“Петербург” — по его тайным жалобам корреспондентам и разным высокопоставленным частным лицам — мешал ему, вмешиваясь в ведение операций и навязывая ему нежелательных и негодных генералов.
И ему верили, ему сочувствовали, ругали Наместника Алексеева, косвенно осуждали Царя. Но ни разу никто не поинтересовался проверить куропаткинскую правду и убедиться, что в ведение операции Государь не вмешивался, давая Куропаткину полную свободу, и ровно никого ему не навязывая; ни разу никто не подумал о том, каким образом Куропаткин формировал свой Полевой Штаб, как я только что его описал».
Случайно или сознательно?
«Невольно нарождается вопрос: был ли подбор чинов в Полевой Штаб Маньчжурской Армии явлением случайным или определенно сознательным?
Куропаткин был не ребенок и не сапожник и не сумасшедший, поэтому я утверждаю, что подбор Полевого Штаба он производил вполне самолично и сознательно, никто и никого ему не навязывал, ни в штаб, ни в войска.
Если же “салат”, устроенный из своего штаба, был задуман умышленно, то предоставляю ученым историкам разобраться в вопросе: какая идея руководила Куропаткиным, когда он, будучи Военным Министром, сделал все от него зависящее, чтобы не подготовить нашу Армию к войне на Дальнем востоке, а что делал — старался сделать как можно хуже».
Мобилизационного плана не было
«Надо заметить, что к началу войны с Японией никакого мобилизационного плана Куропаткиным подготовлено не было…
Хоть каких-либо соображений о сосредоточении войск на Дальнем Востоке и о формировании армий, об усилении Порт-Артура, о назначении ему орудий и снарядов, о производстве съемок местности к северу от Ляояна, о заказе для Дальнего Востока горной артиллерии и обозов и тому подобного составлено не было, если не считать довольно странного решения вопроса, выразившегося в заблаговременной отправке на Дальний Восток по одной бригаде от X и XVII армейских корпусов.
Больше того: когда в 1903 году Куропаткину был подан доклад по Главному Штабу о производстве инструментальных съемок в Маньчжурии к северу от параллели Ляояна, Куропаткин отказал в ассигновании на это необходимых кредитов, написав в собственноручной резолюции на докладе по Главному Штабу, что карт местности к северу от Ляояна нам не потребуется.
Как понимать эту резолюцию в связи с его общей идеей операций против Японцев: не по примеру ли наших действий в 1812 году9 то есть с постоянным отступлением до параллели Харбина?»
Куропаткин и Порт-Артур
«Отношение Куропаткина к обороноспособности Либавы мною приведено выше. Может, он считал Либаву никем не угрожаемой?
Как же отнесся он к плачевному состоянию крепости Порт-Артура, когда он заехал в эту крепость летом 1903 года по возвращении из Японии, куда он ездил, дабы убедиться, насколько правильны слухи о возможности войны с нею и — по возможности, — чтобы получить представление о Японской Армии?
По прибытии в крепость он был встречен всем начальством, которое и доложило ему о неготовности крепости и представило доклад о насущных ее нуждах. Куропаткин доклад взял, но с всегдашним апломбом заявил, что он сам поедет и осмотрит крепость. О том, что он в крепостном деле ничего не понимал (или делал вид, не желая понимать), Порт-Артурское начальство, очевидно, не подозревало и вполне доверилось его осмотру.
Возвратившись с фортов, Куропаткин собрал Комитет обороны, в котором не дал никому сказать ни одного слова, а все время сам говорил, поучая Порт-Артурцев, а сведения обо всех нуждах крепости приказал подать себе в вагон для рассмотрения на обратном пути.
Читал он эти ведомости или нет, я не знаю, но, как мне говорили потом мои Порт-Артурские приятели, они, веря Куропаткину, с терпением ожидали благополучного решения вопросов, изложенных в их записках, и так до самого начала войны с Японией ничего и не дождались!»
Какая цель могла им руководить?
«Были ли заблаговременно предназначены те войска, которые в случае надобности должны были ехать на Дальний Восток?
Этой простой работы сделано не было, ибо впоследствии корпуса выхватывались совершенно неожиданно, причем посылались войска, которые при предшествующей посылке отдали в другие части своих офицеров и, в свою очередь, получив приказание о мобилизации, получали чужих офицеров из других полков, которые, в свою очередь, также в скором времени получали приказание мобилизироваться!
Если соображений сделано не было, то Куропаткина можно было назвать преступником. Если они были сделаны в том порядке, как таковые выполнялись, то таковое перемешивание офицерского состава нельзя было не признать иначе, как предательством.
Но как бы там ни было, война началась, и для командования неподготовленною армией помчался генерал Куропаткин со своим сформированным по проекту какого-то дилетанта Полевым Штабом, в котором все его главные чины выступили в ролях, им не знакомых, и единственным сотрудником Куропаткина, получившим назначение “по своей специальности”, был чиновник, некий Задорожченко, пользовавшийся большим доверием Его Высокопревосходительства, ведший самые секретные журналы генерала Куропаткина, имевший при себе все секретные шифры, живший в поезде с Куропаткиным и свято хранивший его тайны.
Работу, которую по Закону должен был вести Начальник Канцелярии Полевого Штаба, по меньшей мере полковник Генерального Штаба, Куропаткин совершенно незаконно поручил маленькому чиновнику.
Спрашивается, какая цель могла им руководить?»
На этом мы временно прервем генерала Федор Петровича, и зададим несколько неожиданный вопрос.
А причем здесь адмирал Скрыдлов?
Ну то, что Куропаткина поддерживали Витте и Ламздорф, удивления не вызывает. Выше уже говорилось о «дружной и согласованной работе трех министерств». Но вот какое любопытное свидетельство имеется об этом назначении в уже упоминавшемся сборнике воспоминаний о Порт-Артуре, вышедшем в Нью-Йорке в 1955 году:
«Вечером звонок Скрыдлова к Куропаткину:
— Я только что от молодой Императрицы. На коленях умолял о вашем назначении Командующим. Алексеев ничего не смыслит в этих делах.
Несколько минут спустя, звонок Солъского, звонок Витте, звонок князя Мещерского и звонки Куропаткину со всех сторон; все с пожеланием о принятии им поста Главнокомандующего»{429}.
Что поздравлял Витте — это как бы естественно. А вот насчет Скрыдлова любопытно. Чего это он на колени-то вставал? Ведь в будущем именно Скрыдлов, став Командующим флотом на Тихом океане, будет саботировать приказ Главнокомандующего Алексеева о необходимости прибыть в отрезанный Порт-Артур. Связь-то с Артуром хоть и рискованная, но была. Миноносец «Лейтенант Бураков» в Чифу очень шустро бегал.
Не говоря уж о том, что у адмирала Скрыдлова была сверхзадача, делающая его присутствие в Порт-Артуре вдвойне необходимым. По крайней мере, именно ему было поручено доставить в крепость икону «Порт-Артурской Божьей Матери»{430}.
Но Командующий флотом предпочел бросить на произвол судьбы и крепость, и эскадру. Остался во Владивостоке, где почти не было кораблей, но зато переизбыток адмиралов.
Отказался отправиться в Порт-Артур и назначенный непосредственным Командующим 1-й Тихоокеанской эскадрой вице-адмирал П.А. Безобразов. Отказ мотивировал почтенным возрастом — 59 лет — и плохим здоровьем. Утверждал, что выход в море ему вообще противопоказан.
Чтобы читатель не подумал, что рассказанное является малоостроумной шуткой автора или, Боже сохрани, диффамацией в адрес почтенных и уважаемых адмиралов, приведем подлинную фразу из официального документа: «Вице-адмирал Скрыдлов отклонил даже попытку переправить в Артур хотя бы вице-адмирала Безобразова, ответив Наместнику о невыполнимости сего ввиду риска попасть в плен, возраста адмирала и нездоровья его»{431}.
Становится как-то понятнее, почему Скрыдлов не пошел Начальником эскадры Тихого океана в 1902 году. Он, позволю себе напомнить, расходился с адмиралом Алексеевым в вопросах стратегии будущей войны. Теперь мы это очень можем понять. Адмирал-то Алексеев войну выиграть хотел!
Так что по-любому получается, что господин Скрыдлов крайне некрасиво выглядит во всей этой истории. Чтобы о чем худшем не говорить. По-хорошему говоря, по ним обоим с Безобразовым трибунал плачет. До Скрыдлова, впрочем, и добрался. В 1918 году. Только вот не тот трибунал, не тогда и не за то.
