— А что с нами происходит?
— Завтра в Пуэнт-Нуаре к нам посадят триста аннамитов.
Донадьё привык узнавать все новости от своего санитара. Конечно, его должны были предупредить первого. Но… в конце концов…
— Опять начнут помирать! — проворчал Матиас.
— А у тебя есть ещё сыворотка?
Уже не в первый раз на корабль сажали жёлтых. Их привозили тысячами в Пуэнт-Нуар работать на железнодорожной линии, потому что негры там не выдерживали. Время от времени аннамитов отправляли на родину через Бордо, где их пересаживали на корабль, идущий па Дальний Восток.
Донадьё закурил, по привычке сделал несколько шагов по своему кабинету, где он принимал больных, — там же находилась койка Матиаса — и снова вышел на палубу первого класса. Ему показалось, что корабль накренился на левый борт, но он не удивился, так как это случалось часто: в зависимости от груза крен был то на левый, то на правый борт.
Пароход миновал «котёл», он был уже в устье Конго. Ночь спустилась в шесть часов, стемнело сразу, как всегда на экваторе. Жара стала ещё более влажной и неприятной.
К фальшборту прислонились два силуэта: главный механик и юный Невиль. Они разговаривали вполголоса. Доктор подошёл к ним.
— Я уверен, что Лашо будет скандалить, — сказал Невиль.
— А что происходит? — спросил Донадьё.
— Мы сейчас просто-напросто наскочили на камень, и пробит один из балластов с водой. Вот почему мы и накренились. Но это неважно. Может быть, только придётся ограничить подачу пресной воды для умывальников. Однако же Лашо поднялся наверх и потребовал объяснений. Он заявляет, что аварии происходят во время каждого рейса, и собирается взбаламутить всех пассажиров.
Донадьё, стоя в полумраке, смотрел на главного механика, который курил короткую трубку.
— Да ведь один из валов у нас уже повреждён? — спросил он.
— Совсем немного!
Дело в том, что при выходе из Дакара они уже почувствовали первый толчок.
— А почему насосы работают по несколько часов в день?
Механик пожал плечами, немного смутившись.
— Вал всё-таки слегка сдвинулся. Судно набивает немного воды.
Это не внушало тревоги ни тому, ни другому. Невиль смотрел в сторону кормы, где, облокотившись на перила, стояли врач и его жена…
Это была повседневная жизнь, обычные происшествия.
— Вы нашли себе партнёров для бриджа? — спросил доктор у помощника капитана.
— Нет ещё. У нас на борту два молоденьких лейтенанта и капитан, они хотят танцевать.
Эти трое сидели на террасе бара, перед ними на столике стояли рюмки с перно. Донадьё их ещё не заметил. Ведь все так похожи друг на друга во время каждого рейса!.. Они ехали в отпуск, прослужив три года в Экваториальной Африке. У капитана на белом кителе красовались все его ордена. Он говорил с бордоским акцентом. Обоим лейтенантам не было и по двадцати пяти лет, и они, осматриваясь вокруг, искали глазами, нет ли поблизости женщин.
Донадьё не торопился: не пройдёт и трёх дней, как он познакомится со всеми.
Прошёл стюард, ударяя в гонг.
— Кто сидит за столом у капитана корабля?
— Ну ясно, Лашо.
— А вы с кем?
— С офицерами и с мадам Бассо.
— Жена сумасшедшего врача?
Невиль, немного смутившись, утвердительно кивнул головой.
— А её муж?
— Он будет есть у себя в каюте.
— Значит, за столом я буду один?
— В настоящий момент да. Мы примем пассажиров в Пуэнт-Нуаре, в Порт-Жантиле, а главное — в Либревиле.
Так было всегда, на всех линиях: капитан парохода возглавлял стол, где сидели важные пассажиры; помощник по пассажирской части выбирал хорошеньких женщин, а доктор в первые дни сидел за столом с главным механиком. А потом, когда на пароходе появлялись новые пассажиры, если это были не особенно важные лица, их сажали к доктору.
Мимо прошёл молодой человек, который прежде с озабоченным видом сидел в баре; он искал дорогу в каюты.
— Кто это? — осведомился Донадьё.
— Мелкий служащий из Бразза. У него билет второго класса, но так как у него болен ребёнок, мы с капитаном решили устроить их в каюте первого класса.
— Он едет с женой?
— Да. Она всё время в каюте с малышом, каюта седьмая, самая просторная. Их фамилия, кажется, Гюре.
Донадьё и Невиль молча докуривали сигареты в ожидании второго удара гонга. Прошёл врач под руку с женой, которая мило улыбнулась помощнику капитана. Она с трудом тащила за собой мужа. В тот момент, когда супруги входили в коридор, Бассо было заупрямился, но жена тихо сказала ему что-то и он покорно продолжал путь.
— На стоянках ожидаются новые пассажиры?
— В Дакаре всё будет заполнено.
Они разошлись, чтобы освежиться перед тем как пойти в ресторан. Когда Донадьё вошёл туда, капитан теплохода уже сидел один за своим столом. Он всегда приходил первым. У него была чёрная борода, и он был больше похож на преподавателя из Латинского квартала, чем на моряка.
В другом углу, тоже один, за столиком сидел Гюре; ему уже подали бульон, который он пил, устремив взгляд в одну точку.
Появился Лашо. Отдуваясь, хромая, он подошёл к столику и сел возле капитана, широко развернул свою салфетку, снова запыхтел и позвал метрдотеля.
Воздух в ресторане был тяжёлый, вентиляторы беспрерывно утомительно жужжали. Так как корабль выходил из устья реки, начала ощущаться лёгкая бортовая качка.
— Рис и овощи, — заказал главный механик, сидевший напротив доктора.
По вечерам он не ел ничего другого и с брезгливой гримасой следил, как разносили традиционные блюда.
Вошли три офицера. Сначала они колебались, какой столик выбрать, потом последовали за метрдотелем, разговаривая громче других посетителей ресторана.
— Есть на корабле хороший повар? — спросил капитан с орденами.
— Великолепный.
— Посмотрим. Дайте-ка мне меню!
Наконец появился и помощник капитана по пассажирской части, который сопровождал мадам Бассо, одетую в чёрное шёлковое платье. Это было не настоящее вечернее платье, но и не такое, какие носят днём. Вероятно, она сшила его сама в Браззавиле, по картинке из модного журнала.
Донадьё ел молча, и, хотя он не старался рассматривать пассажиров, рассеянных по залу, который мог вместить в десять раз большее число сотрапезников, он тем не менее предвидел ритм будущего путешествия.
Через каждые три-четыре дня на стоянках будут появляться новые пассажиры, но первоначальная группа, горсточка присутствующих здесь людей, останется основным ядром.
Уже определились группы: стол, занятый шумной молодёжью, стол офицеров и мадам Бассо. Был также торжественный стол капитана с ворчливым Лашо, который наверное до самого Бордо будет вести себя невыносимо. Был Гюре, который, конечно, так и останется в одиночестве, и была его жена, не выходившая из каюты, где она ухаживала за умирающим ребёнком. Был врач — сумасшедший, на время завтрака, обеда и ужина сидевший под присмотром Матиаса.
Негров на судне словно и не существовало. Но с завтрашнего дня начнут принимать жёлтых, которые каждую ночь будут играть в кости и к которым на третий или четвёртый день вызовут Донадьё, так как обнаружится какая-нибудь заразная болезнь.
Слышалось только жужжание вентиляторов, стук вилок, низкий голос Лашо и смех мадам Бассо. Это была упитанная брюнетка, из тех женщин, у которых платье кажется надетым на голое тело.
— Как только мы придём в Бордо, нужно будет поставить корабль в сухой док, — послышался равнодушный голос главного механика. — Вы уже были в отпуске в этом году?
— Да.
— Не знаю, что они будут делать. Вот уже два судна вышли из строя.
— Меня, конечно, назначат на Сайгонскую линию. Да это и лучше.
— Я ходил туда только один раз. Пожалуй, там не так жарко.
— Там вообще иначе, — просто сказал Донадьё. — Вы курили?
— Нет. Не хотелось.
— Вот как?..
Все знали, что доктор, впрочем умеренно, курит каждый день по две или три трубки. Может быть, опиум и был причиной его флегмы. Он ни во что не вмешивался, всегда был спокойным и безмятежным, но держался слегка натянуто. Это приписывали тому, что он принадлежал к старинной протестантской семье. Например, другие офицеры носили форменные пиджаки с отворотами, так, что видна была рубашка и чёрный шёлковый галстук. Он же всегда был в кителе с высоким воротом, и это придавало ему некоторое сходство с протестантским священником.
Юный Гюре был одет плохо. Он смущённо отвечал метрдотелю, который говорил с ним чуть- чуть снисходительно.
Капитан и лейтенанты колониальной пехоты съели все пять или шесть блюд, обозначенных в меню, и уже с середины трапезы их голоса стали звучать громче из-за выпитого вина.
Лашо, сидевший возле капитана корабля, был похож на большую жабу; он шумно зевал, обвязав салфетку вокруг шеи. Впрочем, он делал это нарочно. Когда Лашо приехал в Африку, он был всего лишь молодым рабочим из Иври, у него не было даже второй пары носков на смену. Теперь он — один из самых богатых колонизаторов в Экваториальной Африке.
