сказала нам, чтобы вымыли руки и чумазые рожицы.
Милая хозяюшка, органично входя в роль, заварила чай, достала торт «Птичье молоко», по тем временам дефицитный. Мы втроем сели за стол. Ни мало не смущаясь Серега стал наворачивать один кусок торта за другим. Я лишь надкусил предложенное угощение. Мне нужно было другое. После чая прошли в комнату, и я поразился убранству.
На полу толстый и мягкий ковер ручной работы с необычным орнаментном, на стенах картины в отливающих золотом багетах. Массивный книжный шкаф, заполненный старинными книгами в толстых переплетах. Коллекция фарфоровых статуэток. Огромное, как мне показалось, пианино, поблескивающее гладью тщательно отполированного лака густого вишневого цвета.
– Ты как восточная принцесса живешь! – сказал я, не сдерживая восторг.
– Может быть. Мой папа ученый и работает в секретном институте. А мама учитель сольфеджио в музыкальной школе… Учит нотной грамоте, – пояснила юная красавица.
– Ни фига себе, – с присвистом произнес Серега, растянувшись на ковре, – Зачем нужно сольфеджио? Чтобы купить такой ковер?
(По тем советским временам интеллигентная прослойка общества жила в материальном плане очень хорошо).
– Чтобы научиться прекрасному. Вместо музыкальной грамоты может быть что-нибудь другое. Увлечение, интерес, делать прекрасное своими руками. Я ещё изучаю французский язык, историю этой страны. Но больше всего люблю музыку.
– Как можно любить, что нельзя потрогать руками. Любить, чего нет… Пока не зазвучит. Сказала бы – нравится.
– Для меня она есть. Это невидимое прекрасное имеет разные формы. Музыка – одна из форм и звучит под его влиянием. Давайте я вам сыграю. Что хотите услышать?
– Мурку! – Серега со смехом обозначил тему и запел: – Мурка, ты мой котеночек. Мурка, ты мой муреночек…
– Сыграй что-нибудь из Чайковского, – поспешил сказать я. В зимние каникулы мы с мамой ходили на балет «Щелкунчик»
– Хорошо! – Девочка улыбнулась, положила руки на клавиши.
Она, легкая изящная воздушная, словно в мгновение наполнилась как раз тем прекрасным и невидимым, что было в мире, что добавило ей тот самый материальный вес, который не смог уловить бездушный механизм лифта. Я видел не тщедушную девочку – царственную фею с длинными шелковыми волосами, с гордо выгнутой спиной, сияющими глазами на утонченном божественном личике…
Её длинные пальчики искусно бегали по клавишам, извлекая звуки и соединяя их в музыку. Внимая одухотворенной девочке, я решил для себя точно и окончательно – она неземное существо, она – лучший учитель прекрасного, которое в каждом её движении, в каждом взгляде, в каждой линии и черточке тела, лишенного земной тяжести.
Когда девочка закончила играть, я был оглушен внезапной пустотой. Я и она, словно приходили в себя, возвращались в этот мир. Вдобавок Серега резанул по ушам:
– А песня про Мурку лучше!
Девочка поморщилась, вздохнула, сказала, точно спохватившись:
– Так, мальчики, мне уже поры собираться в музыкальную школу. Мои дни расписаны по минутам, чтобы ни одной минутки не пропали даром.
– А где то интересное, что хотела показать? – буркнул Серёга.
– Ты не заметил? – спросил я. Он помотал головой. – Тогда и объяснять незачем.
– Давай дружить, – сказал я девочке.
– Давай! – не замедлила ответить она. – Только чур, ты должен научиться делать прекрасное и быть необычным, чтобы было интересно с тобой, чтобы каждый день запомнился!
– Хорошо! Буду учиться и этому. Пока.
– Пока. Можешь завтра мне позвонить в это же время.
Мы вышли на лестничную клетку. Серёга, зевая и почёсывая за ухом, сказал:
– Ну чо, прокатимся на лифте по разу?
– Знаешь что, Серёга, жалко времени! Пойду-ка учить уроки.
PS: Девочка недолго жила в нашем доме: её папу перевели на более ответственную работу, и дороги наши как будто разошлись. Однако, когда я стал уже взрослым, вдруг встретил девушку с точно таким же именем и такой же неземной одухотворенности, и однажды услышал от неё: «Ты такой необычный и, порой, умеешь так искусно делать прекрасным и запоминающимся почти каждый день!» Я хлопнул себя по лбу, мгновенно вспомнив хрупкую и светлую девочку из параллельного класса… Выходит, справился с её задачей?! Чудеса, да и только!
Воровской десант
Наш век – амбар ростовщика,
Где всё прогнило, изветшало,
Но чья-то добрая рука
Остатки в кучу пеструю собрала.
Какой там с виду сложен хлам!
Добро и зло лежат в обнимку.
То тут валяется, то там
Кусок стыда, кусочек чести,
Остаток дружбы роковой,
Кусман отрадного раздолья,
Частица удали былой,
Любовь, изъеденная молью…
На самом дне, в сыром углу –
Искрится правда на полу,
И та с обманом
Как будто бы в ладу…
из тетради осужденного (Свердловская область, поселок Сан-Донато, колония строгого режима, 1985 год)
1. Компост времени перемен
Крепко сбитый брюнет в безупречном сером костюме, в эксклюзивных ботинках от знаменитой фирмы, вольготно развалившись в исполинском кожаном кресле, с наслаждением курил толстую кубинскую сигару и потягивал светлый шотландский виски. Он любил ароматный дым сигар за внезапную бодрость ума, приходящую вместе с легкими клубами горящего элитного табака. Как будто также горела его жизнь, оставляя тонкое внезапное удовольствие. А малые порции превосходного виски позволяли сгладить острые рифы бесконечных проблем.
Между тем, брюнет конкретно размышлял, где последняя грань терпения, и какая боль рушит гордое Я, устанавливая тотальную власть. Казалось бы, какой резон утруждать себя подобными изысками? Не оттого ли, что стенания корчившегося в дыбе человечища-человечка вызывали досаду. Досаду от чужого упрямства и напрасно теряемого времени.
Боль, как многоглавый дракон или стая хищных птиц, так или иначе, растерзает беззащитное тело. С каждым кусочком плоти, беспощадно отрываемым или умерщвляемым, так называемой душе будет теснее и теснее. Настанет миг, она возопиет необыкновенно жутким голосом. Этот вопль смерти брюнет слышал не раз. Он благоговел перед ним и считал этот особый гортанный звук и есть отчаянный рывок между небытием и вечной жизнью.
Бывает, что иные в последний миг напрягаются безгласно и легко – этих уже ждут там, в другой жизни, ждут черти или ангелы. Брюнету остается труп, с которого взять нечего. Поэтому и требовалось умно и тонко направлять работу громилы-палача, чтобы несчастный, растянутый в дыбе, стал шелковым податливым как глина, из которой Бог слепил прачеловека.
На этот раз лепить человекообразное существо будет он – элегантный господин с бокалом виски, поймавший в узду частицу животворящего духа. Впрочем, многого не потребует от полученного в результате психофизической обработки терпилы. Пусть живет по своим понятиям и напрягает предприимчивую голову, как обеспечить себе – прирост капитала, своему господину, князю тьмы и кинжала, – неиссякаемый бокал виски. А также обеспечить регулярный платеж по фиксированной ставке в подпольный банк реконструкции и развития древней страны Зазеркалья – страны ортодоксальных воров.
Жестокое воинство элегантного господина построено по старым нерушимым правилам: разведка (наводчики) выявляет возможных клиентов (терпил), натренированные молодчики (братки) склоняют клиента к сотрудничеству, мобильная ударная группа собирает подать. Изредка, для особо значимых персон, сам господин проводит вразумление (пытку). По любимому городу господин перемешается в супермощном бронированном внедорожнике,
