своем письме. Он так и назвал этот номер – «Реквием». Последняя музыка Микаэла Таривердиева.
В конце мая мы уезжаем в Сочи. Сначала – на наш любимый «Кинотавр». Потом переезжаем в санаторий «Актер», где проводим 48 дней. Билеты на самолет мы заказали заранее, за месяц до полета, на 25 июля.
Мой конец – мое начало
[3]
Когда 25 июля наш самолет прилетел в Москву, я в первый раз вошла в дом одна.
Я подошла к проигрывателю и поставила «Сонеты Шекспира».
Люблю, люблю, но реже говорю об этом…
Знакомый голос. Я так хорошо его знаю. Я чувствую каждый выдох, каждую его вибрацию.
Тогда я поняла то, что знала давно. А может быть, всегда: люди не умирают. Такое чувство, когда ты знаешь, что рядом, за закрытой дверью, есть пространство. Ты знаешь, что оно там есть. Ты точно знаешь. Но вот открывается дверь. И ты видишь, ты ощущаешь, ты – в этом пространстве. Я не сомневалась в своей вере. Я верила.
Я всегда верила, но теперь оказалась в пространстве веры. Я всегда знала, что мое имя – Вера. Но теперь я оказалась в пространстве, где я – Вера.
И почувствовала, что больше ничего не боюсь. Я больше не боюсь смерти. И я знаю, что смерть – главное событие в жизни и что смерть можно пережить, увидеть в жизни только один раз.
Сначала была даже не боль. Просто какое-то оцепенение, ощущение бестелесности, неприкосновения ног к земле, будто мы вместе слетели с балкона 15-го этажа санатория «Актер» в синее утреннее июльское небо. Как будто не приземлялся самолет, выполняющий рейс Сочи – Москва, а так и завис где-то там, в поднебесном пространстве. Потом боль пронзала, и я ходила с этой болью, как будто вынашивая в себе ребенка. Когда она пряталась, мне становилось жаль этой боли, этой остроты ощущений, этих дней, когда все говорили тихо, когда нельзя было при тебе смеяться, садиться на его место и с тобой обращались как с фарфоровой куклой…
События и людей этих дней помню плохо. Но что-то – очень ярко. Острее всего – ощущение, что все обманывают себя. Ведь люди не умирают. Помню запах роз на кладбище, когда после церкви под ноги бросали живые цветы. Солнце и тепло, которого так долго не было и которое мы так долго ждали.
«Люди не умирают. Смерти нет» – тихо, оцепенело жило внутри меня. А потом, когда прошли семь дней, девять дней, сорок дней, это уже кричало во мне и кричало из меня. И мне захотелось, чтобы это узнали все.
Хотелось ли мне умереть? Мне просто не хотелось жить. Но я знала, что буду жить. И буду любить. Нет, не буду. Я просто люблю.
Мне хотелось бить стекла критикам латунским. И я стала строить. Дом, в котором живет Микаэл Таривердиев. Он и его музыка. Частью этого дома должна была стать книга. Я ее написала. Так, как смогла, как думала, как чувствовала.
Вклейка
Мама. Сато Григорьевна Акопова
Валик – так нежно называла его мама. Потом это стало моей привилегией
Во дворе тбилисского дома
Первый в жизни фотоаппарат. С отцом, Леоном Навасардовичем Таривердиевым
Импровизировать гораздо интереснее, чем играть по нотам
Шляпа, купленная на первый гонорар
Студент, ученик Арама Хачатуряна
Время надежд. Время оттепели
На прослушивании музыки к кинофильму «Разгром». В студии заняты кто чем. Калик и Таривердиев одинаково сосредоточены
На съемках фильма «Большая руда»
Где бы ни проходили его концерты – в Ленинграде или в Донецке, прямо после спуска в шахту, публика чувствует, что его музыка – это состояние души
С Беллой Ахмадулиной
В кабинете Юрия Любимова на стене есть автограф и Микаэла Таривердиева
Андрей Вознесенский – Микаэл Таривердиев. Типичный ракурс: непрекравдающегося диалога
Татьяна Лиознова. «Железная леди» советского кинематографа
Запись – это всегда азарт работы
«Кто ты? Кто ты? Кто ты? Кто мы – фишки или великие?» На записи фрагмента оперы «Кто ты?»
С Родионом Щедриным. В этот момент для них ничего не существует, кроме виндсерфера
Виндсерфинг стал для него не меньшей страстью, чем музыка
На балконе родительского дохи в Тбилиси
Пара на скамейке. Сухуми
Белое на белом. Автопортрет
А это я, Вера. Такой он меня видит
Дома. У фисгармонии
В Доме кино, на «Нике». В тот год, 1997-й, были «получантами». А за год до этого – «вручантами»
Микаэл Таривердиев. Автопортрет
Диалог
Сноски
1
Разумеется, цены 50-х годов были другие. Но автор здесь и далее совершенно машинально переводит их в более привычные, соответствующие ценам после денежной реформы 1961 года. – Примеч. ред.
2
Глава написана В. Таривердиевой.
3
«Мой конец – мое начало» – название старинного канона.
