А здесь, кажется, всего три сотни. Большевики, не умея стрелять, попадали случайно и в само Царское. Все мы в неописуемом состоянии. Только девочки невозмутимы. Днем шрапнель разорвалась почти над садом, где работала мама! Кошмар!
3. Н. Гиппиус, 30 октября
Положение неопределенное, т. е. очень плохое. Почти ни у кого нет сил выносить напряжение, и оно спадает, ничем не разрешившись.
Войска Керенского не пришли (и не придут, это уж ясно). Не то – говорят – в них раскол, не то их мало. Похоже, что и то, и другое. Здесь усиливаются «соглашательные» голоса, особенно из «Новой Жизни». Она уж готова на правительство с большевиками – «левых демократических партий». (Т. е. мы – с ними).
Телефон не действует, занят красной гвардией. Зверства «большевистской» черни над юнкерами – несказанны. Заключенные министры, в Петропавловке, отданы «на милость» (?) «победителей». Ушедшая, было, «Аврора» вернулась назад вместе с другими крейсерами. Вся эта храбрая и грозная (для нас, не для немцев!) флотилия – стоит на Неве.
А. В. Орешников, 30 октября
Вчера вечером разнесся слух, что назначено перемирие; действительно, орудийная стрельба прекратилась, но оружейная шла всю ночь и в соседстве с нами; моя семья не ложилась и не раздевалась, проведя тревожную ночь, я спал. В 8 часов утра опять были слышны пушечные выстрелы. Положение в течение всего дня было неопределенное; слухи по телефону сообщали самые разноречивые. Днем навестил Езучевских, встретил у церкви протопопа, беседовавшего с кем-то, ходившим по Москве; по его мнению, Москва в руках большевиков; по-видимому, у нас мало войска, хотя и организация у большевиков плохая. Вечером телефонила Надя, их дом в осаде, всех детей перевели в другой дом, будто бы ожидают обстрела, но с чьей стороны – неизвестно; все они в большой тревоге. Вечером орудийных выстрелов я не слыхал, но ружейные были все время. Говорят – снарядом снесло голову памятника Пушкина, а от Скобелева остались лошадиные ноги. Справедливы ли рассказы, не знаю.
О. Г. Шереметева, 31 октября
У Александровского училища хвост за пропусками человек в 200. Встала в хвост. Публика больше все кухарки и дворники, человек 10 студентов, три-четыре не то девицы, не то дамы, рассказывающие ужасы. Около меня, вернее, передо мной, какой-то очень подозрительный субъект восхваляет двум студентам Керенского и его «истинное либеральное правление» и ругает большевиков. Студент-коммерсант рассказывает о взятии Коммерческого института, темы все – текущий момент. Стоим час, движение происходит чрезвычайно медленно.
Смотрю на Александровское училище, в верхнем этаже, кажется, не осталось ни одного цельного стекла, все окна выбиты. Вдали трещит пулемет, постоянно слышатся ружейные и револьверные выстрелы, но к ним как-то привыкли и на них не обращают внимания. 3–4 юнкера ведут пленных, паршивых мальчишек, которые на трамваях вытаскивают кошельки, и взрослых типа хулиганов. Приезжают санитарные автомобили. Привезли студента, ранен в ногу, через несколько минут из училища выносят носилки, на них раненая сестра милосердия, ее кладут рядом со студентом и везут куда-то. Толпа волнуется: «По санитарам стреляют, мерзавцы».
На Арбатскую площадь привозят пушки и наставляют по Пречистенскому бульвару, потом опять переносят, видимо, прилаживаются. Где-то, совсем близко, частит пулемет и слышна оружейная пальба: «По набережной из Замоскворечья», – объясняет студент. Мы стоим уже второй час, становится ужасно холодно, меня начинает мучить, что Сереже пора спать, и его надо накормить, но уйти, простояв час, не хочется. У меня стучат зубы, за мной стоит, вероятно, дворник, он входит в мое положение: «Вы бы, барышня, к стенке стали, ишь, ведь в летней кофте, ведь совсем замерзли». Кто-то несет газету, все спрашивают, что нового. «Только то, что Корнилов бежал». Опять стоим, но уже почти у двери, у дверей снуют юнкера, студенты, сестры.
А. М. Сиверс, 31 октября
Ничего не понимаю, по газетам левых между войсками Керенского и Троцкого, который присоединил к себе 42 корпус (из Выборга) был «бой» в окрестностях Красного Села, окончившийся не в пользу Керенского. Войска его по радиотелеграмме Троцкого разбиты наголову.
Но ведь была же откуда-то телеграмма, что Петроград занят и министры освобождены! Что-то все непонятно; что не все благополучно – истерическая телеграмма Керенского о присылке по одному полку от каждой армии. С другой стороны – подпись Керенский, Авксентьев и Гоц; как они попали к Керенскому? Полки отправить не удалось, так как железнодорожная организация отказывает везти и большевистские части, и части на помощь Керенскому.
Вот времена!
«Известия», 31 октября
Донесение Главнокомандующего председателю Совета Народных Комиссаров.
Наши революционные войска взяли и заняли Царское Село. Войска Керенского отступили в направлении Павловска-второго и Гатчины.
Да здравствует Революция!
Главнокомандующий Петроградским Округом подполковник Муравьев.
Ноябрь
«Правда», 1 ноября
Керенский бежал.
По полученным поздно вечером сведениям, Керенский оставил свой отряд и скрылся. Казаки совершенно деморализованы и отступают в полнейшем беспорядке.
Передовые отряды наших войск вступили в Гатчину.
В Москве
Объявленное в Москве перемирие было использовано контр-революционерами для укрепления своих сил. Советские войска получили подкрепления и укрепились на Скобелевской площади. Оттуда артиллерия Советских войск обстреливает районы города занятые корниловцами.
С. В. Толстой, 1 ноября
В 12 часов дня пошел на Александровский вокзал. Все говорят, что победа досталась большевикам. По городу расклеены декреты о мире и земле. До Учредительного Собрания власть будет называться: Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным. В столице спокойствия не видно… Из города бегут в провинцию… Все вокзалы битком набиты. На улицах от военно-революционного Комитета расклеены приказы № 1 и 23, обязывающие владельцев магазинов, харчевен, трактиров немедленно приступить к торговле, под угрозой ответственности…
Стрельба стала реже. Сегодня 5-ый день «боя». Утром, как передавали на вокзале, по Нижегородской железной дороге прибыла осадная артиллерия. С каждым днем в Москву прибывают все больше и больше войск, артиллерия… К вечеру усилилась перестрелка.
Непроглядная тьма на улицах, гулкая дробь пулеметов, ружейная перестрелка и громоподобное раскатистое эхо орудийного выстрела.
Над городом зарево. Москва горит во многих местах. Мрак ночной полосуют вспыхивающие от орудийных и ружейных выстрелов мгновенно и исчезающие огоньки…
Дрожат оконные стекла. На улице ни души, только изредка пронесется с шумом патрульный автомобиль… и снова тихо.
«Рабочая газета», 2 ноября
Последние известия.
В Москве продолжается бой. Большевики обстреливают Кремль. Ими заняты вокзалы.
В городе царит полная анархия. Ряд кварталов сожжен, грабежи носят массовый характер.
Вязьма занята
