— Близится Маджива, время красной воды, — Нецис, вернувшийся на спину Двухвостки, поднял голову и посмотрел на Речника. — Три или четыре дня — и рыбу можно будет вынимать из воды руками. Наверное, Фрисс, у вас на Реке всегда так…
Мимо, поднимая маленькие волны, проплыла вереница больших плоскодонок под тростниковыми парусами, выкрашенными в буровато-красный. Груз, сваленный на их палубы, нельзя было разглядеть — его прикрывали широкие листья — но кислый запах выдержанных плодов Мфенеси реял над кораблями, щекоча ноздри. Даже Двухвостка зашевелилась и громко фыркнула. Гребцы, мерно взмахивая вёслами, глазели на чужеземцев молча, те же южане, кто не был занят делом, столпились у левого борта, указывая на плот Фрисса пальцами. Речник нахмурился и повернулся к ним лицом, так, чтобы видна была костяная рыба на груди. Плоскодонки проплыли мимо, но люди на борту долго ещё толпились на корме, разглядывая диковинных пришельцев. Фрисс различил слово «коатеки» и помянул про себя тёмных богов. Ещё ни один проплывающий мимо южанин не забыл сказать что-нибудь о коатеках. Наверное, в самом глухом углу Великого Леса, куда и солнце не заглядывает, знают, что это за народ…
— Я взаправду похож на коатека? — вполголоса спросил он у задремавшего Некроманта. Нецис вздрогнул и удивлённо на него посмотрел.
— Нээр" иси — народ, сходства с которым не следует стыдиться, — покачал он головой. — Я горжусь тем, что среди моих прародителей были коатланцы. Увы, я на них совершенно не похож…
— Это, должно быть, было очень давно, — хмыкнул Речник, глядя на узкое бледное лицо. Кожа Некроманта под любым солнцем оставалась белой с серебристым отливом и холодной, как вода родника. Фрисс посмотрел на свою бронзовую руку, на смутное отражение в медлительной реке… И верно, похож. Пора, наверное, поймать древесную змею и натыкать в волосы зелёных перьев…
Плот, нагруженный до предела тростниковыми бочками, проседал так, что над его настилом плескалась вода, но южан, устроившихся на бочках, это не смущало. Они свистели, зазывая ветер в причудливый плетёный парус, и плот медленно, но верно взбирался вверх по течению. За первым плотом плыл, вертясь и пытаясь обогнуть его, второй, полегче. С мачты свисали гирлянды из пурпурных лепестков, вода, смешанная с соком, стекала на циновки и красила их багрянцем.
— Дни красной воды? — усмехнулся Фрисс. — Куда-то везут много мвенги.
— Урр? — навострил уши Алсаг. — Прраздник?
Нецис запустил пальцы в его мех, и кот заурчал громче.
— Неделя праздников, Алсаг. Через семь дней Мадживы, если хватит дождей, созреют плоды Чинпы. Будет день Джинбазао, и начнут готовить новую мвенгу. Она быстро вызревает — довольно месяца… Печально лишь, что норси забыли, как делать хсайок. А ведь тут много нужного папоротника и очень неплохих грибов…
— Фррисс, где мы встрретим такие хоррошие дни? — оживился кот. — Только не на рразвалинах с мерртвяками!
— Боги знают, — неохотно ответил Речник, пожав плечами. — Тебе не хватило празднований в Миджити?
— Мррф, — прижал уши Алсаг. — Фррисс, ты всё ещё серрдишься на норрцев?
— Это пустое, — отмахнулся Речник, глядя на воду. — Страх и дела страха… Но если нам повезёт миновать все селения живых и не задержаться ни в одном, я порадуюсь.
— Та-а, си-меннэль, — пробормотал Нецис, глядя на него с тревогой. — Си-меннэль, илкор ан Ургул…
Фрисс мигнул.
— Откуда ты взял такое наречие, которое и под зельями не поймёшь?!
Повисла тишина, которую нарушал лишь плеск волн и тихий шелест листвы. Из-под ветвей небо казалось узкой белесой полоской, и вот-вот она должна была полыхнуть неистовым жаром. Нецис распластался на панцире Двухвостки, заранее болезненно жмурясь, и спрятал лицо в ладонях. Фрисс пропустил воду сквозь пальцы и надолго задумался.
Закат был красен, как ветви самой огромной Гхольмы, и его отражение превратило воды Икеви в тёмную кровь. Темнело быстро — ночь летела над рекой, и истоки таяли во мраке, пока вниз по течению убегал багровый переливающийся огонь. Фрисс слышал впереди и позади голоса плотовщиков, приставших на ночь к топкому берегу или к корням деревьев, видел в полутьме разгорающиеся костры. Родичи Тарикчи дали ему на дорогу немало припасов, были и сухие дрова, но Речник не хотел ни выходить на твёрдую землю, ни разводить огонь.
— Пей, Алсаг, — он плеснул в воду немного мвенги, и кот одобрительно заурчал. Флона, проснувшаяся на закате, жевала листья вчетверо быстрее. Фрисс покачал головой, глядя на почти уже затянувшийся рубец на её щеке. С Двухвосткой скверно обошлись в Миджити, а уж чего она натерпелась по дороге в Джегимс…
— Не хочешь поплавать? — Речник вылил на перегревшийся за день панцирь ведро воды. Флона покосилась на воду и снова захрустела листьями. Ничего съедобного здесь, на середине реки, не плавало — зачем же попусту тратить силы?..
— Та-а, илкор ан Ургул, — пробормотал Нецис, глядя на чернеющее небо. — С каждым днём священная звезда тускнеет, Фрисс. И это мне совсем не нравится…
Речник попытался найти багровый Ургул, но увидел лишь луны. Шесть из семи выплыли из мрака по разным углам небосклона, не все видно было из-под ветвей, но все горели в полную силу, и небо над лесом, не успев потемнеть, снова светлело.
— Снова рука болит? — нахмурился Фрисс, поворачиваясь к Некроманту. Тот, закатав рукав, разглядывал свежий розовый рубец на предплечье. Обсидиановое лезвие вонзилось глубоко, царапнуло даже по кости, в рану было вылито немало зелий, и прошла уже не одна ночь, но Нецис всё ещё старался не опираться на руку и время от времени косился на шрам.
— Почти уже зажило, — покачал головой Некромант, опуская рукав. — Но не знаю, будет ли от меня прок в сражении, когда Ургул совсем угаснет. Та-а, когти Каимы… надеюсь, мы не опоздаем, Фрисс. Очень надеюсь.
Речник потыкал шестом в воду, но дна не нащупал, только что-то крупное шарахнулось от плота, и по тёмной реке разошлись круги. Алсаг уже уснул, вытянувшись во всю длину на панцире Флоны, и Нецис спал рядом с ним, согревая холодные руки на мохнатом загривке хеска. Фрисс бросил поверх панциря спальный кокон, но внутрь забираться не стал — устроился на нём, как на толстой подстилке. Луны то выплывали из-за тёмных ветвей, то скрывались в листве, вода в их свете казалась серебристо-лиловой.
«Шестилуние,» — нахмурился Речник, накрывая голову циновкой. «Много света в небесах. Опять приснится какой-нибудь бред…»
…Он рванул на себя рычаг и впечатался спиной в спинку кресла, уходя стрелой в небо, и в тот же миг от страшного грохота заложило уши. Огромное, как гора, здание — блестящая пёстрая глыба с тысячью прорезей-окон — падало, как подрубленное дерево, распадаясь на лету в мелкое крошево, и корабль, уносящий Фрисса из-под камнепада, дрожал и хрустел под градом осколков. Коротко пискнула холодная коробочка, намертво вцепившаяся в висок, Фрисс, ни о чём не думая, толкнул рычаг направо, пропуская мимо огромный кусок стены. Чуть-чуть он разминулся с серо-зелёным небесным кораблём, вылетевшим из вихря обломков, коробочка снова пискнула, Речник благодарно кивнул, вдавливая в панель светящуюся кнопку. Четыре корабля миновали оседающий дом невредимыми, Речник на мгновение замер в воздухе — что-то его тревожило — и тут же в висок впились ледяные иглы. Тёмная сталь, разрисованная лиловыми зигзагами, мелькнула в пыли, и корабль отлетел в сторону, подброшенный взрывной волной. Отчаянный писк вонзился в ухо отточенной иглой — тот «зелёный», что летел слева от Речника, падал вниз, на высоченные дома, беспомощно кувыркаясь в воздухе, вырванное из корпуса крыло летело отдельно, из развороченного корабля валил чёрный дым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
