вы, господин Керн?
— Я и не подозревал, что помощь даме является в Советском Союзе преступлением, — высокомерно заявил иностранец на сносном русском языке. — Эта женщина обронила сверток. Я наклонился, чтобы поднять его, и тут эти молодые люди стали фотографировать меня и хватать за руки. Безобразие! Я буду жаловаться!
— Вас задержали в момент приема у гражданки СССР материалов, которые составляют государственную тайну нашей страны, — металлически голосом проговорила майор.
— Это чушь! Докажите! — потребовал Керн с напускным возмущением, но его руки подрагивали, а на лбу выступили капли.
— Понятые, прошу вас, подойдите к столу, — сказала майорша.
Там и подходить-то негде было, полшага шагнуть. На нас наставили камеры. Телегина неторопливо развернула «Литейский вестник» и побледнела. Я еле удержался, чтобы не присвистнуть, а Вершкова громко ойкнула. Да и было с чего. На затертой газетке лежала пудренница и тюбик губной помады.
— У вас уже и женская косметика составляет государственную тайну? — откровенно поглумился иностранец.
Ольга Михайловна несколько мгновений молчала, собираясь с духом, а потом сказала деревянным голосом:
— Примите мои извинения за это недоразумение, господин Керн. Вы вправе подать на меня жалобу в установленном порядке. А пока можете быть свободны.
— Надеюсь, мы больше никогда не увидимся, госпожа майор, — произнес тот, вставая.
Когда за ним захлопнулась дверь, Кривошеина сказала:
— Ну так я тоже пойду? За губную помаду и пудренницу у нас не сажают.
Телегина, которая, по всему видно, тяжело переживала фиаско, тут же оживилась.
— Вам виднее, гражданка Кривошеина или как вас там на самом деле зовут, — сказала она. — Вам ведь не впервой, верно?.. Содержание притона, торговля наркотиками, мошенничество… Я ничего не забыла?
— Это все в прошлом, гражданка начальница, — усмехнулась Эсмирка. — Я свои вины уже отработала у кума по полной.
— Старые — да, — согласилась майорша. — А с новыми пусть МУР разбирается.
— Ну там хоть не притащат туфтовых понятых, — огрызнулась напоследок «королева».
— Вы свободны, товарищи, — кивнула нам Ольга Михайловна.
Мы с Вершковой покинули опорный пункт, не узнав о том, что было с нашей попутчицей дальше.
— А куда же подевались материалы, которые я отдала Эсмеральде у Третьяковки? — спросила Маша.
— Ну-у, скинула где-то, — предположил я. — А потом завернула в газету первые попавшиеся безделушки…
— Как это — скинула? — удивилась модельерша. — Это же очень важные материалы! Над ними же ученые работали для страны! Надо обязательно отыскать их!
— Стоп! Я кажется знаю, у кого они!
— У кого?
— Помнишь, «королева» крик подняла, когда наш доцент пытался ее сцапать?
— Помню. Телегина еще приказала его убрать подальше и не отпускать до задержания.
— Ну вот! Она их ему и сунула под шумок!
— Значит, надо его найти!
И мы заметались по залу, обращая на себя внимание недовольных пассажиров.
— Да вот же он! — крикнула Машуня.
Я оглянулся и тоже увидел бредущего с унылым видом ученого.
— А-а, вот вы где, — без всякой радости произнес он, подойдя к нам. — Вы представляете⁈ Они мне сказали, что при задержании злоумышленницы интересующие меня предметы не обнаружены!.. Даже не знаю, что я скажу коллегам?.. А Илге Артуровне так и вовсе не смогу в глаза смотреть… Я погубил дело ее жизни…
— А ты по карманам своим смотрел? — спросил я.
— По карманам? — переспросил Русик, и тут же принялся лихорадочно шарить по своей куртке. — Что это? — растерянно пробормотал он, вынимая записную книжку и кассету. — Откуда!
— От верблюда! — злорадно передразнил его я. — Когда ты вцепился в Кривошеину, она смекнула, что близка к провалу, вот и сунула улики тебе в карман.
— Зачем же она тогда пошла на встречу с этим Керном? — спросила Вершкова.
— А кто ее знает? — пожал я плечами. — Может, не хотела, чтобы ей пришили шпионаж. Так-то она будет отвечать только по уголовке.
— А за что? — тут же заинтересовалась любознательная модельерша.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — откликнулся я, вспомнив труп с перерезанным горлом.
Маша надула губки и промолчала.
— Друзья, вы даже не понимаете, из какой ямы вы меня вытащили, — растроганно пробормотал Цыпкин. — Да я перед вами в неоплатном долгу…
— Ну почему, — сказал я. — Развезешь нас по домам и будем в расчете.
— Конечно-конечно! — проговорил он. — Отвезу, куда скажете!
И он бросился к выходу из аэровокзала. Мы поспешили за ним, а то мало ли, еще сядет в задумчивости за руль и укатит, чтобы поскорее начать разбирать Илгины каракули. Я почти угадал. Когда мы с Вершковой добежали до его автомобильчика, все еще припаркованного у входа, тот уже рычал движком, вот-вот готовый тронуться. Я буквально засунул Машуню на заднее сиденье, а сам уселся рядом. Русик тут же дал по газам. Я заметил, что не смотря на всю свою ученую рассеянность, водилой он был прекрасным. Дорогу видел, всегда точно перестраивался из ряда в ряд, если ширина дороги и разметка позволяла. Так что вскоре мы уже покинули территорию аэропорта, а через двадцать минут въехали во двор временного обиталища Вершковой.
— Мы завтра поедем на ВДНХ? — спросила она.
— Обязательно, — пообещал я. — Когда за тобой заехать?
— К двенадцати часам.
— Договорились.
Маша открыла дверь и сказала, обращаясь к нашему водителю:
— Большое спасибо, Руслан Федорович!
— Не за что! — отмахнулся тот. — Вам спасибо!
Она выбралась из салона и побрела к подъезду.
— Тебе куда? — спросил меня доцент.
Я назвал адрес, и мы поехали. Пока выезжали на МКАД, я успел мысленно перебрать события двух своих московских дней, удивляясь, насколько круто все повернулось. Даже в Литейске, по-моему, такого не случалось. Ох, как же хочется вернуться к нормальной жизни, заниматься со школярами, готовиться к спартакиаде, втянуться в эпопею с новым фильмом. Его, конечно, и без меня снимут. Теперь все в руках Карла и Жени Красильниковой. Кстати, надо посетить организацию, которая занимается отбором фильмов на конкурс, и узнать, как обстоят дела с нашими «Алькой и тремя мушкетерами…»?
Вот завтра бы и заехать… Как это Рунге называл?.. Кажется, Всесоюзная комиссия по работе с кинолюбителями при правлении Союза кинематографистов СССР… Ага, надо бы раздобыть телефончик
