Правительства старого состава к народу и постановление его о созыве Учредительного Собрания на 28 ноября без всяких изменений и примечаний от редакции.
В исполнение этого распоряжения в течение вчерашнего вечера разновременно отрядами солдат и матросов были заняты помещения редакций и типографий газет, причем в некоторых редакциях заведывающие и сотрудники были подвергнуты аресту.
Закрыты газеты: «Утренние Ведомости», «Речь», «Единство», «Утро», «Рабочее Дело», «День», «Воля Народа», «Трудовое Слово», «Рабочая Газета». Типография «Нового Времени» реквизирована.
Р. М. Хин-Гольдовская, 19 ноября
Сегодня, значит, голосовали… Хвосты угрюмых людей, испуганно озирающих друг друга злыми, подозрительными глазами. Пройдут, вероятно, большевики, а за ними, пожалуй, «кадеты» (по крайне мере, в нашей «буржуазной» Пречистенской части).
«Списков» видимо-невидимо. Левые, полулевые, крайние, черезкрайние, сверхкрайние – все сочетания алфавита, все оттенки красного цвета.
«Агитаторы» – все почти мальчишки – мечутся по улице, суют списки, но как то с «опаской» – никакой «бойкости», ни острот, ни смеха не слышно. Большевики – молодые люди лет 18–20 – угрюмы, за то – неизвестно когда народившиеся барышни-большевички действуют с азартом даже около урн.
А какие «избирательницы»! Цепь фабричных девчонок – душ восемь, под-ручку, гогочут, щелкают подсолнухи, лихо выплевывают шелуху на пол, толкают буржуев и особенно «буржуек», нагло кричат: «тоже избираться выползли»… Когда смотришь на этих «трудящихся», которые явились «осуществлять» свое право, так очевидно становится, какая нелепость «всеобщее избирательное право» – в такой темной стране, как наша… <…>
Теперь перед нами проходили тупые физиономии кухарок, горничных, портных, дворников, швейцаров, извозчиков… Все стадно, по приказу, несут в руках «номер 3-ий» и «номер 5-ый»… И это в столице! в Москве!.. Можно себе представить, что будет в провинции. Большевики – для деревень – пропечатали в своих списках в числе кандидатов великого князя Михаила Александровича!!! На эту удочку, говорят, многие ловятся. Наша няня Феклуша говорит:
– Уж, конечно, лучше царя, будет какой-нибудь порядок. И та же няня Феклуша голосовала за 5-ый номер. Когда я ее спросила: – Зачем ты это сделала? Ведь ты сама говорила, что большевики разбойники, когда они расстреливали Москву!.. Она покраснела, спрятала глаза и пробормотала:
– Разве я што понимаю, барыня? Куды люди – туды и я. Нешто я моту против своих иттить!.. Вон Егор и Михайло говорят, что кто не за пятый номер пойдет, у того в деревне землю отымуть. А у меня в деревне, небось, мать с отцом и братья, и родные…
Ну что на это можно сказать…
Л. А. Бызов, 19 ноября
Можно попросту снять погоны и форму и заняться чем-нибудь в тылу, право же пользы будет больше.
Но мы, и даже Северный фронт, еще держимся. Надолго ли? И грядущее в связи с созывом небольшевистского – а оно, вероятно, будет небольшевистским – Учредительного собрания – не будет ли последним толчком? Или демобилизация, которую усердно проводит Крыленко? Вчера уехали из батареи 10 человек призыва 1899 года, говорят о скором отпуске 1900 года. Худо будет, ибо пополнения все нет да нет.
На фронте перемирие. Ни одного выстрела, по ночам нет привычных ракет. Не знаю, как у немцев, но наши все погрузились в сладостный сон – в боевом отношении, – впрочем уже задолго до перемирия. Мы, офицеры, готовимся к тому, что нас или прогонят, или разжалуют в солдаты. Что ж! Чашу нужно испить до конца.
«Русское слово», 19 ноября
На мирную конференцию.
18-го ноября, в 8 часов вечера, с Царскосельского вокзала с экстренным поездом отбыли уполномоченные совета народных Комиссаров на «мирную конференцию» с представителями германского высшего командования.
С. Д. Мстиславский, 19 ноября
Идти пришлось долго. Только в сумерках вступили мы в лабиринт траншей, проволочных заграждений и засек, составляющих передовую оборону выбранного для перехода делегации участка. Мы шли теперь – уже не узкой, длинной цепью, но настоящей толпой: на всём пути нашем, из землянок – подземных щелей каких-то, сумрачных, зловещих, как провалы могил на заброшенном кладбище – выходили нам навстречу, примыкали к нам – солдаты, «окопники». Только немногие из них заговаривали с нами: и те бросали лишь короткие, односложные вопросы; остальные – молчаливой толпой смыкались вокруг нас, когда путь ширился, и рассыпались далеко вокруг, влево, вправо, без дороги, по мокрым, ослизлым кручам, через проржавевшую колючую проволоку выходя на переймы нашей колонне. <…>
Почти на полпути к белому флагу, дрожавшему над ожидавшей нас германской «встречей», мы были остановлены громким, нервным окриком – на чистом русском языке: «Не ходите дальше, пожалуйста». Из-под тёмного полога – дождя и спустившейся ночи – вынырнула низенькая фигура, в плаще и остроконечной, закрытой чехлом каске. За ней мелькнуло несколько таких же касок; прорезал темноту нестерпимоострый луч ручного электрического фонаря.
Нас подвели к настилу через глубокую рытвину. У всхода на него – нас встретил дивизионный генерал – той дивизии, на участке которой мы переходили. Он сказал несколько приветственных слов – по-русски, но с сильным акцентом, – попросил предъявить список входящих в состав делегации лиц и, под лучом фонаря, защищая плащом от дождя переданную ему бумагу, – стал выкликать по ней фамилию за фамилией. По мере того, как мы выходили из ряда, – нас пропускали через настил на ту сторону рытвины. Когда перешёл последний – высланы были солдаты принять оставленный нами у «нашей линии» багаж, а нас – свели по деревянной лесенке в передовой окоп, перемешав со встречавшими нас офицерами.
В отличие от русских траншей, причудливых в формах их изгибов и переломов – германская траншея, по которой мы шли, казалась выровненной по линейке. По глубине – она казалась, в меньшей мере – раза в три глубже наших. По дну – уложены мостки: узкие, решётчатые, обведённые перилами из проволоки; несмотря на то, что дождь идёт уже несколько часов – в траншее сухо: вода, не задерживаясь, стекает по многочисленным – буквально на каждом шагу ответвляющимися от траншеи – водосточным канавкам… Мимо бетонных укрытий и блиндажей, аккуратных, чистеньких, как на показ, с чёткими надписями, и не менее чёткими фигурами часовых у каждой двери, на каждом повороте, мы выходим (минут через пять ходьбы) к вагонам узкоколейной дороги.
Приходится подождать немного – пока поднесут багаж.
А. П. Будберг, 20 ноября
Большевики закрыли все даже социалистические газеты; все молчат и покоряются, а с насильниками ничего не делается. Силой разогнали городскую думу и посмеялись над ее протестами.
Ставка арестована; туда отправился Верхопрап Крыленко с новым начальником штаба – Верховного Главнокомандующего товарищем Шнеуром
