Борис Михайлович Шапошников занимал в то время должность начальника Оперативного управления Полевого штаба Реввоенсовета Республики. Иными словами, возглавлял наиболее важное и ответственное управление в высшем оперативном органе Главного командования Красной Армии в годы Гражданской войны.
Заметим. Журнал был военный, а значит, по определению не имел широкого распространения среди читающей публики. Такие издания обычно рассчитаны на достаточно узкий круг читателей. И, тем не менее, даже это соображение не остановило карательной меры большевистской власти.
В общем‑то, понятно, кто мог распорядиться закрыть военный журнал по такому, казалось бы, незначительному поводу. И кто мог по этому же поводу отстранить от работы одного из высших штабных работников Красной Армии. Наиболее толковых работников, подчеркну. Причём отстранить в ходе войны, когда востребованность на талантливых военных специалистов была наивысшей.
И пожалуйста. Вот нам яркая иллюстрация к сказанному выше о категорической борьбе большевистской партии и большевистского руководства с любыми, самыми незначительными проявлениями патриотических настроений. Если так могли обойтись с одним из самых высокопоставленных и заслуженных командиров Красной Армии, да ещё и в ходе войны, то можно себе представить, чего могли стоить патриотические взгляды для людей менее известных.
Нет, не корёжил тогда никто само это слово. Тогда у этих ребят была в руках сила. Настоящая сила. И как ею распорядиться для обуздания патриотов они тогда знали очень хорошо.
Не зря именно М. Н. Покровский на рубеже 20–х — 30–х годов оказался инициатором чисток в Академии Наук. Не зря именно он же, глава «марксистской школы историков», был фактически инициатором и идейным вдохновителем так называемого «Академического дела», когда органами ОГПУ была арестована большая группа учёных–историков. Среди них были такие крупные исследователи, как С. Ф. Платонов, М. М. Богословский, Е. В. Тарле, М. К. Любавский, А. И. Андреев, В. И. Пичета, С. В. Бахрушин, Б. А. Романов. В декабре 1929 — декабре 1930 годов по этому делу были арестованы свыше 100 человек (главным образом специалисты в области гуманитарных наук). Обвинялись они в заговоре с целью свержения советской власти. На самом же деле, действительная их вина состояла в том, что не сменили они своих патриотических взглядов в угоду новым веяниям.
Одновременно большевистскими вождями внедрялись любые меры, разрушающие самые основы общества.
Одной из таких мер являлись, безусловно, жесточайшие гонения на религию и церковь. Надо сказать, что абсолютное большинство революционеров, будучи воспитанным на нигилистической литературе девятнадцатого века, были атеистами. Придя к власти и будучи политиками самого радикального толка, относились к церкви и священнослужителям просто и без затей — всё мешающее им они стремились либо уничтожить, либо нейтрализовать. Последнее различие, кстати, было вызвано тем, что относились разные их группы к религии и церкви по–разному. Отношения здесь варьировались от истерически–враждебного до вполне нейтрального. Именно в силу этого, а ещё вернее, в силу той или иной степени собственной политической осторожности, относились они и к этой проблеме.
Несмотря на это, в те годы главенствующим было, безусловно, резко враждебное отношение большевиков к религии и церкви. Что вылилось в самые жестокие репрессии к священнослужителям. Рискну предположить, но едва ли не самые жестокие, чем к какой‑либо иной социальной группе. Включая даже дворян и представителей имущих классов.
Репрессии сопровождалось самой огульной антицерковной пропагандой, принимавшей иногда характер поистине сатанинский.
Борис Соколов в своей книге «Михаил Тухачевский: жизнь и смерть «Красного маршала» описал такой примечательный эпизод из жизни большевистского полководца.
«…Возможно, ко времени службы Тухачевского в Военном отделе ВЦИК относится забавный случай, о котором рассказал Сабанеев: «Им был составлен проект уничтожения христианства и восстановления древнего язычества, как натуральной религии. Докладная записка о том, чтобы в РСФСР объявить язычество государственной религией, была подана Тухачевским в Совнарком. Он явно издевался, но в Малом Совнаркоме его проект был поставлен на повестку дня и серьезно обсуждался. Тухачевскому только это и было нужно, он был счастлив, как школьник, которому удалась шалость». Подобная шутка ярко демонстрировала атеизм Тухачевского и наверняка пришлась по душе членам Совнаркома…»
Неясно только, почему автор посчитал, что Тухачевский, представляя во ВЦИК свой проект, «издевался», да ещё и «явно». Не менее явно можно понять, что такие проекты в серьёзные инстанции ради шутки не подают. Особенно в тот момент, когда изо всех сил делают себе карьеру. И «счастлив» Тухачевский был не от своего, якобы озорства, а от того, конечно, что мера эта привела к самому для него главному. К самому заветному в его жизни. К максимальному удовлетворению своего непомерного тщеславия. Автора этого проекта явно заметили на самом верху. Не зря всего несколько месяцев спустя этот никому раньше неизвестный подпоручик был назначен командовать сразу целой армией.
Вот так вознаграждались тогда такие взгляды.
И тот факт, что проект этот рассматривался на определённой стадии всерьёз, тоже никакого впечатления о его шутливости не вызывает. Другое дело, что сверхреволюционность меры заставила отказаться от неё даже самых заведомых радикалов в правительстве. Понимали всё же, с чем играют. Не захотели получить на свои головы вселенскую герилью. Да и ни к чему это им было. Хватало того, что делалось и без совсем уже закрайних мер.
Кроме того, были в большевистском руководстве люди, которые смотрели на жизнь достаточно трезво и осторожно. Они не были тогда в большинстве, но всё же влияние имели, окорачивая самые уж кровавые проекты. Но тот, кому проект Тухачевского безусловно понравился, имел, судя по всему, особое влияние именно в военных вопросах. Потому‑то вчерашний заместитель командира роты и стал вскорости командующим армией. А не начал делать такую же головокружительную карьеру в какой‑то иной области.
Другой мерой, разрушавшей основы общества, было планомерное наступление на институт семьи. Изо всех сил пропагандировалось освобождение женщины от рабских оков, которые накладывали на неё семейные нужды, в том числе и воспитание детей. Провозглашалось необходимым воспитание детей государством через сеть яслей, детских домов, школ, интернатов. А освобождённые женщины должны были широко вовлекаться в политическую и хозяйственную деятельность государства. Быть, так сказать, свободными подругами в политической и хозяйственной деятельности свободных мужчин.
В этой же связи поощрялось тогда разрушение нравственности. Настойчиво. Вовсю рекламировалась «свободная любовь» с её знаменитым лозунгом «стакана воды».
Молодому поколению прививалось всячески привычка к отрицанию авторитета старших, вплоть до отрицания авторитета родителей. Молодёжь объявлялась истинным носителем передовых взглядов и призывалась перевоспитывать своих отсталых и тёмных родителей.
Да и рассчитаны были все эти меры, конечно, в первую очередь, на молодёжь. Те, кто постарше, воспитывались в другом обществе. С традиционными устоями. С традиционной моралью. Их уже особо было не изменить. А вот молодёжи можно было попытаться привить инстинкты и мораль совершенно иные. Не скованные догмами и совестью.
Все эти попытки разрушения института семьи нисколько не скрывались. Более того, объявлялись чуть ли не главным достижением Октябрьской революции. Как образец освобождения пролетариев от мещанского угнетения условиями буржуазных институтов брака и семьи.
Почему‑то принято считать даже в среде достаточно информированных любителей истории, что настроения эти просуществовали всего несколько лет после Октябрьского переворота, как некий романтический перегиб революционной пылкости не очень грамотных революционеров. На самом же деле, продолжалось это явление чуть ли не два десятка лет. И, самое главное, не было это никаким перехлёстом революционной неопытности. Это была сознательная политика, насаждаемая сверху.
Направленность этих усилий понятна и логична именно в свете усилий по искоренению в России патриотизма. Потому что любовь к своей Родине невозможна в условиях разрушения семьи.
Так зачем всё это делалось?
Необходимость уничтожения патриотических взглядов в обществе объяснялась тем, что именно патриотизм являлся серьёзной идейной преградой на пути к мировой революции, к созданию мирового пролетарского государства. Тогда большевистскими вождями настойчиво пропагандировалась идея, что истинным патриотизмом является классовый (пролетарский) или интернациональный патриотизм, подразумевающий единство пролетариев всего мира вне зависимости от их национальной или государственной принадлежности. А патриотизм традиционный, национальный, называемый обычно национал — патриотизмом, объявлялся вредным или даже враждебным делу мировой революции.
