– Стало быть, по-вашему, та могила на горе – неправильная могила для правильного человека, так, что ли?
– Примерно так, – сказал я.
– По-вашему, для всех нас на пути есть разные могилы, что ли?
– Очень может быть, – сказал я.
– И коли мы бы могли увидать всю свою жизнь с начала до конца, всяк выбрал бы себе, которая получше? – сказал охотник. – В конце оглянешься и скажешь: черт подери, вот он был, подходящий год и подходящее место – не другой, на который оно пришлось, и не другое место, а вот только тогда и только там надо было помирать. Так, что ли?
– Раз уж только это и остается выбирать, не то все равно выставят вон, выходит, что так, – сказал я.
– Неплохо придумано, – сказал охотник. – Только у многих ли достало бы ума? У большинства ведь не хватает соображения убраться с пирушки, когда выпивка на исходе. Все мы норовим засидеться подольше.
– Норовим засидеться, – подтвердил я. – Стыд и срам. Мы спросили еще пива.
– Охотник разом выпил полкружки и утер рот.
– Ну, а что можно поделать, коли могила неправильная? – спросил он.
– Не замечать, будто ее и нет, – сказал я. – Может, тогда она исчезнет, как дурной сон.
Охотник коротко засмеялся, словно всхлипнул.
– Рехнулся, брат! Ну ничего, я люблю слушать, которые рехнулись. Давай, болтай еще.
– Больше ничего, – сказал я.
– Может, ты есть воскресение и жизнь?
– Нет.
– Может, ты велишь Лазарю встать из гроба?
– Нет.
– Тогда чего ж?
– Просто я хочу, чтоб можно было под самый конец выбрать правильное место, правильное время и правильную могилу.
– Вот выпей-ка, – сказал охотник. – Тебе полезно. И откуда ты такой взялся?
– От самого себя. И от моих друзей. Мы собрались вдесятером и выбрали одного. Купили вскладчину грузовик – вот он стоит, – и я покатил через всю страну. По дороге много охотился и ловил рыбу, чтобы настроиться как надо. В прошлом году побывал на Кубе. В позапрошлом провел лето в Испании. А еще перед тем съездил летом в Африку. Накопилось вдоволь о чем поразмыслить. Потому меня и выбрали.
– Для чего выбрали, черт подери, для чего? – напористо, чуть не с яростью спросил охотник и покачал головой. – Ничего тут не поделаешь. Все уже кончено.
– Все, да не совсем, – сказал я. – Пошли.
И шагнул к двери. Охотник остался сидеть. Потом вгляделся мне в лицо – оно все горело от этих моих речей, – ворча поднялся, догнал меня, и мы вышли.
Я показал на обочину, и мы оба поглядели на грузовик, который я там оставил.
– Я такие видал, – сказал охотник. – В кино показывали. С таких стреляют носорогов, верно? Львов и все такое? В общем, на них разъезжают по Африке, верно?
– Правильно.
– У нас тут львы не водятся, – сказал он. – И носороги тоже, и буйволы, ничего такого нету.
– Нету? – переспросил я.
Он не ответил.
Я подошел к открытой машине, коснулся борта.
– Знаешь, что это за штука?
– Ничего я больше не знаю, – сказал охотник. – Считай меня круглым дураком. Так что это у тебя?
Долгую минуту я поглаживал крыло. Потом сказал:
– Машина Времени.
Он вытаращил глаза, потом прищурился, отхлебнул пива (он прихватил с собой кружку, зажав ее в широкой ладони). И кивнул мне – валяй, мол, дальше.
– Машина Времени, – повторил я.
– Слышу, не глухой, – сказал он.
Он прошел вдоль борта, отступил на середину улицы и стал разглядывать машину – да, с таких и правда охотятся в Африке. На меня он не смотрел. Обошел ее всю кругом, вновь остановился на тротуаре и уставился на крышку бензобака.
– Сколько миль из нее можно выжать? – спросил он.
– Пока не знаю.
– Ничего ты не знаешь, – сказал он.
– Первый раз еду, – сказал я. – Съезжу до места, тогда узнаю.
– И чем же такую штуку заправлять?
Я промолчал.
– Какое ей нужно горючее? – опять спросил он.
Я мог бы ответить: надо читать до поздней ночи, читать по ночам год за годом, чуть не до утра, читать в горах, где лежит снег, и в полдень в Памплоне, читать, сидя у ручья, или в лодке где-нибудь у берегов Флориды. А еще я мог сказать: все мы приложили руку к этой машине, все мы думали о ней, и купили ее, и касались ее, и вложили в нее нашу любовь и память о том, что сделали с нами его слова двадцать, двадцать пять или тридцать лет тому назад. В нее вложена уйма жизни, и памяти, и любви – это и есть бензин, горючее, топливо, называй как хочешь; дождь в Париже, солнце в Мадриде, снег на вершинах Альп, дымки ружейных выстрелов в Тироле, солнечные блики на Гольфстриме, взрывы бомб и водяные взрывы, когда выскакивает из реки рыбина, – вот он, потребный тут бензин, горючее, топливо; так я мог бы сказать, так подумал, но говорить не стал.
Должно быть, охотник почуял, о чем я думаю – глаза его сузились, долгие годы в лесу научили его читать чужие мысли, – и он принялся ворочать в голове мою затею.
Потом подошел и… вот уж этого трудно было ждать! Он протянул руку… и коснулся моей машины.
Он положил ладонь на капот и так и стоял, словно прислушивался, есть ли там жизнь, и рад был тому, что ощутил под ладонью. Долго он так стоял.
Потом без единого слова повернулся и, не взглянув на меня, ушел обратно в бар и сел пить в одиночестве, спиной к двери.
И мне не захотелось нарушать молчание. Похоже, вот она, самая подходящая минута поехать, попытать счастья.
Я сел в машину и включил зажигание.
«Сколько миль из нее можно выжать? Какое ей нужно горючее?» – подумал я. И покатил.
Я катил по шоссе, не глядя ни направо, ни налево, так и ездил добрый час взад и вперед и порой на секунду-другую зажмуривался, так что запросто мог съехать с дороги и перевернуться, а то и разбиться насмерть.
А потом, около полудня, солнце затянуло облаками, и вдруг я почувствовал – все хорошо.
Я поднял глаза, глянул на гору и чуть не заорал.
Могила исчезла.
Я как раз спустился в неглубокую ложбину, а впереди на дороге одиноко брел старик в толстом свитере.
Я сбросил скорость, и, когда нагнал пешехода, машина моя поползла с ним вровень. На нем были очки в стальной оправе; довольно долго мы двигались бок о бок, словно не замечая друг друга, а потом я окликнул его по имени.
Он чуть поколебался, потом зашагал дальше.
Я нагнал его на своей машине и опять сказал:
– Папа.
Он остановился, выжидая.
Я затормозил и сидел, не снимая рук с баранки.
– Папа, – повторил я.
Он подошел, остановился у дверцы.
– Разве я вас знаю?
– Нет. Зато я знаю вас.
Он поглядел мне в глаза, всмотрелся в лицо, в губы.
– Да, похоже, что знаете.
– Я вас увидал на дороге. Думаю, нам с вами по пути. Хотите, подвезу?
– Нет, спасибо, – сказал он. – В этот час хорошо пройтись пешком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
