— Больные, шальные, уставшие есть?
— Двое больных.
— Заступающий наряд оставил?
— Так точно.
— Все, сейчас иду.
Сержант исчез.
Выпускник пединститута Федорин еще недавно имел туманное представление об армии, тем паче самом ее низу. Их с Барановым упекли сюда на полтора месяца вследствие того, что у комсостава брошенных в огонь частей сохранялись тем не менее плановые отпуска. Убывающих заменяли материалом, присланными со всех концов державы, что отнюдь не способствовало повышению дисциплины и боевой спайки. Здесь Федорину пришлось увидеть на практике, что такое по масштабам и следствиям поминаемый на всех уровнях некомплект, тем более для воюющих подразделений. Через неделю после заброски они остались единственными офицерами в возглавляемых ротах. Даже лейтенантов-взводных в полку было наперечет, особенно сейчас, накануне лета. Ближе к осени штатное расписание кое-как латалось пополнением из училищ, но далее за год это звено вновь рассасывалось. Юные правоведы в погонах вообще стремились данной лямки по возможности избежать, получив звание и плюя на контракт, массово увольнялись. Разжаловать и сослать на срочную их никто уже не мог, судебных преследований реально не осуществлялось, лишь приходилось для скорейшего вызволения оплатить иногда неизнос формы. Их ждали правительственные учреждения, адвокатура, непыльные места в разных конторах, на фоне которых армейская действительность выглядела кошмаром. Поболтавшиеся на Кавказе обычно рвались оттуда любой ценой. Сдюжившие же один солдатский призыв, не выбывшие по ранению или действительной болезни скоро поднимались в служебной иерархии выше. «Растут» на войне или полувойне все быстро.
В результате обязанности командиров взводов исполняли заместители-сержанты, в обход правил на офицерские должности назначали прапорщиков, вчерашних солдат, трясли контрактных, у кого был семестр в любом занюханном институте, а то и техникуме — давай, пошлем на курсы, лет через пять, глядишь, уже генерал… Те смеялись: я свои полгода на броне отмерзну и поеду с лавэ к бабе, а ты двадцатник по землянкам тяни. В третьем батальоне имелся лейтенант-"пластилин", призванный на два года после какого-то инженерного факультета с юридическим оттенком (в последние годы чего только не пооткрывали). Как-то схерив общевойсковую специальность, формально вбитую на «военке» трудами преподавателей-отставников, его сгребли в ВВ, практически лишенные возможности пополнять свои кадры таким путем: военные кафедры, число которых и так сократилось втрое, соответствующих номенклатур просто не штамповали. Не сумевший уклониться от почетной обязанности выпускник, худой и жалкий, мало подходил к центурионской задаче «держать» тридцатимордную банду, заставляя работать, как именуется на казенном языке соблюдение правил и способность выполнить любой приказ…
Правда, должного количества подчиненных нигде тоже не набиралось. Половина — считалось уже хорошо, полк давно не укомплектовывался полностью даже в призыв, с передислокацией сюда таял, как снег под солнце. На гражданке парни косили, прятались, откупались от армии, из части бежали, в том числе к «духам», получали ранения, болели всякими невероятными сыпняками. Идеальная на бумаге командная система — под ефрейтором трое рядовых, у взводного три сержанта и так до маршала включительно — шла насмарку за отсутствием личного состава. Батальоны числом и боеспособностью равнялись ротам, полк только назывался полком да тащил вверенное хозяйство, порядком урезанное и обветшавшее.
Сняв с гвоздя разгрузник, Баранов подхватил автомат и кинул:
— Бывай!
— Ни пуха.
— Ни в ухо…
Через минуту раздалось его зычное "По машинам!". Строевик, настоящий армеец, думал о нем Федорин, серый гусь, пес войны — добился командировки сам, как некогда в Ош и Карабах. ВВ тогда с зон начали кидать в «точки», разворачивая по эту сторону Урала в крупные соединения. Младше товарища по годам, Баранов должен был ходить майором, но должностной «потолок» и норов неизменно отдаляли вполне заслуженный им чин. Офицером он являлся по духу, на звезды плевал и с презрением относился к задолизству. Рубил правду в глаза начальству, мог разбить ладонью кирпич и окоротить любого зарвавшегося «деда» или контрактника. Впрочем, по возвращении звание должно было его ждать — бумаги оформили перед отправкой.
В училище Федорин с ним близко не знался, поскольку Баранов состоял при кафедре тактики. Бывшего учителя географии страшно удивляло поначалу, что в фирму брали случайных лиц, а потом делали из них соответствующих работников. Вернее, они просто исполняли, зачастую через пень-колоду, должностные обязанности и постепенно как бы ими становились, хотя могли не обладать нужным складом мышления, подготовкой, интеллектуальным потенциалом и вовсе с ошибками писать. Немалая часть рекрутировалась из волков, оттрубивших по мордовским лагерям еще в имперское время, которые двигали с пенсией в столичную после тайги Пермь, где прошла курсантская юность и обычно высвобождалась площадь родителей жены. К месту службы молодой офицер должен убывать с супругой, так настроена армейская система, он должен иметь крепкий тыл, иначе может не вытянуть быт, мигом спиться и куролесить в отпуска. Зная об этом, поколения девушек являлись в училище на танцы, именовавшиеся прежде балами, позже дискотекой, теперь чуть ли не ночным клубом при юридическом институте ВВ МВД страны. Антураж и наклейки время меняет, а суть… Кому-то способствовали в переводе знакомые. Так, Баранова сманил друган-однокашник, встреченный в доме отдыха: чего киснешь внизу, хватит месить грязь, давай к нам, есть как раз место!.. Друган преуспел больше, имел подпола, брюхо, «Ауди» и еле выдавил потом его с кафедры, которую метил возглавить, то ли боясь конкуренции, не то ожженный гвардейской прямотой. Так или иначе, Баранов утвердился в заведении, относясь к немногочисленной категории офицеров молодых, но с опытом, подтянутых, решительных и целеустремленных, успешно осваивавших благодаря способностям любой род деятельности — надежда и будущее училища, даже ведомства, именно потому «китами» усиленно затираемое.
Следующим резервом были кадры Минобороны, оставившие его ряды по невозможности дальнейшего пребывания, но желавшие дотянуть стаж, иногда напрямую прыгавшие от дяди к дяде, действовал одно время совместный хитрый приказ. Наконец, Федорин олицетворял самую последнюю категорию — штатских, не сумевших приноровиться к новым временам. В период полной задницы, встретив приятеля, узнал, что общий знакомый неожиданно пристроился в ставшем престижным училище компьютерщиком или кем-то по связи после ряда мытарств. Оказалось, туда брали с гражданки и совсем не вояк, а главное ничего, служили люди. Случай помогает ожидающему, Федорин как раз стоял на распутье. Школа, всегда тяготившая, окончательно села в печень и перестала кормить. Толковой специальности он не имел, вузов в городе было мало, и от молодости пошел, куда брали, не задумываясь о будущем. Присутствовала доля романтики — ездили с практикой на Алтай, Южный Урал, где горы сменяет степь, но потом взяли в железа: извольте учительствовать, коли «пед». Правда, услали недалеко, в область, мотался по выходным домой, жена осталась с его родителями. Но отчалил за хозяином больше двух лет, проклиная на чем свет земство, застывшее в чеховско-макаренковских временах. Он бы сгиб там, лишившись семьи и утонув в рюмке, но тут строгость ослабла, директора с облоно удалось превозмочь, да и родившийся наследник помог выбраться на материк.
Как выяснилось, ничего радужного там не ждало. Товарищ завел кооперативчик, мотались вдвоем по селам, скупая мясо и другую провизию, с которой становились все хуже, вроде начало получаться и вот-вот можно было раздать долги, но тут компаньон начал махинации, утверждая, что он лучше знает и сейчас нужно именно то. Федорин приходил домой за полночь, бегал по инстанциям, подписывал, заверял, оформлял, встречался с кем-то, не успевая вникнуть в происходящее — то ли легализация для серьезных коммерческих оборотов, то ли перевод дела на бумагу. Потом напарник исчез, зато стали наезжать хмурые личности, вызывавшие поговорить за дверь. Впору стало бежать обратно в село, да у самих кредиторов кого-то убили, начались сложности, и от него постепенно отстали. Урок частного предпринимательства запомнился крепко, как сказала жена, только через мой труп. Для прокорма семьи пытался употребить профессию, вспомнив геодезию с картографией, таскал рейку на съемках площадей под несостоявшиеся объекты, прокладывал оставшийся на планах трамвайный маршрут. Грянувший с неудачным путчем криз накрыл все строительства медным тазом, не выплатили даже начисленного, без того таявшего с каждым днем… Оставался снова казенный кошт по прежнему ведомству.
