Он так боялся найти на месте своего дома пустырь, так опасался увидеть улицу закопченной дымом пожара, что и улица и дом показались ему чудом чистоты, изящества и великолепия.
В углублении камня, служившего основанием одной из колонок, поддерживающих балкон, Шико спрятал ключи от своего дома. В те времена любой ключ от сундука или шкафа по весу и величине мог поспорить с самыми толстыми ключами от ворот наших современных домов; соответственно и ключи от домов, согласно естественной пропорции, подобны были ключам от современных городов.
Поэтому Шико учел, как трудно будет хранить в кармане этот благодатный ключ, и принял решение спрятать его так, как мы уже говорили.
Надо признать, что, просовывая пальцы в углубление камня, Шико ощущал некоторый трепет. Зато, почувствовав холод железа, он проникся блаженной, ни с чем не сравнимой радостью.
Так же обстояло дело с обстановкой в первой комнате, с дощечкой, прибитой к балке, и, наконец, с тысячью экю, дремавшими в дубовом тайничке.
Шико отнюдь не был скупцом, – совсем напротив, нередко он даже швырял полными горстями золото, жертвуя, таким образом, жизненными благами ради торжества идеи, согласно убеждениям, свойственным всем сколько-нибудь достойным людям. Но в тех случаях, когда идея временно теряла власть над плотью, то есть когда не было необходимости отдавать деньги, приносить жертвы – словом, когда в сердце Шико могли на некоторое время возобладать чувственные побуждения и душа разрешала плоти жить и наслаждаться, – золото, этот изначальный, неизменный, вечный источник плотских радостей, вновь обретало ценность в глазах нашего философа, и никто лучше его не сознавал, на какое количество частиц, способных дать человеку наслаждение, разделяется то почтенное целое, которое именуется одним экю.
– Черти полосатые! – бормотал Шико, сидя на корточках посреди комнаты и созерцая свое сокровище, – черти полосатые, у меня тут замечательный сосед, достойнейший молодой человек, он сумел сохранить мои деньги от воров и сам их не тронул. Поистине, такому поведению в наши дни просто цены нет. Черт побери, я должен принести этому благородному человеку благодарность и сегодня же вечером это сделаю.
С этими словами Шико снова закрыл дощечкой углубление в балке, положил на место плиту, подошел к окну и посмотрел на дом, стоявший напротив.
Дом казался по-прежнему серым и мрачным, ибо такой вид естественно принимает в нашем воображении любое здание, если мы знаем, какие мрак и печаль оно в себе скрывает.
«Сейчас еще не время для сна, – подумал Шико, – к тому же люди эти, я уверен, не очень-то привержены ко сну. Посмотрим».
Он вышел из своего дома и, состроив самую любезную и веселую мину, постучался в дверь дома напротив.
Ему послышался скрип деревянных ступеней лестницы, чей-то быстрый шаг, но дверь не открывалась, и он счел возможным постучать еще раз.
При этом повторном стуке дверь открылась, и в темном пролете показался какой-то человек.
– Спасибо и добрый вечер, – сказал Шико, протягивая руку. – Я только что возвратился и пришел поблагодарить вас, дорогой сосед.
– Что такое? – спросил голос, в котором слышалось разочарование и который чем-то поразил Шико.
В то же самое время человек, отворивший дверь, сделал шаг назад.
– Э, да я ошибся, – сказал Шико, – когда я уезжал, моим соседом не были вы, а однако же, прости господи, я вас знаю.
– И я тоже, – сказал молодой человек.
– Вы господин виконт Эрнотон де Карменж?
– А вы, вы – Тень?
– Совершенно верно, сейчас точно с неба сошел.
– А что вам угодно, сударь? – спросил молодой человек с некоторым раздражением.
– Простите, я вам не помешал, милостивый государь?
– Нет, но разрешите все же спросить вас, чем я могу вам служить?
– Ничем, я хотел поговорить с хозяином дома.
– Пожалуйста, говорите.
– Как так?
– Ну да. Хозяин ведь я.
– Вы? С каких это пор, скажите пожалуйста!
– Да уже три дня.
– Значит, дом продавался?
– Видимо, раз я его купил.
– А прежний владелец?
– Выехал, как вы сами видите.
– Где он?
– Не знаю.
– Послушайте, давайте договоримся, – сказал Шико.
– Охотно, – ответил Эрнотон с явной досадой, – только поскорее.
– Бывший владелец был человеком лет двадцати пяти – тридцати, хотя на вид ему можно было дать все сорок?
– Нет. Это был человек лет шестидесяти пяти или шестидесяти шести, и ему вполне можно было дать этот возраст.
– Лысый?
– Нет, наоборот, с целой копной седых волос.
– На левой половине лица у него огромный шрам, на правда ли?
– Шрама я не видел, а морщин было очень много.
– Ничего не понимаю, – сказал Шико.
– Хорошо, – продолжал Эрнотон после краткой паузы, – что вам нужно было от этого человека, любезный господин Тень?
Шико уже собирался рассказать о своем деле, но тут загадочное изумление Эрнотона напомнило ему одну пословицу, любезную сердцу людей, привыкших держать язык за зубами.
– Я хотел нанести ему небольшой визит, как это полагается между соседями, – сказал он, – вот и все.
Таким образом, Шико и не лгал, и ничего не говорил.
– Милостивый государь, – сказал Эрнотон учтиво, но вместе с тем уже несколько прикрывая свою дверь, – милостивый государь, мне очень жаль, что я не в состоянии дать вам более точных сведений.
– Благодарю вас, сударь, я разузнаю в другом месте.
– Но, – продолжал Эрнотон, все плотнее прикрывая дверь, – я все же очень рад случаю возобновить с вами знакомство.
– Ты внутренне посылаешь меня к черту, ведь правда? – пробормотал Шико, отвечая поклоном на поклон.
Однако, произнеся себе под нос эти слова, Шико, занятый своими мыслями, забыл об уходе. Просунув голову между дверью и наличником, Эрнотон сказал ему:
– Прощайте же, сударь!
– Еще одну минутку, господин де Карменж, – сказал Шико.
– Сударь, мне очень жаль, – ответил Эрнотон, – но я очень тороплюсь. В эту самую дверь кое-кто должен вскоре постучаться, и это лицо будет очень негодовать, если я приму его, не постаравшись, чтобы встреча наша обошлась без свидетелей.
– Достаточно, сударь, мне все понятно, – сказал Шико. – Простите, что я вам докучал, я удаляюсь.
– Прощайте, дорогой господин Тень.
– Прощайте, достойнейший господин Эрнотон.
Шико отступил на шаг назад, и тотчас же дверь перед самым его носом закрылась.
Он послушал, не дожидается ли недоверчивый молодой человек его ухода, но до него донеслись шаги Эрнотона вверх по лестнице. Шико мог спокойно возвратиться к себе, где он и заперся, твердо решив не нарушать привычек нового соседа, но, по своей собственной привычке, не слишком терять его из виду.
