пару часов по протокам, нашла песчаный бережок — на ветерке, чтобы не лезла из камышей всяческая насекомая пакость, поскольку мазаться среди бела дня, по самой жаре, пакостью химической ей совершенно не хотелось, — и предалась душевному распутству и разврату. Водичка была — мечта. Немного мутноватая после паводка, но только немного, и плавать в свое удовольствие это Ирине не мешало. Солнце, горячий песок, по-июньски прохладная вода, да разве могла она мечтать, что ее настоящая работа начнется вот с такого импровизированного отпуска! Да еще в таком месте, где, казалось, каждая травинка, каждый всплеск волны был свой в доску, и места эти радовались ей так же, как она им. И пусть ее убрали из Москвы по той же причине, по которой Ларькин убрал теперь из дома: чтобы не путалась под ногами. Пусть большие дядьки из больших контор разбираются в своих БОЛЬШИХ делах. Она пока человек маленький. Она может и на солнышке полежать.
За первые два часа ближайшие окрестности она оглядела. Прямо от дома Вдовы — она поймала себя на том, что вслед за Колей Мордовченко называет ее про себя Вдовой, и даже с Колиной жеманной интонацией. Что поделать, легко поддаюсь дурным влияниям. Так вот, прямо от дома Вдовы в обе стороны — на юг и на северо-восток — уходила не слишком широкая, но достаточно глубокая протока. Вдоль нее прямо за домом начинался лес, настоящий, не пойменный: дуб, липа, береза. Немного осины. Достаточно густой подлесок. Вдоль по краю протоки лес кое-где был слегка заболочен. Но только слегка. У противоположного конца села, там, где шла дорога к трассе, эта протока, на карте так и названная — Сеславской, — впадала в другую, более крупную. Та, под странным названием Немка, уходила на юго-восток, и ее Ирина обследовать не стала. Как-нибудь в следующий раз. Сеславская протока дальше к северо-востоку впадала или, вернее, вытекала из Сорочьего озера, того самого Плётцензее, из кашинской сказки. Сорочье озеро Ирине не
