Директриса, сурового вида шотландка, сочла необходимым напутствовать десяток девочек, перешедших в выпускной класс, обратившись к ним с речью, которая окончательно сбила их с толку:
— Ваши родители предоставили вам возможность учиться в женском колледже Корунды и получить там прекрасное образование, которое вы завершаете в конце 1924 года от Рождества Христова, — объявила она с безукоризненным произношением выпускницы Оксфорда. — После окончания колледжа вы сможете гордиться полученными знаниями — во всяком случае, для женщин это превосходное образование. Ваша подготовка по таким предметам, как английский язык, математика, древняя и новая история, география, естественные науки, латинский и греческий языки, дает вам возможность поступить в университет.
Сделав многозначительную паузу, она заключила:
— Однако самой лучшей карьерой для вас будет удачное замужество. Если же вы решите не выходить замуж и поступить на службу, то перед вами лишь два пути — преподавание в средней школе и работа секретаря.
В субботу за обедом Мод сочла необходимым прокомментировать эту речь.
— Какая чушь! — фыркнула она. — Нет, я не об удачном замужестве! С этим, девочки, у вас не будет проблем. Но дочерям пастора вовсе не обязательно пачкать руки, чтобы заработать на жизнь. До замужества все вы будете жить дома и помогать мне по хозяйству.
В сентябре 1925 года, когда Эдде и Грейс исполнилось девятнадцать, а Тафтс и Китти восемнадцать, Китти отправилась на конюшню и отыскала там кусок веревки. Перекинув ее через стропила, она смастерила петлю и, надев на шею, взобралась на пустую бочку из-под бензина. Когда Эдда обнаружила сестру, та уже оттолкнула бочку и смиренно висела в петле, готовясь расстаться с жизнью. Собрав неизвестно откуда взявшиеся силы, Эдда вытащила Китти из петли раньше, чем произошло непоправимое.
На этот раз она не сразу кинулась к пастору.
— Господи, сестричка, миленькая моя! Ну разве так можно?! — плакала она, прижимаясь щекой к шелковистой копне волос. — И ради чего? Хуже смерти все равно ничего нет!
Но когда Китти, обретя голос, стала хрипло изливать душу, Эдда поняла, что есть.
— Я ненавижу свою внешность, Эдда, меня от нее тошнит! Я мечтаю, чтобы мама наконец унялась и оставила меня в покое! Но нет! Она всем твердит, что я Прекрасная Елена. Она не дает мне нормально одеваться и выходить без косметики. Эдда, можно подумать, она готовит меня в невесты принцу Уэльскому!
Эдда постаралась обратить все в шутку:
— Даже наша мама отдает себе отчет, что ты не во вкусе его королевского высочества, Китс. Он предпочитает замужних и постарше тебя.
В ответ прозвучал смешок, больше похожий на всхлип, и Эдде пришлось изрядно потрудиться, употребив всю силу убеждения, прежде чем Китти согласилась пойти к отцу.
— Китти, ты не одна такая. Посмотри на меня! Я бы душу дьяволу продала — клянусь! — чтобы стать врачом. Диплом медика — моя самая заветная мечта. Но мне его не видать как своих ушей. Во-первых, на учебу нет денег — и никогда не будет. Во-вторых, в глубине души наш папочка этого не одобряет. Нет, он не против того, чтобы женщины получали профессию, но быть врачом — не женское дело, а он не хочет, чтобы я загубила себе жизнь. Я-то знаю, что он ошибается, но он и слушать ничего не желает.
Взяв руку Китти, Эдда сжала ее тонкими сильными пальцами.
— Почему ты считаешь, что только ты несчастна? Думаешь, я не хотела повеситься? Хотела! И не один раз!
В общем, к тому времени, когда Эдда сообщила Томасу Латимеру о произошедшем, Китти была податлива, как гончарная глина.
— О Боже мой! — прошептал он, и по его узкому красивому лицу покатились слезы. — Для самоубийц у Господа есть особый ад — и это не геенна огненная, полная страждущих грешников. Те, кто сам лишил себя жизни, навечно пропадают в глубинах бесконечности. Там они пребывают в полном одиночестве, не видя ни единой души, не слыша ничьих голосов и не испытывая абсолютно ничего — ни мук, ни исступленного восторга. Поклянись мне, Кэтрин, что ты больше никогда не посягнешь на свою жизнь!
Китти поклялась и не делала попыток нарушить клятву. Но сестры на всякий случай держали ее под неусыпным надзором.
Как выяснилось позже, неудавшееся самоубийство произошло в очень удачный момент, и все благодаря тому, что пастор церкви Святого Марка был членом попечительского совета городской больницы Корунды. Совет собрался как раз через неделю после нервного срыва Китти, и там среди прочего обсуждался тот факт, что в 1926 году департамент здравоохранения Нового Южного Уэльса вводит новые требования к сиделкам: теперь это будут хорошо обученные, образованные и дипломированные медсестры. Пастор мгновенно сообразил, что это неплохая карьера для девушек, воспитанных как настоящие леди. Особенно его вдохновило то обстоятельство, что эти медсестры будут жить на территории больницы, чтобы всегда быть рядом при необходимости. Жалованье, правда, довольно незначительное, а за вычетом платы за жилье, форму и книги оставалась просто жалкая мелочь, но каждая из его девочек имела скромное приданое в размере 500 фунтов, и «мелочь» позволит им жить, не затрагивая основной капитал. Да и Мод уже начинала ворчать, что для работы по дому четверых слишком много. «Почему бы не привлечь девочек карьерой медсестер? — рассуждал пастор по дороге домой. — Приличная работа, какое-никакое жалованье, проживание в больнице и (хотя это и некорректно по отношению к супруге) полная свобода от произвола Мод».
Пастор начал с Эдды, и она проявила бешеный энтузиазм. Даже Грейс, встретившая эту идею прохладно, в конце концов дала себя уговорить, ведь для них с Китти была важна не сама работа, а возможность освободиться от Мод.
Гораздо сложнее было убедить попечительский совет. Пастору пришлось в одиночку противостоять двенадцати его членам, убеждая их, что городская больница Корунды должна стать пионером в деле подготовки сиделок нового типа. В теле кроткой газели, каковой всегда считался Томас Латимер, неожиданно проснулся лев, который спал там так долго, что его шкуру слегка изъела моль. И вот впервые на памяти жителей Корунды лев зарычал, оскалил зубы и выпустил когти. Эти львиные ухватки настолько ошеломили Фрэнка Кэмпбелла, главного врача больницы, что он полностью потерял способность к сопротивлению. И преподобный Латимер покинул арену победителем, впервые оценив преимущества силового подхода.
Наевшись до отвала, близнецы обменялись торжествующими взглядами. Гостиная опустела, заваренный чай перепарился, но юные сердца ликовали.
— Осталось дожить до понедельника, и мы избавимся от Мод, — заявила Китти.
— Китти! Какая она тебе Мод? Это же твоя родная мать, — возмутилась Грейс.
— Как хочу, так и называю.
— Да ладно тебе, Грейс. Она просто празднует свое освобождение, — усмехнулась Эдда.
Тафтс, самая практичная из сестер, посмотрела в сторону змеиного трупа.
— Праздник окончен, — объявила она, поднимаясь. — Пора убирать, девочки.
Мельком взглянув на змею, лежащую в луже крови, Грейс вздрогнула от отвращения.
— Я согласна помыть чайники, но вот от этого меня увольте!
— Поскольку, кроме криков и распускания соплей, ты пока себя никак не проявила, так хотя бы убери эту тварь.
Тафтс прыснула в кулак.
— Боишься ручки испачкать, Грейс? Посмотрим, как ты запоешь в больничных палатах!
Сжав свой большой рот в ниточку, Грейс сложила руки на груди и зло посмотрела на сестер.
— Вот тогда и займусь всей этой грязью и ни минутой раньше. Китти, это ты оттяпала ей голову, ты и убирайся.
Внезапно она повеселела:
— Ой, девочки, вы только представьте! Мы больше не бесплатные домработницы! Больница Корунды, мы идем к тебе!
— Чтобы копаться в грязи и всем таком прочем, — добавила Эдда.
* * *
Преподобный Томас Латимер стал пастором англиканской церкви Святого Марка двадцать два года назад. Он не был уроженцем Корунды, но в его жилах текло немного крови Тридби, и это обстоятельство расположило к нему многочисленную паству, несмотря на его молодость и нехватку опыта. Два последних качества не считались недостатком, ибо в Корунде предпочитали лепить из сырой глины по своим собственным моделям. Его жена Аделаида происходила из хорошей семьи и пользовалась всеобщей симпатией, чего нельзя было сказать об экономке пастора, Мод Тридби Скоуби, бездетной вдове с безупречной родословной и невыносимым самомнением.
Со временем любовь паствы к Томасу и Аделаиде только возрастала: пастор, имевший впечатляющую внешность ученого, был добр и великодушен, и такой же была его жена. Выдержав пристойную паузу, Аделаида забеременела и 13 ноября 1905 года произвела на свет двойняшек, Эдду и Грейс, после чего умерла от сильнейшего кровотечения.
