– И, снова скажешь – повезло!
– И, не иначе! Узнаешь многих там – в лицо. Знаком с их подлой ратью ведь, давно.
Весть, молнией по Междуречью пролетела, через СССР и, полетела дальше. – Саргона – подлого убийцу жреца СССР – Думузи, «взяли». Поймал того Энлиль, как обещал Инанне.
Инанна разрыдалась. Её, прекрасно понимая, все сослуживцы, домочадцы, – утешали. Ведь, наконец, убийцу мужа её, поймали. Судом того приговорили к смерти – ранее, заочно. Всё удивлялись – отчего, так долго не ловили? Знали, что тот на плато.
Она рыдала безутешно, Думузи вспоминая, Энлиля проклиная, тихо.
– Слухи ходили – разные. – Будто простили; на плато, на цепи держали; по-прежнему, служил Энлилю. Но, слухи те, не оправдались, – его Энлиль поймал, в тюрьме держал, пытал, чтобы узнать, зачем убил Думузи.
Когда прошёл – допросов, отведённый срок, он палачу того отдал, для исполнения – судебного решения.
Энки, был поражен и восхищён Энлилем. – Что значит брат! Всё понимает.
– Послушался тревоги – души моей. Решил труд уничтожить, лишь потому, что тот мне, не по-нраву. – Порядка ради.
Народ потребовал, – Саргона провезти по городам, чтобы увидел каждый – бездушного преступника, убившего собрата-соплеменника, Великого Жреца СССР Думузи. Увидев, в глаза плюнули и, всё, тому сказали, что о нём, думали.
Энки, с народом согласился, лишь частично.
– Продержат сутки в клетке, пусть того, в Эриду, затем везут в Ниппур, где всенародно, на площади казнят, заслуженно, у храма, по приговору.
Энлиль просил, – труд многомесячный – не мучить, болью ожидания, – убийства лазером, – вколоть укол смертельный, сделать, гуманно, – эвтаназию. На это Энки согласился, с трудом огромным. – Жива была месть в сердце, за смерть Думузи – друга, но «слышал» брата, верного.
Коль воля, не имела разума, того бы в чистом поле, шакалам и гиенам – сворам, отдал, – сегодня, чтобы на части разорвали. Было, от этого – душе бы, пользы больше, успокоение, что гада, уничтожили.
Народ, не должен знать жестокости, – примеры заразительны и, он издал Указ – В целях гуманности, казнь смертную преступника, исполнить эвтаназией, при всех.
Не ожидал Саргон, такого ликования, народов Междуречья, – что пойман он. Желали, его смерти – сущности, казалось, даже – пресмыкающиеся и звери, и те хотели умерщвления. Везде он слышал – удовлетворение, что пойман и, прилюдно, казнят его в Ниппуре, на площади центральной.
– Ну, наконец-то! Смерть Саргону! – Убийце сопланетника – кричали разъярённо, по поводу поимки.
В клетку летели камни и плевки, стучали кулаками, рвались через охрану.
Если, не сетка, заплевали и, закидали бы камнями. А так, – в живых остался, в клетке заплёванной, и погнутой – ударами.
Хотел было сказать, что он, не тот – убийца, что мозг его и тело – давно изменены, усовершенствованы, но голос, потерялся, в толпы – дикарских криках, разноликих и, неугомонных.
– Не думал я, Саргон признался, что дорог так, был жрец народу. Я помню второсортных – всех, на плато. Из тех, не выделялся тот, особо. Жена его Инанна, всем брала, за душу и другое место. Не понимали многие её, что в том нашла она – красавица. Она, лишь Нинти уступала, но к той, на зебре не подъедешь и, не пытались, даже, – себе дороже. Хотя, и к этой, раньше, никто не пробовал, по этой части. Могло и, обломиться. Пример – с ним, случки, получился.
Тогда её, ему бы, нужно, было трахнуть! Всё бы на плато изменилось! – Она осталась, не ушли с Энки, не надоумила бы баулы заменить Думузи. И, не был бы сегодня, сильным Энки, как не было бы Междуречья…
Да! Я мудак! Не знал, что можно, сделать «так»!
Народ не успокаивался. В Эриду прибывали многие, желали отдать дань, своим позывам к чести, справедливости. Подчеркивали – гада ненавидели! Своими бы руками разорвали!
– Сейчас убить Саргона! – кричали хомо, гомо. За нашего, жреца Думузи, в аду гнить будет тот – паску… Зачем оттягивать?! Его распять – здесь, нужно или порвать на части, тупо!
Смотрел он глупо – на беснующихся хомо, гомо, анунаков, злых, как бродячие собаки, устал, не реагировал на крики. Единственно, желал, – скорейшей эвтаназии. Он понимал – не выдержит дальнейшей экзекуции. Прошло лишь пять часов, а должен быть на площади – такие долгие, ещё часы, целые сутки. Затем Ниппур. И там, убьют не сразу. Сначала, также, установят клетку – для обозрения, будто – диковинная обезьянка.
– Энлиль, замену обещал, – не выполнил и, вряд ли сможет. Он охраняем Утом, с большим отрядом хомо. Такого, тот не ожидал и, не поможет, если рискнуть захочет.
Кто, для него Саргон? Лишь экземпляр подопытный, – Саргон, в упадке мыслей, сокрушался; дурак доверчивый.
От наступившей на него, со всех сторон – действительности чёрной, духом совсем упал и, больше, на помощь не надеялся. Отчаялся.
Со стороны, похож, на – вялый овощ. Закрыв глаза, лёг на пол в клетке, заткнув руками уши, что ещё больше злило анунаков, хомо, гомо. Злились и, рвались к клетке, как собаки, чтобы попасть, не камнем, так плевком, в морду заплёванную – метко.
– Не нравится нас слушать?! – они в ответ, на действия его, кричали. Убийца он, мокрушник! Зря, всё-таки, – не разорвали! Вы, почему, не дали?!
Надеялся, что к ночи стихнут крики и, перестанут оскорблять, устраивать нападки. Но ночь пришла, и, стало ещё хуже. Кидали из толпы огнями, факелами. Охранники его спасали, хотя, защиту исполняли – по долгу службы, а не по желанию и, что возможно, было, пропускали, кидающих, не часто замечали.
Под утро, он молил о смерти, жить больше не хотел. Кричал:
– Убейте же, меня скорее, ведь я виновен и желаю смерти! Исполните предначертание и приговор судебный!
Он чувствовал – сходит с ума. Всё замелькало, ужасы, со всех сторон, словно в девятом круге ада, его заполнили и убивали, не до конца, желая – дальше издеваться, над жертвой, этого – достойной.
Когда, внезапно, наступила тишина, он содрогнулся, понимая, что это, может быть, лишь в случае, когда он умирает.
Благодарил, все силы ада, успокоился.
– Лучше гореть в аду, чем в клетке быть, на площади – оплёванным, обгаженным, закиданным камнями, мусором, в сопровождении стрел оскорблений, по голове, во множестве, обстрелянным.
Слыша спокойный голос, рядом, дошло – недолгий отдых. Везут в Ниппур, где он убил Думузи.
– Там будет, ещё хуже, он зарыдал, как девка.
– Что, сука, осознал, что натворил, паску..? – охранник пожалел или, по простоте душевной, констатировал.
Он осмотревшись, видел – конвой большой. Часть – спереди, часть – сзади, четыре конвоира – сбоку, по два.
– Мой берегут покой, так я им дорог? – пытался удивиться, но понял – безразлично, – что, как с ним будет. Доставить нужно, в целости, – их служба.
Дорога оказалась, не очень-то и долгой.
– Могли бы и помедленнее – кони! Несётесь! Быстро слишком, и, привезли, меня им, – клоуна. Начнётся вскоре, всё сначала! Неудивительно, что я вас презираю. – Вы шавки и шакалы!
Действительно, ещё не въехали в ворота городские, а камни с грязью оскорблений, полетели. Услышал крики.
– Осталось жить – недолго! Ответишь за убийство, сволочь!
А дальше – больше. Как, и в Эриду. Быть может, – хуже.
От въезда в город, и, до площади у храма, его толпа сопровождала. Жалел он, что охранники, толпе его не отдавали. Всё повторялось и в Ниппуре, такое же бесчинство, что в Эриду.
– Быстрей бы всё закончилось, не мучиться мне долго, он, сожалея, молча, ждал участи, прискорбно.
Где ты, Энлиль? Ушла одна попытка. Быстрее бы, любой конец. Как долго тянет, тот, – владелец времени. Со всеми вместе, издевается. Мстит за Думузи. Или же – радуется, – развлечению народа.
Внезапно, мысль мелькнула. – Инанна приходила? Простилась ли со мной? Её не видел я.
Согласен, положение – двусмысленное, у неё. – Любить убийцу мужа…
А может, не любила? Врала, использовала? Простая хитрость женская и похоть? А он, губы распял. Хотя, сейчас ведь всё-равно…, но хочется, припомнить, – счастье было. Пусть, не такое, как у всех, но не ворованное, – завоёванное…
– Где, как? Насилием? – услышал в голове вопрос и, снова сник. И, с умилением он, тело вспоминал её – прекрасное и, сильное.
В него летели камни и отбросы. Большие, сетка отбивала, а маленькие – пролетали, не всё, немного, попадали в цели.
Увидев храм, как въехали на площадь, вновь вспомнил, как убил Думузи.
– Как жаль, что повторить нельзя, произошедшее. Начал бы с плато…
– Вновь я мусолю, сам себя одёрнул. Скоро, за всё, будет расплата. Вот и вторая – ушла, попытка. Осталась смерть или …? А вдруг, не сможет подменить Энлиль, яд на снотворное?
– Быть может, тот схитрил, его, так успокаивал, чтобы не супротивясь, я должное воспринял, как нужно было – Энки и…?
