Никаких слов было не надо, и всё же кто-то из солдат сказал вслед тающей в темени широкой фигуре:
– Ни пуха, товарищ прапорщик…
Пока Горпенко перевозил имущество через снежное болото, от машины принесли остальное имущество. «Форсировать» эту преграду надо было в один прием. Переправа заняла больше часа. Вымок не только Горпенко. Двое солдат промочили валенки, зачерпнул воды в сапоги и сам Карпухин, когда помогал вытаскивать застрявшие сани. Переобулись сразу, у разведенного наспех костра. Ветер, слабея, становился по-зимнему сердитым.
На крутом подъеме из лога разогрелись до пота, но наверху когтисто схватил мороз, сухая снежная крупка больно стегнула по глазам. В разрывах туч проглядывали звезды, и это значило – прогноз не обманул: через какой-нибудь час северный ветер наполнит степь арктической стужей…
За горизонтом вспыхивали ракеты, оттуда доносились глухие разрывы, треск пулеметов и автоматов. Там не легче, но там бой учебный, а в том, что делал Карпухин со своими подчиненными, не было и тени условности. Даже опоздание грозило бедой – люди обморозятся. Сгибаясь под увесистым мешком с валенками, он ни разу не остановился для передышки, даже направление, взятое по компасу, сверял на ходу. Потом, едва свалив груз на опушке рощицы и оставив прапорщика с солдатом устраивать палатку обогрева, остальных сразу повел обратно – ведь часть имущества ещё лежала в логу.
Когда в заиндевелых куртках и шапках, с обросшими инеем бровями вернулись к роще, в палатке обогрева его поджидал руководящий учениями комбат. Он без лишних слов подозвал к походному столику, освещенному лампочкой от переносного аккумулятора, разложил карту.
– Смотрите и отмечайте по своей. Здесь занимает позиции первая рота, здесь – вторая, а между ними – взвод обеспечения. Вам надо разбить людей на группы – две или три, как самим удобнее. Главное – доставить валенки и полушубки во все подразделения до начала атаки, чтоб люди переоделись. Я вызвал старшин, они помогут вам и покажут дорогу.
Карпухину хотелось объяснить, что солдаты хозяйственного отделения на пределе сил, рассказать, как два с лишним часа толкали тяжелую машину через сугробы в слепящей пурге, тащили на себе груз по снежной целине, форсировали жижу. Но разве станет легче от его жалобы десяткам людей, одетым в мокрые шинели и сапоги, которые сейчас в стылой броне, в засыпанных снегом траншеях занимают оборону на лютом северном ветру? Задача его, старшего лейтенанта Карпухина, пока не выполнена. Он лишь сказал:
– Товарищ майор, прошу дать точный расчет людей по подразделениям.
Комбат кивнул и улыбнулся оттаивающими губами.
Снова грузили сани, брали на плечи мешки и связки, пробивались к позициям мотострелков где по пояс в снегу, а где ползком. Через час командиры подразделений докладывали по радио руководителю учения, что люди переодеты, обмороженных нет, а значит, и не будет. Каждый говорил спасибо за неожиданный подарок, и каждому комбат отвечал, что спасибо надо адресовать Карпухину и Горпенко с их подчиненными. Карпухин стоял рядом, ожидая, когда комбат подпишет накладные, и думал о своём шофере, оставшемся с машиной по другую сторону лога. Догадался ли развести костер или мерзнет в кабине? Чего доброго – ещё уснет. Пора было возвращаться, а то в этой теплой палатке можно и растаять…
Рассказанный эпизод офицеры выслушали довольно равнодушно. Ничего особенного, на учениях всякое бывает. Но Илья Григорьевич вдруг оживился:
– Вы мне один случай напомнили. Осенью сорок второго под Сталинградом было. Вот так же в ночь – неожиданный снег и мороз. Видно, где-то близко резервы наши были, фашисты занервничали – обстреливают непрерывно и, похоже, готовят разведку боем. Мы вылезли из блиндажей, а сидеть часами в ледяном окопе одетым в легкую телогрейку да обутым в ботинки, скажу вам, не сладко. У меня руки примерзли к автомату, диска заменить не могу. И вдруг под утро сваливаются в траншею солдаты с мешками, а в них – маскхалаты, валенки, полушубки да ещё подарки из тыла – шерстяные перчатки. Как праздник помню это… Фашисты и правда скоро полезли в контратаку – ну и задали мы им по-сталинградски!…
