– Другое! – вскричал Борроме, вскакивая с места.
– Да, – сказал Шико, – оно у тебя тут.
И, взмахнув два-три раза в воздухе рукой, дрожащей от опьянения, он ткнул концом пальца в кожаную куртку Борроме, как раз туда, где находилось письмо.
Борроме вздрогнул, словно палец Шико был куском раскаленного железа и это раскаленное железо прикоснулось не к куртке, а прямо к телу.
– Ого, – сказал он, – недостает лишь одного.
– К чему это недостает?
– Ко всему, что вы видели.
– Чего недостает?
– Чтобы вы знали, кому это письмо адресовано.
– Подумаешь! – произнес Шико, кладя руки на стол. – Оно адресовано госпоже герцогине де Монпансье.
– Боже мой! – вскричал Борроме. – Надеюсь, вы ничего не сказали об этом королю?
– Ни слова, но обязательно скажу.
– Когда же?
– После того как посплю немного, – ответил Шико. И он опустил голову на руки, которые только что положил на стол.
– А, так вы знаете, что у меня есть письмо к герцогине? – спросил капитан прерывающимся от волнения голосом.
– Знаю, – проворковал Шико, – отлично знаю.
– И если бы вы могли стоять на ногах, вы отправились бы в Лувр?
– Отправился бы в Лувр.
– И выдали бы меня?
– И выдал бы вас.
– Так что это не шутка?
– Что?
– Что, как только вы проспитесь…
– Ну?..
– Король все узнает?
– Но, любезный друг мой, – продолжал Шико, приподнимая голову и глядя на Борроме с томно-ленивым выражением, – поймите же: вы заговорщик, я – шпион. Я получаю вознаграждение за каждый раскрытый мною заговор. Вы устраиваете заговор, я вас выдаю. Каждый из нас выполняет свою работу – вот и все. Доброй ночи, капитан.
Говоря это, Шико не только занял свою первоначальную позицию, но вдобавок еще устроился на табурете и на столе таким образом, что лицо его закрыли ладони, а затылок защищен был каской, и открытой оставалась только спина.
Но зато спина эта, освобожденная от кирасы, положенной рядом на стул, даже как-то закруглялась, словно подставлялась под удар.
– А, – произнес Борроме, устремляя на своего собутыльника горящий взгляд, – а, ты хочешь выдать меня, приятель!
– Как только проснусь, друг любезный, это дело решенное, – сказал Шико.
– Но посмотрим еще, проснешься ли ты? – вскричал Борроме.
И с этими словами он нанес яростный удар кинжалом в спину собутыльника, рассчитывая пронзить его насквозь и пригвоздить к столу.
Но Борроме рассчитывал, не зная о кольчуге, которую Шико позаимствовал в оружейной дона Модеста. Кинжал его разлетелся на куски, словно стеклянный, от соприкосновения с этой славной кольчугой, которая, таким образом, вторично спасла Шико жизнь.
Вдобавок, не успел еще убийца опомниться, как правая рука Шико, распрямившись, словно пружина, описала полукруг и нанесла прямо в лицо Борроме удар кулаком, весящим фунтов пятьсот, от чего Борроме, окровавленный, в синяках, откатился к стене.
В одну секунду он, однако, очутился на ногах и сразу же схватился за шпагу.
Этих двух секунд для Шико было достаточно, чтобы вскочить с места и тоже выхватить оружие из ножен.
Винные пары рассеялись точно по волшебству. Шико стоял, слегка опираясь на левую ногу, взгляд его был устремлен на врага, рука крепко сжимала эфес, готовая дать отпор.
Стол, на котором валялись пустые бутылки, разделял, словно поле битвы, обоих противников, служа каждому из них заслоном.
Но, завидев кровь, текущую из его носа по лицу и капавшую на пол, Борроме разъярился: он забыл о всякой осторожности и устремился на врага, сблизившись с ним настолько, насколько позволял разделявший их стол.
– Дважды болван, – сказал Шико, – видишь теперь, что на самом деле пьян ты, а не я: ведь с того конца стола ты до меня дотянуться не можешь, моя же рука на шесть дюймов длиннее твоей руки, а шпага на шесть дюймов длиннее твоей шпаги. Вот тебе доказательство!
И Шико, даже не сделав выпада, вытянул с быстротою молнии руку и уколол Борроме острием шпаги в середину лба. У Борроме вырвался крик не столько боли, сколько ярости. Отличаясь, во всяком случае, безрассудной храбростью, он стал нападать с удвоенным пылом.
Шико по ту сторону стола взял стул и спокойно уселся.
– Бог ты мой, и болваны же эти солдаты! – сказал он, пожимая плечами. – Им кажется, что они умеют владеть шпагой, а любой буржуа, если захочет, может раздавить их, как муху. Ну вот, теперь он намеревается выколоть мне глаза. Ах, ты вскочил на стол, – только этого не хватало! Да поберегись ты, осел этакий, нет ничего страшнее ударов снизу вверх; захоти я, и мне ничего не стоит нацепить тебя на шпагу, словно птенчика.
И он уколол его в живот, как только что уколол в лоб.
Борроме зарычал от бешенства и соскочил со стола.
– Вот и отлично! – заметил Шико. – Теперь мы стоим на одном уровне и можем разговаривать, фехтуя. Ах, капитан, капитан, вы, значит, иногда, от нечего делать между двумя заговорами, занимаетесь также ремеслом убийцы?
– Я совершаю во имя своего дела то же, что вы – ради своего, – сказал Борроме, возвращаясь к самым существенным вопросам, поневоле испуганный мрачным огнем, которым вспыхнули глаза Шико.
– Вот это правильно, – сказал Шико, – и все же, друг мой, я с радостью убеждаюсь, что стою побольше, чем вы. А это неплохо!
Борроме удалось нанести Шико удар, которым он слегка коснулся его груди.
– Неплохо, но этот прием мне известен: вы показывали его малютке Жаку. Так, значит, я сказал, что стою побольше вас, приятель, ибо не я начал схватку, как мне этого ни хотелось. Более того, я дал вам возможность осуществить ваш замысел, подставив свою спину, и даже сейчас я только отражаю удары: дело в том, что у меня есть для вас одно предложение.
– Не нужно! – вскричал Борроме, выведенный из себя спокойствием Шико. – Не нужно!
И он нанес удар, которым гасконец был бы пронзен насквозь, если бы длинные ноги Шико не сделали шага, благодаря которому он очутился вне досягаемости для своего противника.
– Все же я выскажу тебе мои условия, чтобы мне не пришлось потом себя в чем-то упрекать.
– Молчи! – сказал Борроме. – Все это бесполезно, молчи!
– Послушай же, совесть моя этого требует. Я вовсе не жажду твоей крови, понимаешь? Если уж придется убивать, так в самом крайнем случае.
– Да убей же меня, убей, если сможешь! – крикнул разъяренный Борроме.
– Нет, не хочу. Мне уже случилось раз в жизни убить другого забияку, вроде тебя, даже, вернее, получше тебя. Черт побери! Ты его знаешь, он тоже был сторонником дома Гизов, адвокат один!
