взглядом. Вот так же и в прошлой жизни он однажды уже смотрел мне в лицо. Требовал тогда, чтобы я вернул ему деньги, похищенные из его конторы на городском рынке — случилось это незадолго до того, как убили Надю.
Я ответил:
— Нет.
Мой голос прозвучал спокойно, а «нет» твёрдо — мне так показалось.
Комок сигаретного пепла откололся от кончика сигареты, упал на Лёшину штанину и скатился по ней на пол. Соколовский положил деньги на сиденье около меня. Вынул из портфеля ещё две пачки. Одну за другой он уронил их рядом с первыми тремя. Внимательно следил за моей реакцией на появление денег. Показал на кучку банкнот дымящейся сигаретой.
— Дмитрий, здесь пятьдесят тысяч, — сказал он. — Это только аванс. Ещё сто тысяч ты получишь после завершения дела. Завершить его до середины августа. Пятнадцатое число — это крайний срок. Сработай так же хорошо и чисто, как в Сочи. И сразу станешь очень богатым человеком. Я с уважением отношусь к твоим принципам. Поэтому и заплачу тебе кучу денег за работу в Нижнерыбинске.
Я покачал головой.
Посмотрел Лёше в глаза — отметил, что они сейчас блестели ярче, чем камень на Лёшином перстне. Соколовский затянулся дымом — он не спускал с меня глаз и будто не замечал, как падали куски сигаретного пепла на его штанину. Словно ждал, когда я вспомню и осознаю, кто он такой: сейчас Лёша Соколовский крышевал всех кооператоров города и при этом состоял в городском совете Нижнерыбинска.
Я повторил:
— Нет. Не интересует.
Спросил:
— Будут ещё вопросы?
Отодвинул от своего бедра пачки сотенных банкнот.
Лёша ухмыльнулся — продемонстрировал мне ямочку на щеке. Выбросил недокуренную сигарету в окно. Одну за другой убрал пачки денег в портфель. Лишь теперь он заметил пепел на своих штанах. Небрежно стряхнул его себе под ноги. Я увидел, как нервно дёрнулась жилка у него на шее. Соколовский дохнул на свой перстень, потёр его пальцем. Стрельнул в меня недовольным взглядом.
— Принципиальный… — сказал он.
Хмыкнул и с печальными нотками в голосе добавил:
— Жаль. Очень жаль.
Соколовский щёлкнул пряжкой портфеля. Уронил на неё руку с золотым перстнем.
— Ладно, — произнёс он. — Как скажешь, Дмитрий Иванович. Уважаю твоё решение.
Лёша покачал головой.
Задумчиво посмотрел мне в лицо и сообщил:
— До встречи, Дмитрий Иванович. Найду тебя… когда понадобишься мне снова. Но если ты вдруг передумаешь, то позвони мне сам. Номер моего домашнего телефона у тебя есть. Кто бы у меня дома ни снял трубку, лишнего не говори. Просто скажи, что хочешь со мной встретиться. Я перезвоню тебе и назначу встречу.
* * *
«Как больно, милая, как странно» — всплыли у меня в памяти строки стихотворения, когда я выбрался на улицу из салона «BMW 525». Я мазнул прощальным взглядом по чисто вымытому тёмно-синему кузову немецкого автомобиля. Вспомнил, с какой завистью мы с коллегами в прошлом тысяча девятьсот девяносто первом году посматривали на этот автомобиль Лёши Соколовского. Тогда Лёшин «BMW» виделся нам эдакой недостижимой мечтой на колёсах. Теперь же я оценивал его на твёрдую четвёрку (для нынешних времён): как говорится, видали и получше (пусть и в другой жизни). Я подумал о Димкиной «копейке» — вздохнул.
Кислый удостоил меня хмурого взгляда, рванул к водительской двери. Я вспомнил, что Рома Кислый в конце восьмидесятых годов занимался тяжёлой атлетикой, побеждал на областных соревнованиях. Он стал телохранителем Лёши Соколовского в прошлом году: после того, как на Лёшу покушались конкуренты из Зареченска (рабочего посёлка, отделённого от Нижнерыбинска рекой). Мои коллеги по работе тогда шутили, что Соколовский прятался за широкой спиной Кислого, словно за баррикадой. Спорили, пробьёт ли пуля из табельного пистолета лобную кость на черепе Кислого (тогда никто из нас это так и не проверил).
Я поправил за поясом рукоять пистолета. Одёрнул жилет — полученный от Лёши Соколовского конверт оттягивал левый внутренний карман. «Жизнь Васи Седого стоила тридцать тысяч рублей, — подумал я. — Дешевле, чем два холодильника». Услышал, как сыто зарычал «BMW». Наблюдал за тем, как автомобиль Соколовского плавно тронулся с места. Видел, как он без особого труда догнал только что проехавший мимо него белый «Москвич-2140», легко обогнал его и резво помчался в направлении перекрёстка. Посмотрел на шагавшего ко мне Вовку. Ещё сидя в салоне автомобиля я приметил: Вовка стоял на углу моего дома и посматривал на «BMW».
Брат подошёл ко мне. Мы пожали друг другу руки.
Вовка показал рукой в направлении перекрёстка, где с десяток секунд назад свернул на улицу Комиссарская «BMW 525».
— Димка, — сказал он, — что за дела у тебя с Лёшей Соколовским? Это же он был в машине? Я видел Кислого.
Я снова ощутил, как оттягивали мой карман две пачки сторублёвых купюр.
— У нас с Алексеем Михайловичем чисто деловые отношения, — ответил я. — Они касаются моей работы, Вовчик.
— Какая может быть работа… с Соколовским?
Владимир нахмурился — я сообразил, что на его месте поступил бы так же.
Я хмыкнул.
Сказал:
— У нас не всегда есть выбор с кем работать, Вовчик. Мы работаем с разными людьми. И я. И ты. Разве не так?
Брат посмотрел на меня, неуверенно ответил:
— Наверное.
— Не наверное, а точно, — сказал я, хлопнул брата по плечу. — Работа на сегодня закончена, Вовчик. Идём, я напою тебя чаем.
* * *
Деньги я вручил брату не те, которые только что получил от Лёши Соколовского (этот конверт я незаметно сунул в шкаф) — пачку сотенных купюр для Вовки я приготовил заранее: положил её посреди стола в комнате. Владимир смущённо взял в руки пачку, взвесил её в руке (будто пересчитал купюры «на вес»). Я прекрасно понимал его реакцию. Подобную сумму в виде наличных денег он ещё ни разу не держал в руках. Такие деньги (в пересчёте на нынешние зарплаты) я впервые получил, когда продал свой автомобиль, отмытый от Надиной крови. Тогда я выглядел столь же смущённым, как теперь Вовка. И так же раздумывал над тем, как унести с собой такую кучу денег: сунуть в карман, или положить в сумку. В тот раз я сунул деньги в карман куртки — Вовка положил пачку купюр в барсетку.
Вместе с деньгами я отдал Владимиру и все найденные в Димкиной квартире талоны (и на продукты, и на сигареты, и на водку).
