Отец Полли служил в армии, прежде чем получить в наследство от Поллиного дедушки «Герцогиню». О войне он почти не рассказывал. Он принес с собой саблю, но вместо того, чтобы повесить ее над очагом, ворошил ею огонь, словно кочергой. Иногда заходили старые друзья; закрыв ставни на ночь, они усаживались вокруг камелька, пили и пели. Маленькая Полли под разными предлогами оставалась и слушала песни, но развлечению пришел конец, когда она ввернула одно из самых интересных словечек в присутствии матери. Потом она подросла и стала подавать пиво; видимо, старшие решили, что она уже знает все интересные словечки — ну или скоро выяснит, что они значат. Кроме того, ее мать отправилась туда, где сквернословие не оскорбляет ничьих ушей и теоретически вообще не существует.
Солдатские песни были частью ее детства. Полли наизусть знала «Весь мир перевернулся», «Дьявол — мой сержант», «Джонни ушел на войну» и «Девушку я оставил». А когда было выпито уже достаточно, старики затягивали «Полковника Свинского» и «Зачем я ее поцеловал?».
Ну и конечно, «Душку Полли Оливера». Отец пел ее, когда маленькая Полли капризничала или грустила, и она смеялась, просто потому, что в песне упоминалось ее имя. Она запомнила слова, еще прежде чем узнала, что значит большинство из них. А теперь…
…Полли распахнула дверь. Сержант-вербовщик и капрал сидели за грязным столом. Они подняли глаза, задержав пивные кружки на полпути к губам. Полли сделала глубокий вдох, подошла и попыталась отсалютовать.
— Чего тебе, парень? — прорычал капрал.
— Хочу записаться, сэр!
Сержант уставил взгляд на Полли и осклабился, так что шрамы у него на лице странно задвигались, а подбородки задрожали. Его нельзя было назвать толстым — первым на язык проталкивалось слово «внушительный». Сержант принадлежал к тем людям, у которых вместо талии экватор. Воплощенная сила тяжести. Случись ему упасть — в любую сторону, — и он бы закачался, как яйцо. От солнца и спиртного его лицо побагровело, маленькие темные глазки мерцали на красном фоне, словно искры на лезвии ножа. На столе рядом с ним лежали две старомодные сабли — оружие скорее сродни мясницкому ножу, чем мечу.
— И все? — уточнил он.
— Да, сэр!
— Правда?
— Да, сэр!
— Ты не хочешь, чтобы сначала мы напоили тебя до соплей? Такова традиция, знаешь ли.
— Нет, сэр!
— Если не ошибаюсь, я еще не рассказал тебе о замечательных возможностях сделать карьеру и подзаработать.
— Нет, сэр!
— Я упомянул, что в шикарном красном мундире у тебя отбою от девчонок не будет?
— Кажется, нет, сэр.
— А харчи? Если ты в наших рядах, каждый ужин — это пир! — сержант похлопал себя по животу, вызвав некоторое волнение в прилегающих областях. — Я тому живое доказательство!
— Да, сэр. Нет, сэр. Я просто хочу записаться и сражаться за мою страну во славу Герцогини, сэр.
— Правда? — недоверчиво спросил капрал, но сержант его как будто не слышал. Он оглядел Полли с головы до ног, и у нее возникло отчетливое ощущение, что этот тип не настолько пьян и глуп, как кажется.
— Похоже, капрал Страппи, нам достался настоящий патриот старой закалки, — сказал он, не сводя глаз с лица Полли. — Ну что ж, ты обратился к кому надо, мальчик. — Он с шуршанием извлек стопку бумаг. — Знаешь, кто мы такие?
— Десятый пехотный, сэр, известный также как «Тудой-сюдой», сэр, — сказала Полли с облегчением. Она явно прошла испытание.
— Правильно, парень. Старые добрые Сырцееды. Самый лучший полк, какой только есть, в самой лучшей армии на свете. Хочешь вступить, э?
— Чертовски хочу, сэр, — ответила Полли, чувствуя подозрительный взгляд капрала.
— Молодец, парень!
Сержант открыл чернильницу, обмакнул металлическое перо и занес его над листом.
— Как звать?
— Оливер, сэр. Оливер Перкс.
— Возраст?
— В воскресенье исполнилось семнадцать, сэр.
— Ага, конечно, — сказал сержант. — Если тебе семнадцать, то я — Великая Герцогиня Аннаговия. Пустился в бега, э? Сделал какую-нибудь дочку матерью?
— Да ему в одиночку не справиться, — с ухмылкой заметил капрал. — Он же пищит, как сосунок.
Полли поняла, что начинает краснеть. Но ведь и юный Оливер покраснел бы, не так ли? Нетрудно вогнать парня в краску. Полли проделывала это одним взглядом.
— Неважно, — отрезал сержант. — Поставь тут крестик, поцелуй Герцогиню — и ты мой со всеми потрохами, ясно? Меня звать сержант Джекрам. Я теперь тебе вместо отца и матери, а капрал Страппи — вместо старшего брата. Каждый день будешь лопать бифштексы и ветчину, а если кто захочет тебя забрать, ему придется тащить и меня заодно, потому что я буду держать тебя за шиворот. Можете не сомневаться, мистер Перкс, никому это не под силу. — Толстый палец уткнулся в бумагу. — Вот здесь.
Полли взяла перо и расписалась.
— Это что? — спросил капрал.
— Моя подпись, — ответила Полли.
Она услышала, как у нее за спиной открылась дверь, и обернулась. Несколько парней — точнее, еще несколько парней, мысленно оговорилась Полли, — с шумом ввалились в трактир и подозрительно огляделись.
— Грамотный? — спросил сержант, посмотрев на новоприбывших и снова переведя взгляд на Полли. — Вижу, вижу. Красивый почерк, да. Такие, как ты, и выходят в офицеры. Дай ему шиллинг, капрал. И картинку не забудь.
— Слушаюсь, сержант, — капрал Страппи достал картинку в рамке с рукояткой, похожей на зеркало. — Чмокай сюда, рядовой Пукс.
— Перкс, сэр, — поправила Полли.
— Ну, Перкс. Целуй Герцогиню.
Это была дешевая копия знаменитой картины. Рисунок выцвел, и за потрескавшимся стеклом вырос мох. Задержав дыхание, Полли слегка коснулась Герцогини губами.
— На, — сказал Страппи и сунул ей что-то в руку.
— Что это? — спросила Полли, разглядывая бумажный квадратик.
— Считай, долговая расписка. Шиллингов у нас нехватка, — сказал сержант, а Страппи ухмыльнулся. — Но хозяин поставит тебе пинту эля за счет ее светлости.
Он повернулся и взглянул на новоприбывших.
— Однако вы прямо косяками идете. Хотите записаться, парни? А ведь мы даже в барабан не били. Наверное, все дело в удивительной харизме капрала Страппи. Подходи ближе, не стесняйся. Кто у нас следующий?
Полли взглянула на очередного новобранца с ужасом, который по мере сил постаралась скрыть. В сумерках она не разглядела его, потому что он был одет в черное. Не стильное, а пыльное черное, в таких костюмах обычно хоронят. Судя по виду, парень и впрямь не так давно прибыл с того света. Он изрядно зарос паутиной, а на лбу у него были швы.
— Как звать? — спросил Джекрам.
— Игорь, шэр.
Джекрам сосчитал швы.
— Так я, знаешь ли, и подумал, — сказал он. — Как вижу, тебе восемнадцать?
— Пробудитесь!
— Боги, боги… — командор Сэмюель Ваймс прикрыл глаза руками.
— Прошу прощения, ваша светлость, — сказал анк-морпоркский консул в Злобении. — Вам нехорошо, ваша светлость?
— Как бишь тебя зовут, молодой человек? — переспросил Ваймс. — Прости, но я две недели в дороге, мало спал и весь день знакомился с людьми, у которых очень сложные имена. Это вредно для мозгов.
— Кларенс, ваша светлость. Кларенс Трепло.
— Трепло? — переспросил Ваймс, и на его лице Кларенс прочитал все.
— Боюсь, что так, сэр, — ответил он.
— В школе хорошо дрался?
— Нет, ваша светлость, зато никто не мог меня обогнать на дистанции в сто ярдов.
Ваймс засмеялся.
— Знаешь, Кларенс, любой национальный гимн, который начинается со слова «пробудитесь», рано или поздно приведет к неприятностям. Разве в кабинете патриция тебе этого не объяснили?
— Э… нет, ваша светлость.
— Значит, сам поймешь. Продолжай.
— Да, сэр. — Трепло откашлялся. — Национальный гимн Борогравии! — объявил он во второй раз.
Пробудитесь, прошу прощения, ваша светлость, сыны Отчизны,Довольно пить вино из кислых яблок.Дровосеки, беритесь за топоры,Фермеры, разите врага орудиями, которыми вы прежде копали свеклу.Расстроим бесчисленные козни наших недругов.Мы с песнями шагаем во тьму,Готовые сражаться против целого мира.Видите золотой свет над вершинами гор?Грядет новый день, и будет рыба!
— Э… — сказал Ваймс. — Последние слова…
— Это буквальный перевод, ваша светлость, — нервно объяснил Кларенс. — Значит, что-то вроде «отличная возможность» или «первый приз», ваша светлость.
— Когда мы не на людях, Кларенс, говори просто «сэр». «Ваша светлость» предназначена исключительно для того, чтобы впечатлить местных.
Ваймс откинулся на спинку неудобного кресла, подперев подбородок ладонью, и поморщился.
