Подчиняться Зула и не думала, однако ради присутствия на ужине с удовольствием подыгрывала. Даже опустила капюшон пониже наподобие чадры. И подслушивала, удивляясь, как много теперь понимает.
Некоторое время моджахеды ели, насыщались, болтали и шутили. Затем Джонс заговорил тоном, подразумевавшим «а теперь к делу». Он сказал, что отправляется на боковую, поскольку встанет задолго до рассвета и приступит к следующему этапу операции. Его не будет несколько часов. Остальным же надо выспаться, но встать рано и приготовиться к разделению лагеря на две части: базовую (поменьше) и экспедиционную (побольше). Участников последней ждут великие свершения, что не уменьшает значимости основного лагеря и не лишает остающихся божественного вознаграждения и славы, которую они пожнут…
(Типичное производственное собрание, решила Зула. Не хватает только презентаций в «Пауэрпойнте». Одним – очевидно, В – Джонс поручает дрянную работенку, сдабривая приговор угощением и фальшивым дружелюбием.)
Наслаждаться великолепной Зулиной кухней оставляли Закира, Ершута и еще двоих. Одного она прозвала бывшим студентом: это был тихий человек средних лет, ближе к сорока, чем к тридцати, который в походных условиях чувствовал себя явно неуютно. Зула понимала, почему его и Закира не берут (сама она поступила бы точно так же): у обоих на лицах отразились и недовольство, и облегчение.
А вот Ершут был ошеломлен. И Джахандар – тот афганец с крыши фургона со снайперской винтовкой и биноклем. Зула и сама пыталась скрыть изумление: если уж кто годится для долгих горных походов по территории врага, так это Джахандар. Она не могла вообразить, как такого человека вообще умудрились провезти на Запад. Наверное, вкололи наркотик, сунули в ящик, доставили прямым авиарейсом из Тора-Боры и с тех пор держали под замком где-нибудь в горах. К западу от Каспийского моря его арестовали бы за один внешний вид: за шапку, бороду, взгляд и боевые шрамы. Впрочем, не важно, как его сюда привезли; сейчас он был взбешен, и этим подвиг молчаливого Ершута высказать недовольство планами Джонса.
Моджахеды поглядывали на Зулу, как бы спрашивая: «Четверо, чтобы приглядывать за девчонкой, прикованной к дереву?»
Джонс тоже посмотрел на нее, как бы говоря: «Ты явно понимаешь больше, чем надо». Он толкнул к ней грязную тарелку, поднялся и жестом позвал за собой Джахандара с Ершутом. Отойдя от костра подальше, они стали негромко переговариваться. Джонс делился планами, знать которые остальным пока не следовало.
Или по крайней мере Зуле: в какой-то момент все трое глянули на нее молча, потом отвернулись и продолжили беседу обычным тоном. Судя по позам – уже спокойно.
Они решили убить Зулу.
Не сразу. Вот уйдет основная группа к границе, тогда Ершут и Джахандар перережут ей горло (впрочем, предположила Зула, не раньше, чем она приготовит им еду и вымоет посуду), двинутся следом и без труда нагонят. А Закиру с Саидом поручат присыпать ее труп землей.
Ужин закончился, моджахеды растворились в темноте, оставив Зуле грязные котелки и бумажные тарелки. Почти все ушли спать. Джахандар заварил себе чай кипятком, которым Зула собралась мыть посуду, и занял позицию неподалеку на холме, откуда хорошо просматривался лагерь с окрестностями. Винтовку он прихватил с собой.
Зула взялась за работу, представляя свой лоб в перекрестии Джахандарова прицела.
* * *
Через несколько часов безнадежных попыток уловить, что к чему, Чонгор стал смутно понимать (больше интуитивно, чем умом) смысл происходящего на Бирже Карфинона и разбираться в ролях ее разнообразных участников. В центре располагалась биржевая яма: амфитеатр-воронка диаметром метров в тридцать наверху (на таком расстоянии еще можно докричаться с одного края до другого), которая шла вниз кольцами каменных полированных ступеней. В самом низу находилась ровная площадка метра три в поперечнике. Яма аккуратно делилась надвое, хотя ни ограждений, ни разметки не было: просто на одной стороне собирались купцы, выводившие деньги из «Т’Эрры», на другой – жрецы, которые пытались на полную загрузить деньгоистребительные возможности своих храмов, для чего перебивали сделки у жрецов-конкурентов.
Вот такое простое разделение. Хотя Чонгор догадывался, что есть и вертикальная градация. Он выдвинул гипотезу, по которой чем ниже стоят люди, тем бо́льшими суммами оперируют. На первый взгляд торговцы не приносили, а жрецы не уносили заметного количества слитков. Сперва Чонгор предположил, что сделки заключаются на бумаге, а деньги передаются где-нибудь в банке или на складе, однако позже заметил, как сверху вниз – от мелких торговцев к тяжеловесам – передают небольшие блестящие предметы. На вики-сайте говорилось: в Т’Эрре существуют металлы ценнее золота, хотя большинство персонажей их в глаза не видели, а используют такие металлы для масштабных транзакций. Монета красного золота стоила сотню обычных, синего – сотню красных, а монета цвета индиго, или, проще, индизолота, – сто синих. То есть (если Чонгор верно прикинул в уме) одна монета из игрового индизолота равнялась примерно семидесяти пяти тысячам реальных долларов.
Арт-директорам «Т’Эрры» казалось крайне важным, чтобы внешний вид монет кричал об их стоимости, и потому золото, переходя из рук в руки, сверкало лучами соответствующих оттенков. Банальное желтое собирали бродячие менялы на площади возле амфитеатра и оптом обращали в красное; оно отправлялось в верхние уровни ямы, которые из-за бойкой торговли мерцали, будто скопление алых звезд. Под ними преобладал синий, а тот в самом низу сгущался в индиго.
Марлон рассчитывал провернуть обмен примерно тридцати индизолотых монет, или трех тысяч синих. Поскольку расхаживать с тремя тысячами не важно каких предметов не слишком удобно, Чонгору оставалось только договориться с каким-нибудь воротилой из нижних рядов при условии, что: а) тот постоянно имеет дело с индизолотом, б) им управляет кто-то, кто может перевести деньги на Филиппины. Однако именно потому, что такие персонажи имеют при себе бешеные деньги, охраны вокруг них немерено. Стражники самого зловещего вида плечом к плечу обступали нижнее кольцо амфитеатра и бдели из-под сводов, стен и слоев мерцающего света (заклинаний, как предположил Чонгор). Выяснить мощь персонажа в «Т’Эрре» куда труднее, чем в других играх, где достаточно взглянуть на его уровень. В этом смысле Чонгору не хватало опыта. Впрочем, азы он усвоил и не сомневался, что даже самый мелкий купчишка с верхних рядов способен убить Скидку Лотерею одним косым взглядом.
Это навело Чонгора на мысль: он проберется в центр именно потому, что абсолютно безобиден. Он рискнул и спустился на верхний уровень ямы. Никто не обратил на него внимания. Еще на один вниз. Никакой реакции. Становилось тесно, Скидка Лотерея с трудом прокладывал себе путь. Его по-прежнему не замечали. Он был уже неподалеку от условной разделительной линии, слышал, как жрецы провозглашали: «Благословение!» – и вступали в переговоры с торговцами. Как выяснил Чонгор, «благословением» пользовались, чтобы переводить деньги в Т’Эрру: персонаж возносил молитву, с кредитки игрока списывались средства, и золото возникало из ниоткуда на одном из алтарей или в горах на конце радуги посреди какой-нибудь поляны, которую контролировала та или иная группировка жрецов, а жрецы через биржу вроде местной переводили деньги своим богомольным клиентам. Подслушав пару разговоров, Чонгор понял, что обычная сумма здесь – несколько тысяч простых золотых монет, то есть пригоршня красных. Однако ниже, в средних рядах, где в ход шло синее золото, он заметил: время от времени жрецы произносят не «благословение», а «чудо». Оказалось, иногда персонаж, моля о благословении, получает в сто, а порой и в тысячу раз больше, чем просил (и чем было оплачено). Чистое везение: все равно что найти сто долларов в пакетике с крекерами.
