Он собирался съездить в отпуск на Дальний Восток, к одному из друзей-таможенников. Поездку уже давно обсудили и одобрили на всех уровнях. Друг даже возместил стоимость буквально золотого билета до Владивостока. Теперь он занимался бизнесом и мог себе это позволить. Завтра Озирский должен был дать телеграмму о своём прибытии. Две недели спокойной жизни на берегу Тихого океана были ему гарантированы.
На Северном кладбище Андрей уже не собирался заходить в церковь. Он пошёл по главной аллее, потом свернул на боковую, и вдруг словно невидимая рука сжала горло. Дыхание сделалось глубоким и редким, а на глаза навернулись слёзы. Кладбище выглядело празднично – свежие цветы, венки, везде ветки вербы. Какие-то ограды были подкрашены, другие ещё не привели в порядок. Многие раковины уже вычистили, а мусор сложили в кучки и подожгли. Тут пахло деревней, мокрой землёй, набухшими почками. Пробуждающаяся к жизни природа торжествовала свою победу над тьмой.
С пожелтевших снимков и с каменных глыб на Озирского смотрели лица умерших. До них сияющей весне словно не было дела. Тени остались в прошлом, а жизнь пошла вперёд. Андрей знал, что Наташкиного лица он не увидит. Ещё не прошло года со дня её гибели, да и некому ставить памятник. Подруги и приятели, бесчисленные клиенты быстро забыли «Фею Кренского озера», которая, в отличие от сказочной тёзки, оказалась смертной.
Пробираясь между двумя, очень близко сдвинутыми оградами, Андрей вспоминал, как осенью прошлого года приехал в морг опознавать тело бывшей жены. Он сам был почти покойник – с забинтованными руками, пропахший противоожоговой мазью и болезненным потом. У него была высокая температура, и потому качало из стороны в сторону. Так продолжалось до тех пор, пока Озирский не подошёл к каталке, накрытой белой простынёй.
Санитар откинул ткань с лица, и Андрей почувствовал странную нежность, благодарность к женщине, которая много лет была ему ненавистна. Она лежала с полузакрытыми карими глазами, и соломенные густые волосы ещё хранили прежний блеск. А на губах застыла улыбка – та, которая когда-то, в песках Средней Азии, доводила его до экстаза. Тело давно остыло, а треугольное личико Натальи лучилось счастьем, покоем, нездешней уже благостью. Проказливая кокетка и после смерти старалась быть привлекательной. Она стыдливо прятала расколотый об асфальт затылок и словно продолжала взглядом просить прощения.
Озирский уже знал тогда, что Наталья ценой своей жизни спасла его, и силы взялись ниоткуда. Он понял, что должен похоронить покойницу сам, не перепоручая это никому. Она спасла не только Андрея, но и почти всех заключённых «Лазарета Келль». Благодаря в том числе и Наталье была ликвидирована группировка Ювелира. Провалились в ад Али Мамедов и Нора Келль, не говоря уже о самом Семёне Уссере. Нет больше и адыловского подручного Рафхата Хафизова; никогда он не вернётся героем в независимый Узбекистан. За одно это Наташка заслужила похороны с почестями. Андрей тогда сам не мог стрелять, и потому попросил ребят из отдела дать салют из табельного оружия над её открытой могилой…
* * *
– Молодой человек! – послышался тихий женский голос.
Озирский среагировал не сразу, думая, что обращаются не к нему. Накануне Вербного воскресенья на кладбище было многолюдно. Люди, не дожидаясь Троицы, приходившейся в этом году на четырнадцатое июня, спешили сделать весеннюю уборку могил. Летом многие собирались на огороды, и потому выбрали для скорбных хлопот этот солнечный апрельский вечер.
– Разрешите… Можно вас на минутку? Я к вам обращаюсь!
Женщина говорила всё тем же дрожащим голосом, готовая вот-вот зарыдать. На сей раз, Андрей остановился, обернулся через правое плечо. Он уже видел опутанные полусгнившей травой прутья оградки и заваленный грязными искусственными цветами холмик Натальиной могилы. Бывшую жену положили вместе с её матерью – без должного ухода старуха долго не протянула.
Отец Натали скончался в колонии, куда попал за хищения в особо крупных размерах ещё в восемьдесят пятом году. Тело кремировали, а урну похоронили на другом кладбище – рядом с его родителями.
Андрей вспомнил, как весело отплясывала в Останкинском ресторане толстуха с задубелой от лака укладкой и золотыми перстнями на пухлых пальцах, как пела она высоким, звенящим голосом: «Ой, не шей ты мне, матушка, красный сарафан!» Хоронили же её высохшую, как мумия – гроб почти ничего не весил…
– Ко мне обращаетесь? – переспросил Озирский.
Щурясь от солнца, которое к тому же отражалось в многочисленных лужах, он посмотрел на женщину. Та удивилась его красоте, а Андрея напугала бледность этого почти неживого лица. Молодая, лет тридцати, с тёмными кудрями под чёрным кружевом платка, в пальто и перчатках цвета воронова крыла, она смотрела на Озирского зелёно-карими мокрыми глазами. Женщина эта воплощала в себе все трагедии мира, и Андрей понял, что она совсем недавно кого-то тут схоронила. Наверное, ей стало плохо, и нужно как-то помочь.
– Да. Извините, пожалуйста, но мне нужна помощь. Я вижу, что вы сильный.
Женщина закусила губу, чтобы сделать подступившие слёзы.
– Вообще-то не слабый, – согласился Андрей.
Он перемахнул через чугунную резную оградку, напоминавшую решётку у Спаса-на-крови.
– Я к вашим услугам.
– Видите?
Женщина указала на два холмика за оградой. Один был свежий и маленький. С другого наполовину съехала розовая гранитная плита.
– Вчера ещё этого не было. Вандалы… Для них нет ничего святого. Крушат всё, что попадётся на пути. Способны осквернить даже могилку ребёнка…
– Просто вовремя не остановили этих вандалов, когда они крушили солдатские могилы.
Озирский подошёл поближе. С этой плитой он справиться мог – только нужно было выложить из карманов краску и кисточку, а также освободиться от вербных веток. Сделав это, Андрей натянул кожаные перчатки, наклонился, схватившись за два угла в торце плиты.
Он вдохнул запах мокрой земли, спрессованной гранитом, проверил, насколько туго движется плита. Найдя её положение оптимальным, Андрей одним рывком поставил плиту на место. Конечно, это стоило ему немалого усилия, но и впечатление произвело соответствующее.
– Невероятно!
Женщина слабо улыбнулась. Потом набрала воздух ртом – чтобы не заплакать.
– Благодарю вас. Простите, что побеспокоила. Вы же шли к своим родным…
– Погодите! – Андрей взглянул женщине прямо в глаза. – Вы, кажется, сказали – могилка ребёнка?
Он бросил быстрый взгляд на свежий холмик.
– Да, я принесла фотографию дочери. Хотела пока поместить здесь. Но теперь боюсь, что разорвут, испакостят. После похорон оставили игрушки, так все украли. На следующее утро я ни одной не нашла. А раз портрет не продать, так просто уничтожат. Поэтому я его отнесу домой.
– Как вас зовут?
Теперь Озирский не мог оставить безутешную мать одну. Она находилось в ужасном состоянии, и вполне могла решиться на суицид.
– Ия. Ия Пинская.
– Ни разу за всю жизнь я не встречал женщины по имени Ия. Знаю только, что оно переводится с греческого как «фиалка».
– Да.
Женщина села на скамейку напротив могил. Озирский устроился рядом. Он чувствовал, что Ия боится остаться в одиночестве.
– Меня зовут Андрей.
Он теперь смотрел только на маленький холмик. Там лежали свежие гвоздики, стояла баночка с ветками вербы и сидел крохотный пупсик.
– Вы на чью могилу шли? – тихо спросила Ия, расстёгивая сумочку цвета застывшей смолы.
– К бывшей жене, – честно ответил Андрей. – Таира и Максим Андрониковы – это кто? – Он прочитал эти имена на памятнике.
– Мои родители. – Ия вздохнула. – У вас уже умерла жена? Вы ведь так молоды! Вам же нет тридцати, правильно?
– Нет, неправильно. Мне в августе должно исполниться тридцать пять. – Из суеверия Озирский построил фразу именно так. – Следовательно, я уже не молод. Наталья трагически погибла, а это возможно в любом возрасте.
– Значит, я вас на пять лет младше. Мне в начале февраля исполнилось тридцать. Это вон та могилка?
Ия, прыгая через лужи, подошла и прочитала надпись на плите.
– Наталья Озирская? Я давно её приметила – очень красивая фамилия, редкая. Теперь буду знать. Значит, и вы – Озирский?
– Вот сейчас вы угадали.
Андрей про себя подумал, что уйти получится нескоро.
– А мою дочку звали Анжела, ангельская. Я никогда не думала, что ей действительно придётся стать ангелом.
Ия заплакала, доставая из сумочки снимок. Андрей вдруг отметил, что сочетание «Анжела Пинская» ему знакомо, но никак не сообразить, откуда. С фотографии смотрела девочка в длинном, до пола, концертном платье, нелепом для такого маленького ребёнка. Тёмные вьющиеся волосы, схваченные лентой на затылке, сбегающие струями по узким плечикам она в точности унаследовала от матери.
В одной руке девочка держала скрипку, в другой – смычок. На лице её застыло выражение снисходительного превосходства. Андрей отметил, что Анжела была копией матери, что для девочки предвещает несчастье. В данном случае примета сбылась на все сто…
