Карьера модели помогла мне восполнить то, чего я была лишена в детстве. В 2005 году я основала благотворительный фонд “Обнаженные сердца” (Нейкид Харт фаундейшн), который строит игровые парки по всей России. Я задумала эти парки как своего рода нейтральную территорию, открытую для всех, в том числе для детей с ограниченными возможностями. У нас слишком много обездоленных детей — у них пьющие родители, их бьют дома, над ними издеваются в школе, их обижают на улице. У них тоже должно быть место, где они могут просто играть, снова став детьми и хоть на время забыв о своих бедах. В моем детстве у нас с сестрой такого места не было.
Нас часто обижали, потому что в России сложилось такое отношение к инвалидам, которое не назовешь иначе как глубокое невежество. Так дальше продолжаться не может. Вот почему я согласилась стать послом зимней Олимпиады-2014 в Сочи. Впервые в России Олимпиада будет сопровождаться Паралимпийскими играми. Я всей душой стремлюсь принять участие в этом мероприятии, которое свидетельствует о том, что моя страна делает большой шаг вперед. До сих пор у нас пользовались известностью только спортсмены, совершенные в физическом отношении. Слишком долго люди с ограниченными возможностями оставались невидимыми для общества, существуя на его обочине. Была создана система государственных учреждений, и родителей настойчиво уговаривали оставлять в них своих детей.
Читая эту книгу, я вспоминала собственную жизнь и в очередной раз думала о том, что родители, решившиеся оставить в семье ребенка с ограниченными возможностями, подвергаются эмоциональной травме, как будто совершают что-то постыдное. Кому-кому, а мне это известно: мы с мамой немало настрадались, создавая для Оксаны дом, в котором она была окружена любовью. Книга помогла мне увидеть, какая несправедливость творится по отношению к детям, запертым в государственных учреждениях.
Одна только мысль о том, что сталось бы с моей сестрой, если бы ее отдали под опеку государства, пробудила во мне ужасную боль, но в то же время заставила ощутить глубокую любовь к маме и сестре, а также искреннюю признательность к тем людям, которые подобно Вике и Сэре помогали Ване. Но вместе с тем в моей душе зародилась колоссальная ненависть к системе. Я понимаю, что люди, работающие внутри этой системы, могут выжить, только отключив нормальные человеческие чувства. Они понимают, что бессильны. У них нет почти никаких возможностей. Они не верят, что могут изменить систему.
Читая книгу, понимаешь, что плохи не люди — плоха система. Почему она существует до сих пор? Мы живем в век информации, и сегодня уже нельзя отговориться простым незнанием положения вещей. Как же получается, что эта система остается неизменной? Почему люди закрывают на нее глаза?
Дети с ограниченными возможностями должны жить дома. Для этого семьям нужна поддержка социальных и медицинских работников, помощь со стороны кинезотерапевтов, гарантированный доступ к дневным детским центрам и специальным образовательным учреждениям.
Однако неплохо бы каждому начать с себя. Мы должны пересмотреть свое отношение к людям с ограниченными возможностями, которые без нашей помощи не способны адаптироваться к жизни в обществе. И самое главное — мы не имеем права оставаться равнодушными к несправедливости, от которой они страдают.
Август 2010 года
Джон Лагутски
Вступление
Я хотел карабкаться дальше. Пусть ноги меня не держат, но руки-то у меня сильные, не слабее, чем у других скаутов в отряде. Снизу неслись крики:
— Давай, Джон! Ты можешь!
Я вытянул левую руку, ухватился за веревку и подтянулся, повторяя про себя: “Я могу. Я могу. Я могу”.
Думаю, никто из мальчишек не ожидал, что я рискну полезть по веревочной сетке. Я смотрел, как они один за другим пытались добраться до верха, и видел, как им нелегко: они раскачивались на веревках, словно моряки на мачтах под сильными порывами ветра. Мне было страшно. А вдруг ноги запутаются в веревках и инструктору придется меня спасать? А вдруг руки не выдержат? Тогда я, как последний дурак, повисну у всех на виду беспомощным кулем. Остальные мальчишки закончили с упражнениями, и инструктор повернулся ко мне:
— Джон, хочешь попробовать?
По его глазам я видел, что он предпочел бы услышать мой отказ. И тогда я сказал:
— Почему бы нет?
Инструктор помог мне надеть страховочную амуницию, подтянул ремни на поясе и плечах, надел мне на голову шлем и застегнул его. Я протянул руки, ухватился за веревку и подтянулся. Едва ноги оторвались от земли, как все мое тело отклонилось назад, и мне пришлось напрячь все силы, чтобы не упасть. Поочередно меняя руки, я подтягивал свое тело вверх. Дышать становилось все труднее, я был весь покрыт потом, а внизу кричали и кричали:
— Давай, Джон! Давай!
Когда я в очередной раз перебрасывал правую руку, чтобы ухватиться за следующую веревку, мне вдруг привиделась картинка — напичканный лекарствами голый малыш за железными прутьями кровати в запертой комнате. Тот мальчик тоже отчаянно карабкался вверх. Он хотел перелезть через прутья кроватки, но те были для него слишком высоки. И все равно он не оставлял попыток, пока, обессилев, не падал на голый клеенчатый матрас.
На секунду я остановился, чтобы перевести дух, и услышал снизу:
— Не останавливайся! У тебя все получится!
Они как будто подбадривали маленького мальчика у меня внутри. Конечно, у меня получится, говорил я себе, цепляясь за веревку, скрежеща зубами и упрямо таща наверх свое тело. Я делал это во имя маленького мальчика, который был один на всем белом свете.
Как вы уже догадались, тем мальчиком был я сам, тогда шести лет от роду. Я жил в другой стране, говорил на другом языке, и звали меня Иваном, или Ваней.
Ну вот и конец. Мои друзья-скауты громко захлопали мне, после чего я повернул голову и улыбнулся. Это было круто — но все же не круче того, что я преодолел в шестилетием возрасте.
В отряде скаутов никто не знает о моем прошлом. А если бы узнали, что сказали бы?
В этой книге я рассказываю о своей жизни. Мне сказали, что я — единственный, кто уцелел в худшем из учреждений советского детского ГУЛАГа. Ну, а потом я зажил в Америке нормальной жизнью. В учреждениях, созданных Сталиным, по сей день мучают несчастных детей. Поэтому я решил, что не имею права молчать.
Мама говорит, если моя книга поможет спасти хотя бы одного ребенка из ада, через который прошел я, дело того стоит.
Подобно тысячам советских детей, в возрасте пяти лет я был признан необучаемым и приговорен к “постоянному постельному режиму” — к жизни в пустой кроватке, больше похожей на смерть. Надеюсь, мои успехи в американской средней школе — несмотря на то, что до десяти лет я совсем не учился, — докажут, как ошибались советские эксперты, торопясь списать со счетов ребенка с диагнозом “имбецил”.
Мои друзья в России часто спрашивают, как мне удалось выжить там, где большинство детей умирали, не дожив и до семи лет. Не знаю.
Эта книга писалась многие годы. Еще очень долго после приезда в Америку мама посылала “отчеты” о моих успехах британской супружеской паре, Алану и Сэре, с которыми я познакомился в Москве в доме ребенка № 10. Посылала и фотографии, запечатлевшие и первое посещение Диснейленда, где меня встречал Микки Маус, и праздник в честь получения мной гражданства — на этом снимке я стою в цилиндре со звездами и полосами и сделанной мамой надписью: “Американец Джон”. Есть фото, где я снят в смокинге, как мой любимый герой Джеймс Бонд, есть мое фото в скаутской форме.
В 2006 году мама послала им посвященную нашей семье статью из местной газеты. Журналист расспрашивал нас, как мы нашли друг друга, как живем теперь и какой была моя прежняя жизнь в России. В ответном письме Алан сообщил, что, судя по статье, мне известна лишь часть моей необыкновенной истории. На следующий год Алан и Сэра приехали к нам в Соединенные Штаты погостить, и мы стали вспоминать о Москве и том времени, когда Алан работал корреспондентом одной из английских газет, Сэра его сопровождала, а я находился под опекой государства. У меня накопилось множество вопросов. Что случилось с моей настоящей семьей? Как я попал в дом ребенка № 10? Почему меня в шестилетнем возрасте перевели во взрослый интернат для умственно отсталых? Почему так затянулось мое спасение?
