— Латимер и Фолдинг, вот ваша спальня. А Скоуби и Тридби будут спать здесь. Еще в вашем распоряжении ванная и кухня. Моя квартира находится вот за этой дверью. Когда я там, прошу меня не беспокоить. А сейчас можете распаковать чемоданы.
С этими словами она удалилась.
— Ну и дыра! — чуть слышно произнесла Китти.
— Да, небогато, — вздохнула Тафтс.
Они стояли на кухне, где из кухонной утвари имелась лишь газовая плита.
Грейс, уже готовая заплакать, грустно созерцала маленький деревянный стол и четыре жестких стула.
— Это надо же! Никакой обстановки, кроме жалких стульев на кухне! — захныкала она.
— Будешь ныть, скормлю тебя собакам, — бросила Тафтс, проводя пальцем по кромке плиты.
— Бог с ним, с ремонтом, но здесь даже не убрались, — с гримасой добавила она.
— Тогда займемся этим сами, — бодро предложила Эдда. — Вы только подумайте, девочки! Оказывается, нам здесь совсем не рады.
Три пары глаз обратились на Китти, самое слабое звено в их команде. Как она отнесется ко всему этому?
— Да пошли они!.. — решительно произнесла Китти. — Будь я проклята, если Латимеры спасуют перед стаей мелких шавок!
— Ты хочешь сказать, сук? — уточнила Эдда.
Китти засмеялась:
— Ну, до настоящих сук им еще далеко. Наша матушка даст старшей медсестре сто очков вперед.
Грейс изумленно уставилась на Китти:
— Тебе, я вижу, все нипочем?
— Пока да, — усмехнулась Китти. — Все это мелочи по сравнению с тем, что я наконец вырвалась на волю.
— Эдда, а как тебе старшая медсестра? — поинтересовалась Тафтс.
— Боевой корабль под парусами, готовый выпустить залп по противнику, даже если он не появился на горизонте, — ответила за нее Грейс.
— Ты читаешь мои мысли, — отозвалась Тафтс. — По словам миссис Энид Тридби, старшая медсестра выбрала нашу больницу как место, откуда можно достойно выйти на пенсию.
— И ты скрывала от нас такие ценные сведения? — возмутилась Эдда. — Это же очень важно, Тафтс!
— Ты же знаешь, Эдс, я никогда не разношу на хвосте сплетни. Не в моих привычках.
— Прости, совсем забыла, что ты у нас конспиратор. Грейс, кончай скулить, как собачонка!
— Старшая медсестра такая мерзкая и эта Бейнбридж тоже, — пролепетала Грейс сквозь слезы. — Ну почему папочка не отправил нас в какую-нибудь сиднейскую больницу?
— Потому что в Корунде отец имеет вес и может нам помогать, — объяснила Тафтс. — Конечно, здесь мы рискуем намозолить зад на жестких стульях, и гостиной для нас почему-то не предусмотрели. Боюсь, что горячей воды здесь тоже нет. Но, в конце концов, это больница, а не отель.
— В кухне только холодная, — скривилась Эдда.
В это время из спальни вышла Китти. В руках у нее был полосатый предмет, похожий на кусок картона. Помяв его в руках, она попыталась разодрать слипшиеся от крахмала слои, сопроводив усилия грустной шуткой:
— Будто шкуру сдираешь с заколотого барашка. — Отложив в сторону разлепленное платье, Китти взялась за белый кусок картона. — Из него, вероятно, получится передник. — Поработав над ним, она объявила: — Смотрите-ка! Он целиком закрывает платье — все, кроме рукавов. И чулки под стать наряду: черные, плотные и в резиночку. Теперь мне ясно, почему нас так обрядили.
Грейс, с помощью помады и пудры приводившая в порядок лицо, подняла на нее глаза:
— Что ты имеешь в виду?
— Грейс, не будь дурой! Почему, ты думаешь, эта фурия прочитала нам проповедь о монахинях, целомудрии и проститутках? Она хотела сказать, что в ближайшие три года нам предстоит стать бесполыми существами, даже если мы и будем числиться женщинами. Никакого флирта с докторами, Грейс! Если ты угробишь пациента, в глазах медсестры Ньюдигейт это будет меньшим грехом, чем твое безнравственное поведение. Поэтому мы будем таскать на себе жуткие балахоны и толстые черные чулки. Держу пари, помада и пудра тоже окажутся под запретом.
— Только попробуй опять зареветь, Грейс! — грозно сказала Эдда.
— Я хочу домой!
— Забудь об этом!
— Терпеть не могу убирать грязь, — заявила Грейс, и лицо ее вдруг прояснилось. — Значит, когда мне исполнится двадцать один, я стану дипломированной медсестрой и смогу делать все, что заблагорассудится, например, выйти замуж без согласия родителей и голосовать на выборах.
— Боюсь, самое сложное — это найти общий язык с остальными сестрами, — задумчиво произнесла Эдда. — Мы совершенно не знаем, что они за люди. Никто из нас не лежал в больнице, и в нашем доме никогда не было медиков. Старшая медсестра посоветовала нам сбавить тон, и это не предвещает ничего хорошего. Она считает, мы им всем неровня — ни по социальному положению, ни по образованию. Но ведь мы никогда не страдали снобизмом — отец бы этого не допустил, особенно имея перед глазами такой пример, как мамочка. — Эдда вздохнула. — Но, к несчастью, люди судят о книгах по их обложкам.
Тафтс еще раз продемонстрировала свою осведомленность.
— Все сиделки из Вест-Энда и совершенно неотесанные тетки, — сообщила она.
— Теперь в нашем лексиконе не должно быть таких выражений, — осадила ее Эдда.
Тафтс порой просто несносна! Молчит-молчит, а потом вдруг огорошит.
— Я всегда считала, что салфетки сильно осложняют стирку, — весело заметила Китти. — Ведь рот можно вытереть и рукой, а если течет из носа — воспользоваться собственным рукавом.
— Очень верно подмечено, — поддержала ее Эдда. — Придется пользоваться перевязочным материалом, столовые салфетки здесь явно не в чести. И советую перейти на мужские носовые платки. Никакого кружева и прочих штучек. От женских платочков и впрямь мало толку.
Китти громко откашлялась.
— У меня, конечно, бывают срывы, но я не трусиха. И никакие вест-эндовские тетки не заставят меня отступить. Я не помешана на медицине, как Эдда, но, может быть, со временем я до нее дорасту.
— Браво, Китти! — воскликнула Эдда, захлопав в ладоши.
На ее глазах Китти прощалась с детством. Интуиция подсказывала Эдде, что здесь Китти оживет. После Мод обитательницы Вест-Энда покажутся ей ангелами.
— Я уже давно не мечтаю о карьере врача, — ответила она Китти, слегка обеспокоенная ее сочувствием. — Стать медсестрой гораздо разумнее, а при современной системе обучения мы уже не будем невежественными сиделками, которые только и умеют, что заматывать пациентов в бинты. Я как старая полковая лошадь — запах эфира заставляет меня ржать и бить копытами. В больнице я возвращаюсь к жизни!
— Кстати, о копытах. Джек Терлоу знает, что ты намерена стать медсестрой? — коварно поинтересовалась Тафтс.
Дротик пролетел мимо цели.
— Конечно, знает, — усмехнулась Эдда. — И это не разбило ему сердце, как, впрочем, и мне. Его гораздо больше беспокоит, как без меня прогуливать Фатиму. Теперь я буду заниматься верховой ездой самостоятельно.
— Если у тебя останется Тамберлина, — сказала Грейс. — Отец ничем не обязан Джеку Терлоу, который даже не ходит в церковь.
Лицо Эдды омрачилось, и Китти с готовностью ринулась ей на помощь:
— Заткнись, Грейс! Это не для обсуждения! Кстати, Эдс, почему ты так любишь ездить верхом?
— Садясь в седло, я отрываюсь от земли и становлюсь выше, — серьезно объяснила та. — В этом все дело. Верхом я могу смотреть на мужчин свысока.
— Как бы я хотела быть высокой, — вздохнула Китти.
Дверь в коридор со стуком распахнулась, и на пороге возникла сестра Бейнбридж, возмущенно обратившаяся к своим подопечным:
— Что это значит? Вы даже не начали распаковывать чемоданы!
* * *
Городская больница Корунды, самая большая в Новом Южном Уэльсе, была рассчитана на 160 коек, к ней же относилась психиатрическая лечебница, где содержалось 80 человек, и дом для инвалидов и престарелых в долине Дубара, где климатические условия были особенно благоприятны. Внешним видом она похвастаться не могла, поскольку более всего походила на армейские казармы. На известняковом фундаменте были возведены длинные деревянные постройки с широкими крытыми террасами, присутствие которых не давало назвать эти строения сараями. Мужские отделения были в два раза длиннее, чем женские. Детское отделение, поликлиника, рентгеновский кабинет, операционная, кухня и склад тоже были представлены в дереве, в то время как административное здание, выходящее фасадом на Виктория-стрит, было выстроено целиком из известняковых блоков. Обширная территория больницы была заставлена разнокалиберными домишками — от игрушечного коттеджа старшей медсестры до бараков, построенных во время войны, когда здесь располагался военный госпиталь. У этого участка было одно неоспоримое преимущество — на всей своей протяженности он был абсолютно ровным. Это позволило соединить все здания крытыми переходами, которые паутиной оплели всю территорию больницы. Здесь их называли дорожками. Часть из них представляла собой настил с крышей на столбах, как тот, что вел к домику, где поселили сестер Латимер, другие имели еще боковое ограждение. Переходы, примыкавшие к мужским и женским отделениям, были закрыты с боков и использовались как приемные покои. Там же ждали и те, кто приходил проведать детей. Родильному отделению повезло больше — оно находилось в административном здании вместе с травмопунктом и небольшой операционной.
