веры в подлинное существование блистательного воздушного дворца! Позволь мне умереть в счастливом убеждении, что однажды мы с тобой вступим в него рука об руку. Тогда, брат, мы займем место средь славных духов, бедный глухой Мегнун сядет у моих ног, и Всевышний Аллах обратит на нас светлый, милостивый взор, благословляя детей своих.
Венецианский убийца[113]
Предисловие
Мэтью Грегори Льюис, который, по его собственным словам, перевел этот роман с немецкого (так и Горацио Уолпол утверждал, что перевел «Замок Отранто» с древней итальянской рукописи), появился на свет в 1775 году в состоятельном семействе. Отец его владел землями в Индии и служил в государственной канцелярии. Мать Льюиса была дочерью сэра Томаса Сьюэла, старшего хранителя судебных архивов в царствование Георга III. Материнство она познала в совсем юном возрасте, и сын Мэтью был искренне привязан к ней с младенчества. В детстве он называл ее Фанни, а когда вырос, твердо держал ее сторону после расставания с мужем. Закончив Вестминстерскую школу, М. Г. Льюис поступил в оксфордский колледж Крайст-Черч. Он уже тогда сочинял рассказы и пьесы, в колледже написал фарс, так и не поставленный на сцене, а в шестнадцать лет – комедию «Человек из Ост-Индии», которую сыграли на бенефисе миссис Джордан и потом исполняли с большим успехом, а также доселе не опубликованный роман, озаглавленный «Излияния чувствительности», – бурлеск, высмеивающий сентиментальную школу. Кроме того, перу его принадлежит так называемый «Роман в стиле „Замка Отранто“», впоследствии опубликованный в виде пьесы «Призрак замка».
Итак, юный Льюис увлекался всевозможной романтикой; в семнадцать лет, проведя лето в Париже, он отправился в Германию, ненадолго обосновался в Веймаре и, как он сообщал своей матушке, до изнурения загружал голову немецким языком. «Я имел честь быть представленным месье де Гёте, – писал он в июле 1792 года, – прославленному автору „Вертера“, так что не удивляйся, если в одно из этих дивных утр я застрелюсь». Весной 1793 года молодой человек вернулся в Англию, пропитавшись духом романтических немецких преданий и песен, и привез с собой новые записи собственных безудержных фантазий. После Рождества он вернулся в Оксфорд. Этот период ознаменовался визитом к лорду Дугласу в замок Ботуэлл; ученым занятиям Льюис в Оксфорде почти не предавался. Отец желал подготовить его к дипломатическому поприщу, и летом 1794 года молодой человек направился в Гаагу в качестве атташе британского посольства. Несколько ранее он начал писать свой роман «Монах», не преуспел, но в Гааге очередным толчком для него стало прочтение «Удольфских тайн» миссис Рэдклиф – эта книга пришлась ему очень по душе, и в одном из писем к матери он отмечает: «Как видишь, меня просто снедает ярое желание писать».
«Монах» был написан за два с половиной месяца и опубликован летом 1795 года – автор еще не достиг двадцатилетнего возраста. Роман хвалили, хулили, один рецензент заявил, что он полностью лишен оригинальности, безнравствен и никак не рекомендуется к прочтению, однако книга возбуждала и продолжает возбуждать любопытство публики: это приписывают «неотразимой энергии гения». Льюис, безусловно, не стремился к правдоподобию, скорее забавлялся безудержной игрой фантазии, способной вызвать восхищение и восторг. После неоднозначных оценок «Монаха» автор стал известен как Монах Льюис, слово «монах» и поныне употребляют вместо имени Мэтью Грегори с такой регулярностью, что многие составители каталогов в невинности своей убеждены, что именно так его и нарекли при крещении. Автор «Монаха» вернулся из Гааги и был принят в лондонском обществе, где считался многообещающим молодым кавалером. Достигнув совершеннолетия, он стал членом парламента от Хиндона в Уилтшире, однако в палате бывал редко, никогда не выступал и после нескольких сессий подал в отставку. Литературный труд нравился ему превыше всего; отец его хотя и досадовал, что сын не стал чиновником, но выделил ему тысячу фунтов в год, и он снял сельский домик в Барнсе, куда мог сбегать от света, дабы побыть в обществе своей чернильницы. Льюис часто посещал замок Инверари, где был очарован дочерью хозяина леди Шарлоттой Кэмпбелл. Тем не менее он не бросал литературных занятий. Музыкальная драма «Призрак замка» была поставлена через год после выхода «Монаха» и выдержала шестьдесят представлений. После этого Льюис перевел «Кабалу и любовь» Шиллера под названием «Проповедник», однако ее не ставили довольно долго – лишь несколько лет спустя она появилась, не снискав особенного успеха, в Ковент-Гардене под названием «Дочь арфиста». Он перевел драму Коцебю под названием «Ролла» – до того Шеридан представил собственный вариант, носивший название «Пизарро». В 1799 году зрители увидели его юношескую комедию «Человек из Ост-Индии». В том же году была поставлена и его первая опера «Разбойник Адельморн», потом трагедия «Альфонсо, король Кастилии». Льюис весьма характерно высказывается о замысле этой трагедии. «Однажды услышав, – говорит он, – какое бурное возмущение вызывает тот факт, что в пьесе моей („Призраке замка“) в замке феодального барона появляются негры, как будто драматический анахронизм – это оскорбление, какое не пристало лицезреть клирикам, я от досады заявил, что, дабы доказать, сколь мало значения я придаю подобным огрехам, я сочиню пьесу про Пороховой заговор, в которой Гай Фокс будет влюблен в дочь императора Карла Великого. Как-то так получилось, что мысль эта крепко засела у меня в голове, и, постоянно ее обдумывая, я в результате составил сюжет „Альфонсо“».
В этот же период жизни Льюиса появилась и книга «Венецианский убийца»: она была опубликована в 1804 году, когда автору исполнилось двадцать девять лет. Написана она в замке Инверари, посвящена герцогу Мойра и была воспринята зрителями как прекрасный образец небольшого романа в подобном жанре, «с очень характерными приметами немецкой школы – изысканным построением сюжета, смелыми мазками и глубочайшей тайной». В 1805 году Льюис превратил ее в мелодраму, которую назвал «Ругантино».
Г. М.[114]
Книга первая
Глава I
Венеция
Настал вечер. Горизонт застилали бесчисленные легкие облака, озаренные лунным светом, а за ними плыла в безмятежном величии полная луна, отражаясь во всем своем великолепии в каждой волне Адриатического моря. Все затихло, лишь негромко плескалась вода, волнуемая ночным ветерком; лишь негромко вздыхал ночной ветерок в венецианских колоннадах.
Настала полночь, а одинокий странник все сидел в печали возле Большого канала. Он то обводил взглядом укрепления и горделивые башни города, то опускал пустой и печальный взгляд на воду. И вот наконец он заговорил:
– Куда мне, несчастному, податься? Вот я здесь, в Венеции, имеет ли смысл блуждать и далее? Что ждет
