Экспедиция высадилась высоко в горах. Непогода бушевала вовсю. Ветер валил с ног, все связались в одну цепочку. Вместе со всеми Зарика, ежась от ледяного ветра, пробивалась к вершине… Вместо купола над нею раскинулось черное небо — именно такое небо видела она все годы полета на «Альберте», только рисунок созвездий был сейчас другим. Когда слабели порывы пурги и огромные метановые снежинки оседали, в небе показывались звезды. Однажды среди них мелькнула невзрачная желтая звездочка. Зарика догадалась, что это Солнце.
Спектакль окончился.
Небо далекой планеты снова превратилось в купол политеатра.
Борца помог Зарике отстегнуть пояс, и они молча двинулись к выходу. Только сейчас, глядя на сплошь незнакомые лица, Зарика ощутила вдруг огромность временного пласта, который лег между ее временем и нынешним. И в то же время политеатр в чем-то сблизил ее с этими людьми, сделал более понятным их внутренний мир. Почему так получилось? Ведь история-то, которую она только что смотрела, в сущности, довольно заурядная. Он любит ее. Она влюблена в другого. Треугольник… Неужели человечеству так и суждено в области интимных чувств довольствоваться элементарной Эвклидовой геометрией?!
Зарика замедлила шаг, стараясь разобраться в своих впечатлениях.
— Как тебе спектакль? — спросил Борца. — Кажется, ты разочарована?
Девушка покачала головой.
— Разочарована — не то слово, — сказала она. — Хотя ожидала, кажется, другого.
— Ну да, ты считала, что любовь через сто лет будет иной. Зарика покраснела — до того точно Борца угадал ее мысли.
— Что касается театральной техники… — начала она.
— Оставим технику в стороне, — перебил Борца. — Она меняется. Но разве это значит, что должны меняться человеческие чувства?
— Настоящие — нет, — сказала Зарика.
Они покинули здание и пошли по ночной улице, ища свободный автолет.
— У меня был друг, Петр Брага, — сказал Борца. — Он говорил: любовь-математика. Только она может объяснить мир.
— Ты говоришь — был? Твой друг умер? — спросила Зарика.
— Нет, не умер. Я расскажу тебе когда-нибудь о нем, — ответил Борца.
Перед ними медленно, словно лепесток, опустился автолет. Борта слабо светились, и казалось, что машина источает жар.
— Удобная вещь, — сказала Зарика, залезая в кабину. — Как в старину обходились без автолетов? — улыбнулась она.
— Будем любоваться спящей планетой сверху или поспешим? — спросил Борца.
— Поспешим, — сказала Зарика.
— Тогда держись, — произнес Борца и набрал на пульте киберштурмана координаты биостанции.
Машина вонзилась в стратосферу, чтобы оттуда, описав гигантский угол, спикировать на Крымское побережье.
Борца посмотрел на часы, что-то прикинул на калькуляторе.
— Ты будешь на биостанции в пять утра, — сказал он.
— Побродим сначала немного? — тихо сказала Зарика. — Море посмотрим…
Борца кивнул. Перейдя на ручное управление, он посадил машину высоко в горах, на площадке среди скал, которую обнаружил локатор.
Они отпустили автолет и осторожно двинулись вниз. Ярко светила южная луна. Спускаться было трудно. Помогали корневища кустарников, выступы скал.
Когда внизу блеснуло море, они остановились, чтобы отдышаться.
— Как ты находишь наш век? — спросил Борца. — Сильно изменился мир?
— И да и нет, — сказала Зарика. — Многое стало иным. Многое трудно постичь, да многого я еще и не знаю. Но есть то, что не меняется, и это помогает удержать равновесие. Вот эти горы… Море… Луна, — указала она вверх.
— Горы рушатся, моря мелеют, — сказал Борца.
— В течение миллионов лет. А что для них какой-то жалкий век? Один миг, не больше, — произнесла Зарика. — И сто лет спустя в этих горах так же будет кто-то бродить и над ним будет сиять такая же точно луна.
— Ошибаешься, луна будет другая, — сказал Борца. Зарика посмотрела на него вопросительно.
— Луна оденется в воздушную оболочку, — пояснил Борца. — И это будет не через сто лег, а гораздо раньше. Там сейчас ведутся большие работы по созданию искусственной атмосферы.
— Ну и что? Луна останется на месте.
— Но цвет ее изменится. Луна будет голубой, как наша Земля издали, — сказал Борца. — Вон «твоей души предел желанный», — указал Борца.
Окруженный горамт, возвышался Чертов палец — торчащая вверх гранитная скала. Рядом прилепилось несколько легких строений.
— Биостанция?
— Да.
— Выкупаемся на прощанье, — предложила Зарина, и они вновь начали спускаться.
Неожиданно Зарика споткнулась о какой то предмет Борца нагнулся и поднял пустую бутылку, бог весть как попавшую сюда. Бутылка была не из пластика, а из древнего стекла. Правда, определить это было не просто. Бутылка, видимо, долгое время пребывала в море, волны обкатали зеленоватое стекло, сделав его матовым.
Светлело.
Зарика взяла бутылку из рук Борцы. Внутри что-то смутно белело.
— Открой, — попросила Зарика.
Борца присел на корточки, пытаясь вытащить разбухшую пробку.
— Такие бутылки раньше были вестниками несчастья, — сказал он. — Моряки, терпящие бедствие, бросали бутылку с запиской в море: авось кому-нибудь попадется.
Наконец просмоленная пробка упала на влажный песок. Борца перевернул бутылку и осторожно встряхнул ее.
— Не разбей, — сказала Зарика.
Из горлышка показалась узкая трубка, перехваченная нитью. Видно, тот, кто перевязывал, спешил: нить в двух-трех местах была оборвана и наскоро связана.
— Письмо, — прошептала Зарика.
Борца потянул узелок, и истлевшая нить рассыпалась Однако бумага слиплась, и лист не разворачивался.
— Наверно, бумага влажная, — сказала Зарика. — Положи на песок, пусть просохнет.
Но когда через несколько минут Зарика попробовала развернуть трубку, та рассыпалась.
— Что я наделала… — вырвалось у Зарики.
— Воздействие кислорода, — сказал Борца. — Записка пролежала в бутылке слишком долго, и свежий воздух оказался для нее гибельным.
Налетевший порыв ветра разметал по песку истлевшие клочки бумаги.
— Дождался ли он помощи? — спросила Зарика.
Вместе с рассветом пробуждалось и море. Волна стала свежей. Они заплыли далеко-далеко, так что берег был еле виден. Усталые, вылезли на берег и растянулись на влажном песке.
— Биостанция отсюда похожа на ласточкино гнездо, правда? — спросила Зарика.
— Похожа, — согласился Борца.
Он смотрел теперь на мир глазами Зарики — широко раскрытыми, наивными, удивленными глазами. Может быть, это самое драгоценное свойство человека — всему удивляться? Не здесь ли начало всех открытий?
