От Суворовской развилки на Лесной в гору подъём на восемь километров, потом спуск – ещё восемь. Путь этот преодолеть и коням, и людям доставалось большими трудами. Вверх – надо помочь телегу подталкивать сзади, на спуске – притормаживать тонким брёвнышком, чтоб коню телега не переломала ноги. В Лесном путники на берегу реки останавливались – себе и коням отдых дать.
Николай посмотрел на восток. Крутая яйцеобразная сопка, а дорога по ней извивается так плавно, что хоть на подъём, хоть на спуск и конь телегу может тянуть, с трудом, конечно, если гружёную.
А с верхушки перевала такой вид, что залюбуешься: на восток всю Тадушинскую долину видать до моря. Здесь во время войны на самой маковке артиллерийская батарея стояла, японские самолёты поджидала. Окрестные сопки под военным лесничеством находились. Вот тогда дорогу под машины и расширили, скалистый грунт под ней, хорошая дорога получилась. А на запад сверху глянешь, то кенцухинскую долину видать, как на ладошке, и реку Ердагоу! По ней можно и в Китай уйти тропой. Сопки высокие, распадки рек и речушек – красота неписаная вокруг, дикая.
После войны пригнали в Лесной пленных японцев. Из Кавалерово через Кенцухинский перевал дорогу строить. Теперь от Кавалерово до Тетюхе всего-то километров шестьдесят. Устроили спуск над пропастью длиной три километра, а он сократил объездную старую дорогу на сто с гаком!
Николай Тихонович предавался размышлениям, оглядывая просторную поляну, заросшую медоносным разнотравьем, побитым ночными морозами.
Лесник прислушался: в небольшом сарайчике, куда он на ночь закрыл корову и телят, они вздыхали от волнения, переминаясь с ноги на ногу.
Держа наизготовку ружье со взведёнными курками, он осторожно прошёл за сарай, огляделся – коня не видно. «Тигр, значит, Карьку в тайгу погнал, больше некому, – утвердился в своей догадке лесник, продолжая размышлять. – А ведь и впрямь хорошее место – Лесной! Название само за себя говорит. Рыба на нерест заходит, лови да соли на зиму, и кедрачи рядом – орехов тьма-тьмущая, и людям, и кабанам, и белке хватает! А брусники! А грибов! Видимо-невидимо всяких. И охота, понятно, кормит. В пойме реки – кабаны, по распадкам – изюбри, дикие козы стадами. Тигру приволье, человека не трогает, если только не раненый или старый, которому и козу не добыть. Или совсем молоденький несмышлёныш.
Было дело, такой вот молодой в позапрошлом году как-то собачку с цепи не сразу сорвал, та в конуру забилась, да конура спасёт разве? Со страху собачка и не взвизгнула. Пропала собачка, хорошая была лайка. Потом у других соседей тигрёнок потаскал собак. А в прошедшем году осенью, до снега, другой, старый тигр тоже заходил на подворье. Да если б просто прошёл своей дорогой мимо. Так нет! На крыльце дома лучшую собачку задавил, друга верного. Отнёс от дома метров на триста да и съел. Считай на глазах. А как тигра преследовать? Этого он не простит. Не родился человек, чтоб перехитрил взрослого тигра в тайге. Пойдешь за ним – погибнешь».
Вспомнил Николай Тихонович, как год назад встретился он с тигром. На другое утро после гибели собаки отправился он вдоль реки и по следам определил, что трудно хозяину тайги стало добывать зверя: «Часто ложится, видать, приболел, или ранил кто».
Шёл лесник тогда по тропе и тут заметил: «Пень какой-то интересный. Откуда? Не было здесь таких пней. А у этого пня… глаза… такие… как у тигра. Его глаза ни с каким другим зверем не спутаешь, гипноз от них».
Собственной кожей лесник этот взгляд на себе прочувствовал, озноб взял. Постоял, размышляя: «Может, назад идти? Опасно. Покажешь ему спину – погонится. Раз собаку съел, голоден. Бог его знает, что у него на уме».
Думал Николай Тихонович, а сам незаметно для себя медленно всё ближе и ближе к тигру подходил. Вот уже сорок… тридцать метров, а тот как сидел, так и сидит. Наблюдает. И Николай Тихонович вроде как опомнился, в себя приходить стал: «Тигр-то на расстоянии верного выстрела, морду видно выжидательную».
И тут, как это бывает в минуту смертельной опасности, страх у Николая Тихоновича вовсе пропал, и возникло чувство мести за дружка своего: «Съел собачку? Так ведь и меня задавишь?! Ан нет! Ещё поглядим, кто кого!»
Не чувствовал в себе лесник желания убивать тигра, пройти хотел мимо. Но вот подошёл – и что ж делать? «Мимо? Можно и мимо, – думал, – но опасно. Да и назад нельзя».
И вот тут что-то сработало против его воли, гипноз зверя, наверно. Николая Тихоновича как к дереву привязали. Стоит и смотрит. Он на тигра. Тигр на него. Минут пятнадцать стоял. Большой тигр, крупный, шерсть тёмно-рыжими и светлыми полосками на солнце переливается. Кончик хвоста подёргивается. И задал мысленно лесник тигру вопрос: «Ну, что? Кто будет первым нападать? Ну!.. Давай!.. Ну!!! Что медлишь?! Давай!!! Кидайся!!! Я-то успею стрельнуть!!!» А тигр сидит и смотрит в глаза ему, Николаю Тихоновичу: «Вот, мол, не боюсь я тебя, человек». Рыжие волосы шкуры тигра горят на солнце. «А на морде никаких эмоций, – наблюдает лесник, – сидит не двигаясь, будто силы его покинули». И подумалось тогда: «Зверь смерти своей ждёт, помочь ему просит». Присел тогда Николай, прицелился в самое сердце. Выстрелил.
Старый оказался тигр, раненный кем-то. Два метрой длиной, все три с хвостом. «А может, просто смерти искал сам, раз так близко подпустил и не реагировал? Он же всё понимает, царь зверей. И погиб, вишь ты, с поднятой головой, гордый, бесстрашный, а не издох от бессилия».
Позвал тогда Николай Тихонович племянника своего Фёдора на помощь. Сняли дорогую шкуру, а ещё забрали ценные в китайской медицине кости. Фёдор-то на грузовой машине в дальние рейсы ездит, через знакомых тайно сбыл добычу, хорошие деньги получились.
После этого случая целый год тигров в Лесном не было…
На сопки, припорошённые инеем, лунная ночь накинула звёздное одеяло, словно пыталась сохранить дневное тепло осеннего дня.
Стоял лесник с ружьём у стайки, слушая вздохи коровы. Лёгкий ветер принёс от реки неясные звуки. Николай Тихонович опасливо оглянулся по сторонам. Луна бросала тени от строений, деревьев и кустов, а дальше стояла непроглядная темень.
«А чего ещё ждать-то от тайги? – переживал лесник. – Сам не загнал в стайку Карьку. Конечно, и корова, и конь, и телята всегда спокойно паслись на лугу у дома. А тут, на тебе, конь испуганно ночью заржал. Неспроста это. Тигра почуял, не иначе, тут бродит».
…Тигр из хвойных лесов шёл на восток к берегу моря в дубняки, где удался урожай жёлудей, туда же двигались на зимовку и семьи диких свиней. Перебирая лапами по зверовой тропе, натоптанной по водоразделу, он учуял запах дыма человеческого жилья.
Крупный тигр, повадками дикой кошки пригибаясь к земле, на полусогнутых лапах прошёлся по поляне, выследил коня, вспугнул. Конь заржал от испуга, моля человека о помощи. Зверь отрезал путь к дому и спасению. Сделав лёгкий прыжок в сторону добычи, он погнал испуганного Карьку вдоль берега по рыбацкой тропе в чащобу, где конь мог бы напороться на сухие сучья и сваленные бурей деревья.
Тигр остановил бег и дал коню успокоиться, затем обошёл его, прижимаясь к земле, и подкрался так близко, что одним броском сбил его с ног, вцепился когтями мощных лап в голову и, поймав пастью ноздри и нижнюю челюсть жертвы, задушил.
…Николай понял, что конь пропал. «Прохлопал ушами, – сетовал лесник. – Надо было с вечера в стайку загнать, да кто ж знал, что царь-то объявится. Утром гляну, что с конём, да в лесхоз съезжу доложить», – и побрёл в дом успокоить Ульяну.
* * *
На койках в казарме, едва освещённой светом уличного фонаря, спят солдаты.
«Я дембель. Я дембель. Утром домой!» – крутится в голове Сергея, командира отделения десантников. Сон не идёт. Он смотрит на тумбочку, там аккуратно сложенной лежит новенькая форма, заранее выменянная у первогодка для торжественного случая щегольнуть дома перед невестой. А в нагрудном кармане письмо от мамы, она пишет, что не дождалась его Марина: две недели назад замуж вышла за лучшего друга, который вернулся весной из армии, а в начале августа они и свадьбу сыграли. Написала ему об этом со скрытой ноткой радости, что вот, мол, не ошиблась она, говаривая: «Вряд ли кому Марина верной женой будет». Чуяло материнское сердце будущую горечь сыновью.
Сергей неожиданно для себя повзрослел. Боль и досада переполняли его уже несколько дней, опустошая от былой привязанности и чувств к Марине. «Уеду подальше от дома, как мечтал в техникуме, работать в Уссурийскую тайгу», – твёрдо решил Сергей и, отвернувшись, чтобы не видеть гимнастёрку, закрыл глаза, но сон опять не шёл, и появлялись то одна, то другая картины.
Вот в нескольких километрах от усадьбы лесхоза он весной собирает с отцом сосновые шишки со спиленного дерева. Жуткий гул моторов нарастает. Низко над макушками сосен, медленно, прямо над отцом и Сергеем, взлетает, отрываясь от земли, бомбардировщик.
