— Не дураки выпить, надо статься? — спросилъ мужикъ въ пиджакѣ, опоясанномъ краснымъ кушакомъ.
— Каждый охотникъ ужъ, знамо дѣло, выпить не дуракъ. Что и за охота, коли на сухую! Сырость, вѣтеръ… Какъ тутъ не выпить! Того и гляди ревматизму схватишь, коли не пить. Сегодня вотъ всю ночь прохороводились. Двѣ четверти было у нихъ на пятерыхъ, да я шестой.
— И прикончили?
— Прикончили. На воздухѣ да въ холодкѣ-то вѣдь пьется. Опять же колбаса эта у нихъ съ перечкомъ…. селедки копченыя… Съ соленой закуской чудесно. Выпили и ни въ одномъ глазѣ… Поспать вотъ только теперича нужно. Сдамъ ружья, да и на боковую.
— Убили-ли что?
— Еще-бы не убить! Тетеревъ есть. Убилъ я и имъ передалъ. Хотѣли они въ лоттерею его промежду себя разыграть, да не знаю, разыграли-ли.
Егерь прислушался и сказалъ:
— Ѣдутъ.
Въ отдаленіи послышался колокольчикъ. Минутъ черезъ пятъ показались охотники. Двое изъ нихъ были съ собаками. Одинъ былъ для чего-то въ кавказской буркѣ, другой въ резиновомъ пальто, хотя погода была ясная. Егерь всталъ со скамейки и направился къ нимъ.
— Рыбки, ваша милость, изволили по дорогѣ купить? — обратился онъ къ бѣлокурому усачу и заглядывая въ его яхташъ.
— Женѣ въ подарокъ везу. Нельзя безо всего домой явиться, — отвѣчалъ тотъ. — Дичи нѣтъ, такъ ужъ хоть рыба.
— Кому птица-то у васъ досталась?
— Евстигнѣю Петровичу. За эту птицу онъ обязанъ всѣхъ насъ на пароходѣ завтракомъ угостить, отвѣчалъ рыжій бакенбардистъ, въ бакенбардахъ котораго торчала солома.
— А я думалъ, вамъ. У васъ что-то яхташъ-то набитъ.
— А это у меня березовыя почки въ газетной бумагѣ. Везу домой, четвертушку настоять.
— На березовыхъ почкахъ чего лучше! Самый пріятный настой.
— Еще-бы, и лекарственный.
Мужикъ въ пиджакѣ улыбнулся, толкнулъ въ бокъ мужика въ синемъ зипунѣ и сказалъ:
— Баринъ по березовымъ почкамъ охотѣлся, почекъ настрѣлялъ.
— Ты не скаль зубы-то! Не твое дѣло! — крикнулъ на него рыжій бакенбардистъ. — Въ хорошую охоту я по десятку птицъ стрѣлялъ. А теперь какая охота! Нешто теперь охота! Теперь скоро и совсѣмъ ее кончать надо. Николинъ день на носу. Почитай ужъ въ послѣдній разъ по веснѣ и пріѣхали-то. А ты зубы скалишь.
— Плюньте на нихъ, Михаилъ Иванычъ, — остановилъ его егерь. — Народъ безъ понятіевъ. Нешто они понимаютъ господскій обиходъ! Собачку съ собой возьмете или мнѣ оставите?
— Возьму, возьму. А вонъ Алексѣй Сергѣичъ муравьевъ бутылку набралъ, — кивнулъ бакенбардистъ на человѣка въ буркѣ.
— Муравьи тоже прелестная вещь для домашняго обихода. Отъ ломоты-ли, спину-ли разбить — первое дѣло. Надо только ихъ въ печкѣ заморить — и когда изъ нихъ спиртъ выйдетъ — имъ тереться. Пожалуйте вашу двустволку, Алексѣй Сергѣичъ… Извольте получить. А только и двухстволка же эта у васъ новая! Прелесть одна.
— Въ летъ по муравьямъ бьетъ, — пробормоталъ мужикъ въ пиджакѣ, улыбнулся и отвернулся.
Егерь скосилъ на него глаза и, обратясь къ охотникамъ, произнесъ:
— Покажите, господа, тетерева-то имъ… Пусть они посмотрятъ хорошенько, какой боровъ этой двустволкой убитъ, тогда и не станутъ говорить, что по муравьямъ въ летъ бьетъ. Михаилъ Иванычъ, у васъ что-ли тетеревъ-то?
— Нѣтъ, у меня сморчки въ яхташѣ. Птица у Евстигнѣя Петровича.
— Сморчки, — снова улыбнулись мужики. — По сморчкамъ стрѣлять еще лучше.
— Да развѣ я стрѣлялъ, чортовы куклы! Я сморчки у бабы купилъ.
— Вотъ тетеревъ, вотъ! — возгласилъ хриплымъ басомъ высокій черный охотникъ въ клеенчатомъ пальто, полѣзъ въ яхташъ, вынулъ оттуда птицу и потрясъ ее передъ глазами мужиковъ.
— Пароходъ-съ, — сказалъ егерь. — Извольте спускаться на пристань. Когда изволите къ намъ опять пожаловать?
— Да развѣ ужъ послѣ Николина дня въ воскресенье на послѣдяхъ сюда пріѣхать, — отвѣчалъ охотникъ въ кавказской буркѣ.
— Ждать будемъ, ждать будемъ. Я для водки-то приготовлю черносмородинныхъ почекъ.
Охотники начали спускаться на пристань.
Осенняя охота
— Фу, ты пропасть! Бродимъ, бродимъ по лѣсу и полянамъ, а хоть бы ворона попалась! Гдѣ-же птица-то? Куда она дѣлась, чортъ возьми! — плюнулъ толстый грузный охотникъ въ высокихъ сапогахъ, подвязанныхъ выше колѣнъ ремнями, въ сѣрой курткѣ со свѣтлыми пуговицами и съ зеленой оторочкой, съ франтовскимъ ружьемъ за плечами и съ яхташемъ, въ сѣткѣ котораго виднѣлись три красныхъ гриба. — Гдѣ-же птица-то? — еще разъ обратился онъ къ сопровождавшему его мужиченкѣ въ рваномъ пиджакѣ, опоркахъ на босую ногу и въ замасленной какъ блинъ фуражкѣ съ надорваннымъ козырькомъ.
— Распугали, ваше высокоблагородіе. Очень ужъ здѣсь много охотниковъ ходитъ, — отвѣчалъ мужиченко. — Опять же теперь осенью и бабья нація тронулась за грибами въ этотъ лѣсъ. А за бабой солдатъ пошелъ. Сами знаете, здѣсь у насъ солдаты стоятъ — ну, имъ и лестно. Изволили видѣть даве парочку съ подсолнухами? Птица ничего этого не любитъ.
— Хоть-бы ворона, простая ворона, а то и того нѣтъ! — повторялъ охотникъ, снимая съ головы фуражку съ длиннымъ козыремъ и отирая со лба обильный потъ платкомъ.
— Вороны, ваше высокоблагородіе, теперь по деревнямъ цыплятъ воруютъ. Зачѣмъ имъ тутъ быть! Вонъ дятелъ въ сосну долбитъ. Если желаете позабавиться — стрѣляйте.
— Ну, вотъ… Съ какой стати я буду зря ружье коптить? Ружье у меня двѣсти пятьдесятъ рублей… А ты вѣдь повелъ меня на тетеревиныхъ выводковъ.
— Будутъ-съ. Имѣйте только терпѣніе.
— А скоро?
— Да вотъ въ глушь войдемъ. Версты двѣ, двѣ съ половиной.
— Фу, даль! Я и такъ усталъ, какъ собака.
— Такъ присядьте вотъ тутъ на пенечекъ. Въ лучшемъ видѣ отдохнуть можно, а я тѣмъ временемъ кругомъ и около грибковъ вамъ поищу.
Охотникъ грузно опустился на пень.
— Ужъ само собой у насъ здѣсь господская охота больше для проминажу, — сказалъ мужикъ. — Первое дѣло для проминажу, а второе, чтобъ выпить и закусить на легкомъ воздухѣ. Вотъ-съ грибъ. Пожалуйте… Все-таки не съ пустымъ яхташемъ. Теперь четыре гриба будетъ.
— Я думаю, братъ Спиридонъ, сейчасъ выпить и закусить.
— Самое любезное дѣло, сударь. Выпейте — сейчасъ вамъ и силы поддастъ. Отдохнете на пенечкѣ, ружьецо мнѣ передадите, чтобы не тяжело вамъ было идти, и побредемъ мы тихимъ манеромъ къ выводочкамъ-то.
— Да есть-ли выводочки-то? Можетъ ты врешь? Трезоръ! Кушъ! Лягъ тутъ!
Породистый сетеръ съ высунутымъ языкомъ и въ дорогомъ ошейникѣ, тяжело дыша, опустился у ногъ охотника. Охотникъ передвинулъ изъ-за спины фляжку, оплетенную камышемъ и сталъ отвинчивать отъ нея стаканчикъ. Потомъ онъ досталъ изъ кармана куртки сверточекъ въ бумагѣ и развернулъ изъ нея три бутерброда. Мужиченко стоялъ передъ нимъ, улыбаясь, и говорилъ:
— И меня, егеря, ваша милость, не забудьте.
— Выпить дамъ, но закуски у меня мало.
— Закуски мнѣ, ваше благородіе, не надо. Я такъ… А то травкой… Вонъ щавель растетъ. Кисленькимъ куда пріятно…
— Въ самомъ дѣлѣ щавелемъ хорошо закусить. Давай и мнѣ щавелю, — сказалъ охотникъ.
— Щавель первое дѣло. Пожалуйте… Полковника Кожухова изволите знать?.. Всегда щавелемъ закусываютъ. Прекрасный баринъ, такой баринъ, что поискать да и поискать. И всякій разъ, какъ ли охоту пріѣдетъ — новая водка и самая что ни на есть особенная. То полынная, то на березовыхъ почкахъ, а нынче вотъ пріѣзжалъ, такъ на персиковыхъ косточкахъ фляжку привезъ, Вкусъ — въ рай не надо, и вкусная превкусная.
Охотникъ выпилъ, крякнулъ и сталъ жевать листокъ щавеля.
— А вѣдь щавель-то въ самомъ дѣлѣ хорошая закуска, — произнесъ онъ.
— Первое дѣло, ваша милость. Теперича ежели кто изъ охотниковъ лишнее переложитъ и кого мутитъ — первое дѣло щавель. Я ужъ такъ щавельку листики и подаю. Сельтерской воды въ лѣсу нѣтъ, капель тоже никакихъ нѣтъ — чѣмъ господина выпользовать? Сейчасъ щавель.
— Пей.
Охотникъ подалъ мужику стаканчикъ. Тотъ, еще не пивши, облизнулся.
— Желаю здравствовать, ваше высокоблагородіе. Дай Богъ вамъ на многія лѣта всего хорошаго, — поклонился онъ и медленно выпилъ стаканчикъ. — Ухъ, зажгло! И что это у господъ всегда за водка такая чудесная, да крѣпкая! Вотъ бы у насъ въ кабакѣ такую продавали, а то вѣдь воду, одну воду, чтобъ имъ ни дна, ни покрышки, даютъ, дьяволы.
— Такой крѣпкой водки и въ дорогихъ ресторанахъ не держатъ. У меня къ каждой настойкѣ спиртъ очищенный прибавляется. Ты знаешь-ли какая тутъ крѣпость?
— Да какъ не знать, сударь. Сейчасъ слышно. Это у васъ настой-то какой?
— Листовый. На черносмородиновомъ молотомъ листѣ.
— Садъ, совсѣмъ фруктовый садъ во рту, — умилялся мужикъ.
Охотникъ съѣлъ бутербродъ. Мужикъ, побродивъ около деревьевъ на полянкѣ, принесъ еще грибъ.
— Это, сударь, хоть и сыроѣшка, а грибъ хорошій. Возьмите и его, — сказалъ онъ, умильно взглянулъ на охотника и спросилъ:- Повторили по стаканчику-то?
