Кажется, они играли в «заморозку».
Наконец мама сказала:
– По-моему, тебе пора прогуляться. А то скоро начнётся дождь, и все разбегутся.
Мама весь день ходила по дому и что-то приколачивала. Сразу было видно, что у неё хорошее настроение. Ей всё нравилось – и новая квартира, и новенькие блестящие гвозди, и листья каштана, которые лезли к нам в окно – как будто каштан просился домой.
Я взяла с собой Ветку и пошла гулять.
Когда я вышла во двор, сразу стало очень тихо. Даже малютка в коляске перестал реветь.
И усатые старшеклассники, которые играли в футбол, и маленькие девочки со скакалками – все подняли головы и смотрели на меня.
Снизу – вверх.
И только одному мальчишке не пришлось задирать голову.
Засунув руки в карманы, он стоял на горке. Получалось, он был даже выше меня.
И это было здорово!
Волосы у мальчишки были такие светлые, что казались прозрачными. Сквозь большие оттопыренные уши просвечивало солнце.
– Ты кто? – удивлённо спросил мальчишка.
– Женя. А это моя такса, её Ветка зовут.
– Ветка?! – засмеялся мальчишка.
– Ну, она же длинная, как ветка, – объяснила я. – Знаешь, что она больше всего любит?
Все, кто был во дворе, подошли к нам поближе.
Даже малыши выбрались из песочницы.
– Колбасу? – тоненьким голосом спросила девочка с кудряшками, похожими на пружинки.
– Может, сардельки? – басом сказала другая. Они точно были подружками, даже кепки у них были одинаковые, надетые козырьком назад.
– Чупа-чупсы, – шёпотом сказал малыш с большущей красной лопаткой.
– Не-а, – я помотала головой.
Мне уже было почти не страшно. Конечно, все смотрели НА МЕНЯ. Ну, как на любого новенького во дворе. Подумаешь, ничего особенного.
– Ни за что не угадаете! Её самая любимая еда – это… горошек.
И тут все захохотали.
– Горошек!
– Ой, не могу… Горошек!!
Особенно громко хохотал длинный мальчишка с поцарапанным носом. От смеха у него даже мобильник вывалился в траву.
– Горошек? Слышишь, Мишка, – горошек!!!
Нет, ну чего я такого сказала?!
Уши светловолосого мальчишки стали красными. Как будто теперь через них просвечивало два помидора. Он уставился на меня, сжал кулаки и заорал на весь двор:
– А ты… ты вообще дылда!!!
Вот такой получилась моя первая прогулка.
Наверное, мама ещё не успела допить кофе, а я уже шла домой.
Никто не умеет подниматься по лестнице так быстро, как я. Я могу перешагивать сразу через много ступенек. Но сегодня мне хотелось, чтобы лестница была подлиннее.
Ветку я несла под мышкой. Она пыхтела и старалась вытянуться ещё больше, чтобы лизнуть меня в щёку.
Если вы думаете, что я ревела – так ничего подобного.
В нашей с Аней комнате огромный подоконник.
Папа говорит, что под окном когда-то был специальный шкаф для еды, потому что раньше у людей не было холодильников. Вот на этом холодильном подоконнике я и устроилась. Закрыла шторы, и получился дом.
Сначала пошёл дождь. Потом дождь прошёл. Потом какие-то люди выносили из подъезда блестящий коричневый шкаф, у которого всё время отваливалась дверца. А вокруг них бегала старушка – наверное, хозяйка этого шкафа. Даже со своего пятого этажа я слышала, как она охала. Потом на скамейку у подъезда пришла ободранная пятнистая кошка. Она притащила с собой половину рыбы и устроилась её есть.
День всё тянулся и тянулся. Как жевательная резинка, которая уже вообще безо всякого вкуса, но ты её почему-то жуёшь.
Вдруг на дерево, которое росло у нас под окном, прилетел взъерошенный ярко-голубой попугай. И сразу же из нашего подъезда выскочил тот самый ушастый Мишка. Прямо в тапочках.
Все, кто был во дворе, собрались вокруг дерева. Они и чирикали, и подпрыгивали. Девочка с пружинными кудряшками даже протягивала свою недоеденную булку и кричала: «На-на-на!» Как будто звала собаку.
Попугайчик ни на что не обращал внимания.
Сидел себе на ветке и кудахтал. А потом взмахнул крыльями и перелетел на соседнее деревце. И тут ушастый мальчик заплакал.
Я присела на сырую скамейку, где спала пятнистая кошка, объевшаяся половиной рыбы. Этот Мишка даже не заметил, как я вышла из подъезда. Он стоял, задрав голову, и звал:
– Дарин, птичка… Дари-и-и-и-ин…
Я спросила:
– Почему он к тебе не летит?
Мишка хлюпнул носом:
– Дарин на голос не отзывается. Только на плечо садится – если стоишь рядом.
Он пристроился на скамейку возле меня. Сказал жалобно:
– У него только один глаз. Он вообще старичок… Его любая ворона утащит…
Мы помолчали.
Попугайчик на ветке был такой беззаботный и такой яркий – как будто его раскрасили фломастерами, а дерево и всё вокруг раскрасить забыли.
– У тебя есть стремянка?
– Чего? – не понял Мишка.
– Ну, лестница такая, раскладывающаяся.
– А-а… Ну да. Есть, у дедушки.
– Вытащить сможешь?
– Смогу, – Мишка вскочил. – Я на первом этаже. Я быстро.
Голубой попугайчик на ветке задремал.
Я погладила шершавый ствол. И попугайчик, и я – мы потерялись. Пусть дерево окажется волшебным и нас поскорее найдут!
Через минуту Мишка бухнул передо мной новенькую стремянку.
И только тогда, пыхтя, спросил:
– А это нам зачем?
– Надо.
Мишка понимающе кивнул. Больше он не задавал никаких вопросов. Если бы я сказала, что нам надо покукарекать или съесть гусеницу – он бы поверил.
Мишка снова сбегал домой и вернулся с клеткой и старенькой майкой.
Взрослые мальчишки с футбольным мячом, малыши, девочка с длинной косой – все ждали, что будет дальше.
Мишка давал мне последние советы:
– Значит, смотри. Ты слева, потому что он тебя только отсюда видит. И придвинься плечом поближе…
Мне вдруг стало страшно. И зачем я это придумала? Вдруг ничего не получится, и Мишка будет весь день плакать под деревом… И следующий день – тоже…
– И не пыхти так громко. – Мишка протянул мне мятую майку. – Вот.
– Зачем? – удивилась я. – Я в неё точно не влезу!
– Надо. Ты её на плечо положи. Это его любимая майка, он всё время точечки на ней клюёт.
На самом деле стремянка была не такая уж высокая. Но мне почему-то казалось, что с неё я вижу и наш двор – весь, целиком, – и верхушки деревьев, и даже красные крыши домов. На левом плече у меня лежала Мишкина майка.
– Да-а-арин, – я старалась говорить как Мишка, но голос у меня от волнения осип. – Дарин-птичка.
Дарин закудахтал и удивлённо наклонил голову набок.
Больше звать его я не решалась. Вдруг он услышит незнакомый голос, испугается, взмахнёт крылышками и…
«Только не улетай, только не улетай…» – я не могла сказать это вслух.
Раз – Дарин внимательно посмотрел на меня.
Два – он перепорхнул на соседнюю ветку и замер. Ветка была тонкая. Теперь он сидел на краю и покачивался – вверх-вниз, вверх-вниз.
Три – ветка ещё раз качнулась, Дарин чирикнул, поднял крылья…
Четыре – он сидел у меня на плече и клевал разноцветные точки на Мишкиной майке.
Пять – медленно-медленно я спустилась, медленно-медленно села на траву, Мишка медленно поднёс к моему плечу клетку, Дарин быстро в неё запрыгнул. Мишка мгновенно закрыл за ним дверцу – и я снова смогла дышать.
Шесть – я заревела. Сама не знаю почему.
Я говорила, что почти никогда не плачу?
Мишка взял меня за руку и отвёл в соседний двор. В пятиэтажке был ремонт. Старые ванны стояли прямо под деревьями, на траве лежали сломанные оконные рамы. На стенах ещё не высохла краска. Во дворе было пусто, даже рабочие разошлись по домам.
Мы нашли себе место на лестнице, перед вторым подъездом. Мишка устроился на самой верхней ступеньке, а я – внизу. Получалось, что мы как будто одного роста.
– Ты в каком классе? – спросил Мишка.
– Ни в каком. Я только в первый пойду. А сейчас у меня каникулы.
– А я в третьем… буду. Ну, в общем, уже МОЖНО СЧИТАТЬ, что в третьем.
– Правда?! – удивилась я.
Если честно, мне показалось, что Мишка младше.
Мишка вздохнул:
– Никто не верит… Мне уже девять, а они, вон, дразнятся…
– Мишка-горошек – это дразнилка такая, да? – догадалась я.
– Хуже, – нахмурился Мишка.
– А почему?
– Была одна история… – Мишка наклонился и стал перевязывать шнурок на кедах.
Кажется, ему не очень-то хотелось об этом рассказывать.
