под названием «Камень с пращи истинной святой Православной Церкви Русской», скрыв свое имя под названием Евсевия Пимена, т. е. благочестивого или православного пастыря. С отчетливым знанием дела он опроверг хулы на православное чиноположение в совершении Таинств и обрядов Богослужения, представил несправедливость укоризн, делаемых русскому духовенству, и доказал неосновательность учения Римской Церкви о главенстве папы и об исхождении Святого Духа «и от Сына».
В 1640 году Петр Могила пригласил епископов, архимандритов и игуменов на Собор. С 8 сентября начались заседания и читан был Катехизис, сочиненный в Киеве. Предварительные рассуждения о спорных предметах происходили между учеными архимандритами и игуменами, под председательством Самуила Шацека, ученого архимандрита Слуцкого, а соборные определения записывали разумные и очень ученые отцы Иосиф Константинович, ректор киевский, бывший потом епископом Мстиславским, и Иннокентий Гизель, ректор Гойских школ. Тогда же рассуждали и составили определение не только «о состоянии святых, но и о состоянии вообще душ умерших, о частном Суде, о чистилище, о форме Таинства евхаристии». В этих определениях видим, что Собор, с одной стороны, опровергал римское мнение о чистилище, с другой – осуждал и крайность Реформации, введшей во вражде к Риму учение, что святые до будущего суда не наслаждаются блаженством, а все вообще души умерших остаются до Суда в каком-то сне, в состоянии бессознательном. Таким образом Собор старался отклонять православных сколько от ошибок папизма, столько же от своеволий Реформации. В этом духе пересмотрено и «Исповедание веры». Назвав его «Изложением веры руссов», Собор отправил его на греческом языке на рассмотрение восточных пастырей. Ясский Собор 1642 года при депутатах Русской Церкви снова пересмотрел его и отправил к Патриарху. «По настоянию нашей Русской Церкви, – писал Петр Могила, – Церковь Константинопольская произнесла проклятие на все кальвинские, еретические артикулы веры, изданные подложно под именем святого отца памяти Кирилла (Лукаря), Патриарха Константинопольского, на соблазн верных Божиих чад Восточной Церкви». Это определение мая 1662 года, защитившее честь Патриарха Кирилла, за подписью Патриарха Парфения препровождено было к Киевскому митрополиту и было подписано им самим и всеми епископами южной России. «Пусть это обратится в стыд тебе и каждому другому, несправедливо обвинявшему нас в потворстве кальвинизму и лютеранству», – говорил митрополит Могила отступнику Кассиану Саковичу. В мае 1643 года одобрено было всеми Восточными Патриархами «Изложение веры руссов» и названо «Православным исповеданием Кафолической и Восточной Церкви» 5. Но книга осталась еще на Востоке. Митрополит два года ждал ее. В 1645 году он издал сокращение «Православного исповедания веры»; об артикулах веры сперва на польском, потом на русском языке; на польском для того, как сказано в предисловии к русскому изданию, чтобы «заградить уста бесстыдным клеветникам, которые на том же языке дерзают обвинять пред светом Церковь православно-католическую в разных ересях». Хотя пространное «Исповедание веры» оставалось еще 29 лет неизданным, вопреки надеждам Могилы 6, но определение границ, отделяющих Православие от папизма и Реформации, уже сделалось общеизвестным.
Заботясь непрестанно о созданной им киевской коллегии, святитель Петр дал ей приличное помещение в выстроенном на его иждивение каменном доме, назначил из своего имения и из волостей лаврских несколько деревень на ее содержание и вообще оказывал учащим и учащимся всякого рода вспоможение. Предоставив высшее образование юношества коллегии киевской, он завел другое низшее училище в Виннице. Он приготовил своим воспитанникам руководство для упражнения в молитве и благочестивых размышлениях в книге, названной им «Анфологион, или Собрание цветов». Посвящая сию книгу «благонравным студеом (студентам) школ киевских», он писал юношам: «Часто приходило мне на мысль, что в сем училище не только должно быть преподаваемы высшие науки, но и особенно должно быть посеваемо в сердцах ваших, юноши, благочестие. Посему я перевел некоторые духовные размышления и решился сам в настоящее цветущее весеннее время в виде отдыха от ежедневных трудов и хлопот собрать для вашего цветущего юношеского возраста благоухающие цветы благочестивых наставлений и умилительных молитв на лугах богодухновенных церковных учений и Святого Писания и в знак моего отцовского усердия принести их в дар всему вашему содружеству, т. е. конгрегации школ киевских».
Современники уверяют, что ревностный к вере и просвещению архипастырь, видя неустройство и безначалие Польши и встречая на всяком шагу нетерпимость и фанатизм папистов, советовал вождям казацкой рати искать себе спасения в союзе с единокровным и единоверным Московским государством. Но Петру Могиле не суждено было дожить до соединения Малой Руси с Великою: еще не достигши преклонных лет, он уже приблизился к концу своего земного поприща. Обращая взор на протекшую свою жизнь, он мог сказать: «Все, что имел я, то посвятил вместе с собою на хвалу и служение Богу». Той же цели посвятил он и остатки своего имущества. В духовном завещании, составленном за восемь дней до кончины, он объявил первой своей наследницей киевскую коллегию, которой существование, как «единственный залог свой» (unicum pignus meum), желал упрочить и на будущие времена. Ей оставил он значительные суммы на содержание, свою библиотеку на разных языках и недвижимую собственность, для нее приобретенную; поручил ее покровительству знатнейших тогда защитников Православия и умолял их милосердием Божиим о сохранении ее навсегда, а наставников ее обязывал, чтобы они жили по данным от него правилам и по смерти его, в каждый четверток совершали о нем поминовение. Прочее свое имущество Петр Могила разделил киевскому собору, Лавре, бедным монастырям и церквам, им воздвигнутым из развалин. Несколько оставшихся отчин он передал своему брату Моисею, единственному тогда потомку рода Могил.
Приснопамятный и досточтимый архипастырь преставился 31 декабря 1646 года; тело его, согласно его завещания, положено в склепе Великой церкви Киево-Печерской Лавры.
Во время первосвятительства митрополита Петра, в юго-западной Руси подвизались угодники Божии: преподобный Афанасий Брестский, мученик, и преподобный Иов (по прозванию Железо), игумен Почаевский, подвижник и чудотворец.
Первый из них был сын благородных и благочестивых родителей, получил в молодых годах своих высокое образование, так что мог учить других языкам латинскому, польскому и русскому. В 1622 году гетман литовский Лев Сапега по воле короля отдал ему на воспитание мнимого сына Марины Мнишек, шляхтича Лубу, которого иезуиты готовили на самозванство, чтобы вновь поднять смуты в России; по распоряжению Сигизмунда отпускали на содержание дорогого человека до 6000 злотых в год; наставник жил с питомцем своим семь лет в Брестском монастыре; потом, приняв иночество в Вильне, в 1629 году по гонениям от униатов принужден был переходить с одного места на другое. Он жил в обителях: Кутеинской, Межигорской, Дубовской, что под Пинском. В 1636 году, по распоряжению канцлера Радзивилла, Дубовский монастырь отдан
