А вот Куропаткина, когда он по подобной программе организовал свой полевой штаб, никто, к сожалению, не упрятал».
А теперь персонально
«Начальником полевого Штаба Армии он пригласил не начальника штаба одного из Военных Округов и не генерала, служащего на Дальнем Востоке, нет, он пригласил почему-то Командира Корпуса пограничной стражи генерала Сахарова».
Вмешавшись немного в изложение генерала Рерберга, добавим от себя, что к моменту приглашения в Штаб генерал Владимир Викторович Сахаров был уже командиром 1-го Сибирского АК (с 29.11.1903), так что к служившим на Дальнем Востоке он относился, и формально Рерберг не прав. Но основная ценность генерала Сахарова для «самостоятельного и ответственного» заключалась совершенно в другом.
Дело в том, что он, Вл.В. Сахаров, не имел собственного мнения, был абсолютно управляем и всегда держал нос по ветру. Так, будучи в начале 1917 года Командующим Румынским фронтом, на предательское предложение генерала М.В. Алексеева утром 2 марта 1917 года телеграфировать Государю Императору «верноподданническую просьбу» отречься от престола, Сахаров вначале потребовал, чтобы ему сообщили ответы остальных запрошенных лиц. Ознакомившись с ними, он направил 2 же марта из Ясс телеграмму генералу Н.В. Рузскому для передачи Императору. В этой изумительной по форме и содержанию телеграмме в начале выражалось возмущение «разбойной кучкой людей, именуемой Государственной думой», которая «предательски воспользовалась удобной минутой для проведения своих преступных целей», а конец гласил:
«Приходя к логике разума и учтя создавшуюся безвыходность положения, я, непоколебимо верный подданный Его Величества, рыдая вынужден сказать, что, пожалуй, наиболее безболезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом является решение пойти навстречу уже высказанным условиям, дабы промедление не дало пищи к предъявлению дальнейших, еще гнуснейших притязаний».
Этот «шедевр по красоте стиля» красный журналист Михаил Кольцов так комментирует в своем предисловии к сборнику документов об отречении, выпущенном в Ленинграде в 1927 году[317]: «Рыдая!.. Пожалуй! Да, умри, Денис, пожалуй, лучше не напишешь.
Что было делать Николаю II с перетрусившим генералитетом?»
Хотя, добавим, речь идет на самом деле не только о трусости, а о бесконечно более мерзком Иудином грехе — нарушении присяги, предательстве Царя и Отечества. Поскольку Веру эти господа предать уже успели.
Лично им мало чем помогло их предательство даже в прагматическом смысле. Жизнь большинства из них была недолгой, а смерть собачьей. Того же Сахарова в лунную крымскую ночь 1920 года вытащили из теплой койки «зеленые» и шлепнули. Так, до кучи. А может — из экологических соображений. Одно слово — гринписовцы.
Но еще большая ценность в феврале 1904 года Начальника Полевого штаба заключалась для Куропаткина в том, что генерал Владимир Викторович был родным братом генерала Виктора Викторовича Сахарова, по представлению генерала Куропаткина ставшего новым Военным Министром!
Продолжает Федор Петрович Рерберг:
«На должность Генерал-Квартирмейстера был приглашен не подготовленный в этом отношении один из квартирмейстеров, а генерал, уже давно порвавший непосредственную связь с войсками, ничем не командовавший, а специализировавшийся на службе по передвижению войск — бывший когда-то Заведующим передвижением войск, а затем Начальником Военных сообщений Виленского Военного Округа, генерал-майор Владимир Иванович Харкевич.
На должность Дежурного Генерала (как на смех) был назначен генерал, который никогда по части “Дежурства” не служил, а занимал должности: Начальника Военных Сообщений, а затем Генерал-Квартирмейстера Киевского Военного Округа, генерал-майор Александр Александрович Благовещенский[318].
Ни один из опытных начальников военных сообщений не был приглашен на эту должность в армии, а на нее был назначен Начальник Канцелярии Военного Министра генерал-лейтенант Александр Федорович Забелин.
Вся санитарная часть, наперекор Положению, была изъята из ведения “Дежурного Генерала”, и был назначен особый Начальник санитарной части армии, и на эту должность был приглашен — губернатор — генерал Трепов.
Начальником транспортов армии точно так же был назначен офицер, никакого дела с транспортной частью в мирное время не имевший, полковник Ухач-Огорович.
Начальником Военно-Дорожного управления армии также был назначен человек, совершенно к этому делу не подготовленный — строитель Либавской крепости, произведенный в генерал-майоры наш знаменитый Иван Иванович Шевалье-де-ласерр — человек, знакомый с инженерным делом, но очень отсталый даже по своей специальности, отличный игрок в шахматы, знаток по ухаживанию за дамами и за начальством, но полный невежда в смысле знания военного дела вообще».
Строитель крепости
«На этом назначении не могу не остановить внимания читателя: Либава не достроена, она в печальном состоянии. Объявляется война. Либава получает весьма важное значение как место формирования части Второй и Третьей эскадр. Нам предписываются всякие срочные мероприятия по инженерной части, приказано в спешном порядке строить батареи №№ 7 и 8. И в это время у нас отнимается строитель крепости!
Насколько же Шевалье был типичным сотрудником для Куропаткина и полный невежда вообще военном деле — показывает его отъезд из Либавы.
Утром, накануне отъезда, Шевалье был у меня с прощальным визитом. Прослужив в течение семи лет по управлению военных сообщений, приняв участие в составлении мобилизационного плана всего тыла Киевского Военного Округа, я хорошо знал это дело и, конечно, поинтересовался узнать, как смотрит на предстоящую работу Шевалье и успел ли он ознакомиться со своими обязанностями согласно “Положения о полевом управлении Армиями”.
Он мне ответил, что это его не касается, что “там” условия совершенно особые и что ему самому придется создавать новые положения. Я ему не противоречил: я понял, что он и понятия не имеет об упомянутом законоположении, а следовательно, и о своей деятельности. Вечером этого же дня Шевалье блестящим образом подтвердил мое предположение.
Вечером в городском собрании местное общество устраивало проводы отъезжавшему на Дальний Восток первому представителю Либавской крепости. Все было так, как в этих случаях полагается: водка, закуски, ужин, шампанское, музыка, тосты, победные пожелания об уничтожении “Япошек” и т.д. Самое же интересное было — это ответный, благодарственный тост, сказанный самим Шевалье.
Поблагодарив должным образом “дорогое его сердцу” Либавское Общество, он объяснил, в чем именно будет заключаться его деятельность на театре военных действий. Я слушал и поражался или глупости, или же его нагло-легкому отношению к тому делу, которое ему поручили. Он просил в случае не совсем гладких дел на Дальнем Востоке не особенно строго его судить.
Он объяснил слушающим, что в Китае путей почти не существует, а что единственная дорога, по которой нам придется наступать, это большая Мандаринская дорога, вымощенная не булыжниками, а огромными, саженными, каменными плитами, из которых значительная часть, благодаря отсутствию ремонта, стала ребром, почему сообщение по сим путям сделалось почти невозможным, и наши войска по этим дорогам наступать не могут.
Вот почему ему, Шевалье, с его саперами придется наступать впереди армии, починять дороги и мосты, и только после этого наша армия получит возможность двигаться вперед, и, таким образом, в значительной степени весь успех нашей армии будет зависеть от работы Шевалье!
Я с великою скорбью слушал эту ерунду, доказывавшую, какую гиль может плести Куропаткинский сотрудник, им лично выбранный.
Вот каким “салатом” наполнял Куропаткин свой Полевой Штаб, в недрах которого скрывались залоги наших будущих побед, а может быть, и поражений».
Клевещите, клевещите…
«Впоследствии, когда начались неудачи за неудачами, и когда не только русское общество, но даже и Европа, были поражены теми непонятными событиями, которые разыгрывались на полях сражений, и когда раздутая газетами заблаговременно слава Куропаткина могла поколебаться и затмиться, то сей знаменитый генерал начал прибегать к всевозможным способам, чтобы не потерять доверия как со стороны Государя, так и со стороны общества и прессы, а также и со стороны подчиненной ему армии; чтобы остаться на своем посту и в почете, он не гнушался никакою ловкою ложью и, между прочим, прибегал к распространению тайными путями среди русского общества гнусной клеветы на Государя, иносказательно именуя Его “Петербургом”.
