Отец Анатолий лежал на полу кухни. Теряя, по неведомой причине сознание, во время падения, он ухватился за скатерть и все, что стояло на столе упало на него. Священник лежал неподвижно и едва сопел. Капустный лист из перевернувшегося на лицо салата то закрывал одну ноздрю, то распрямлялся под мощным выдохом. Короткий проблеск сознания заставил отца Анатолия дернуть ногой и глубоко вздохнуть. Проблеск нес в себе неприятное воспоминание пережитого страха. Он неясно тревожил, но его еще было недостаточно для полного восстановления сознания.
Батюшка задвигал ногами активнее. Салаты и закуски посыпались с рясы. Святой отец махнул рукой и припечатал к лицу кусок жареного мяса, натертого приправой из красного жгучего перца. Часть приправы втянулась в ноздри во время вдоха. Отец Анатолий заводил ноздрями, заерзал на одном месте, а потом громко чихнул. Чих вернул его в настоящий мир. Глаза открылись и забегали по кухне. В них еще читался страх.
— Ох! — Вздохнул преподобный отец. Его тошнило.
По ощущениям было так, будто он выпил не два бокала дорогого коньяка, а литр сивухи. Отец Анатолий прокрутил в памяти воспоминание и не нашел в нем подтверждения своим сомнениям. Он хорошо запомнил момент отключки. Мозг прорезал разряд молнии. Его же ограбили. Этот маскирующийся под бродягу тип каким-то образом добавил в коньяк клофелин и обчистил его. Святой отец, не без труда, сел. Обстановка вращалась, вызывая приступы тошноты. Живот резало, как после отравления.
— Молочка бы. — Отец развернулся в сторону холодильника и на карачках дополз до него.
Холодильник не работал. В нем едва чувствовался холод. Батюшка прикинул, что если холодильник отключился вместе с ним, то, судя по его состоянию, прошло не меньше пяти часов. Пакеты с молоком стояли на полке в дверке холодильника. Отец Анатолий вынул один и сделал несколько жадных глотков. Молоко растеклось по бороде. Жажда немного отступила, но ощутимого облегчения не произошло. Алкоголь мог бы помочь намного лучше. Святой отец сомневался, стоит ли сейчас прибегать к этому способу лечения. Скорее всего, придется вызывать полицию, а если он будет пьян, то его показания не будут приняты всерьез. То что он ограблен, отец Анатолий не сомневался. Других причин повергать его в беспамятство не было. Ему стало смешно, когда он вспомнил, что принял бродягу за ангела.
Священник придвинул табурет и с его помощью встал на ноги. Опора была шаткой. Земля под ногами ходила ходуном. Пришлось опереться о холодильник, сделать несколько шагов вдоль столешницы кухонного гарнитура, развернуться и сесть за стол. Трудно было представить, сколько сил может потребоваться, чтобы подняться на третий этаж, в секретную комнатку, где хранилась вся наличность, золото и драгоценности. Взгляд упал на бутылку водки, единственное, что не было стянуто на пол. Только вместо прозрачной жидкости в ней было что-то грязно-бурое, будто прошедшее по ржавым трубам. Под бутылкой лежал листок. Отец Анатолий пододвинул к себе и листок и бутылку.
«Панацея» — единственное слово, написанное на листке. Батюшке оно показалось насмешкой. Не этой ли панацеей его опоили накануне? Он понюхал содержимое бутылки. Оно воняло похуже, чем выглядело. Ни дать, ни взять, воняло, будто давнишнего упокойника запхали в бутылку. От сравнения живот резанул болезненный спазм. Отец Анатолий охнул и выругался не по-христиански.
Перед батюшкой стоял выбор, найти в себе сил подняться и проверить свой тайник, или просто позвонить в полицию и сказать, что его ограбили. А заодно еще и в скорую помощь, чтобы откапали. Отец Анатолий вынул из кармана телефон, набрал полицию и стал ждать, когда возьмут трубку. Сигнал сразу сорвался. Пришлось снова повторить звонок, результат получился тем же.
— Заступнички. — Отец Анатолий посчитал, что трубку не берут намеренно. Обедают, совещаются или футбол смотрят. Набрал больницу. Звонок снова сорвался. Только после этого он догадался посмотреть на экран. «Антеннок» не было ни одной.
— Вовремя как. Ну, раз полиция дремлет, можно и коньячку.
Святой отец повторил путь к холодильнику. В его коллекции было достаточно хорошего алкоголя, но сейчас захотелось самого забористого. Самым крепким напитком был шестидесятиградусный ямайский ром. Батюшка свинтил пробку одной рукой, закинул в рот горлышко и не дыша, сделал несколько глотков. В желудке приятно зажгло и рези, как будто растворились в этом тепле. По венам потекла сила и в голову пришла ясность.
— Совсем другое дело. — Батюшка заглянул внутрь холодильника, ища закуску.
На глаза попались шарики моцареллы. Один за одним закинул в рот три штуки, сделал еще один большой глоток из бутылки с ромом и с чувством выполненного долга поставил бутылку назад. Теперь можно было идти проверять убыток.
Выходя из кухни, отец Анатолий щелкнул выключателем. Ожидаемо, свет не включился. Святой отец был уверен, что отключение света было одним из этапов его ограбления. Замки в секретной комнате были электронными. Грабители наверняка знали об этом. Поднимаясь по лестнице, батюшка никак не мог понять, что было не так. Что-то ему казалось непривычным, но задумываться об этом он не мог, пока не увидит, что сталось с его запасами.
Он замер перед секретной дверью, прикрытой постаментом, на котором стояла гипсовая Венера. Отец Анатолий завел руку за скульптуру и придавил «каменную» ягодицу. Сенсор уловил его тепло, и в стене открылось электронное табло. Пароль он знал в любом состоянии. В тишине едва слышно щелкнул замок. Отец Анатолий толкнул участок стены. Он легко подался и ушел в сторону.
В комнате-сейфе ничего не тронули. Все было на местах и лежало в том же порядке, в котором он все оставил в прошлую ревизию. От неожиданности святой отец сел. На душе стало намного легче.
— Чего же тебе надо было, собака? — Он вспомнил последний момент, перед тем, как отключиться.
Бродяга, в странном одеянии, сидел напротив и говорил что-то про то, что он должен что-то сделать. А был ли бродяга? Может быть, он продолжение все той же чертовщины, что преследовала его в последнее время? Отец Анатолий покинул комнату, чтобы не разряжать аккумуляторы понапрасну. Теперь, когда у него настроение улучшилось, он позволил себе посмотреть по сторонам.
Ноги подогнулись сразу же и вернулись рези в желудок, как только святой отец понял, что не узнает вид из окна. Его родного поселка не было. Вместо домов и улиц за окнами росли деревья. Они начинались сразу за забором и по виду, росли там много лет. Батюшка протер глаза, прочитал молитву, перекрестился. Вид за окном остался прежним. Он подхватился и перебежал в противоположную сторону дома, в надежде, что морок на той стороне не действует.
Он действовал и там. За забором его владений начинался другой мир. Оставалась еще надежда, что мир ему только казался, вследствие перенесенного обморока, который был вызван непонятной природы галлюциногеном. На подкашивающихся ногах отец Анатолий выскочил на улицу. В нос ударил влажный запах близкого леса, а слух наполнился громким лягушачьим хором. Во дворе же все осталось на своем месте. Отец Анатолий заглянул в гараж. Машина стояла на месте. Он открыл ворота гаража вручную.
Прямо перед ним был кусок знакомой асфальтовой дороги, но обрезанный ровно, словно ножом, и вставленный между двумя глубокими колеями, заросшими изумрудной травой, старого проселка. В суеверном страхе, отец Анатолий, закрыл ворота, бросился в дом, упал под образы и принялся истово молиться. Он выпрашивал прощенья, мотал сопли на кулак, клялся и божился исправиться, и даже в порыве праведного гнева, разбил пару бутылок хорошего коньяка.
Время для него потеряло счет. Он только чувствовал, как силы покидают его, но не переставал убеждать свое «начальство» в том, что с этого момента встает на путь исправления. А состояние здоровья ухудшалось. Голова снова начинала кружиться. В животе появились рези. Иногда они становились настолько нестерпимыми, что святого отца начинало выкручивать наружу.
— Получай, что заслуживаешь. — С мазохистским удовольствие принимал он страдания.
Из-за борьбы с самим собой, отец Анатолий не расслышал шаги в доме. Они раздались в комнате, где он молился. Несколько мужчин, одетых, как охотники и при оружии зависли над скорчившимся священником. Он видел их черед пелену физической немощи.
— Загибается? — Мужской голос не столько спрашивал, сколько констатировал.
— Имунный свежачок. Бестолковый.
— Откуда тогда у него живец?
— Кто-то принес и не сказал, как пользоваться.
— Странно, перезагрузка была совсем недавно. Кто мог успеть?
— А ты знаешь, кто у нас живец панацеей называет?
— Нет, не слышал даже, чтобы кто-нибудь так его называл.
— Потому что ты сам еще молодой. Слышал про аристократов?
