«Где же свет?! Когда я, наконец, увижу этот, чертов свет!» – всё громче и громче хрипел я, удаляясь все дальше и дальше, не оглядываясь и не веря всему тому, что происходит со мной. «Неужели и он отвернулся от меня?!» – продолжая хрипеть, на секунду замолкая и вновь продолжая, я словно надеялся получить ответы на эти вопросы без адреса.
«Я ничего не знаю! Я уже ничего не хочу знать!» – кричал я, так и не услышав ни одного ответа, но всё равно продолжая свой путь, рассекая эти огромные лужи, словно быстроходный катер, заблудившийся в необъятном океане.
Мотор моего мотоцикла уже давно работал на пределе, но и этого мне было мало.
«Быстрее! Еще быстрее!» – и на спидометре уже казалось вечность как зависли эти три конечные цифры. «Еще быстрее! Разве это и есть твой предел! Разве это всё, на что ты способен!» – не глядя на дорогу, а застыв над этими цифрами и ненавидя их, я уже совсем еле слышно продолжал свой монолог, слившийся с этим черным быстрым пятном воедино. Я уносился всё дальше, даже не думая ослабить ручку газа, и мой верный друг помогал мне что есть сил, не обращая совершенно никакого внимания на эту непогоду.
Эта вечность, казалось, граничит с этой дорогой, заключив, давным-давно, негласный договор друг с другом, а я, не глядя, подписал его, и теперь мне нужно выполнять мои обязательства, а ведь я даже не знал, как. Странный договор двух одиночеств, которых свели обстоятельства и выбор, выбор, сделанный мной, так что теперь винить уже было некого да и незачем, мне просто надо было двигаться дальше.
Дорога, казалась бесконечно прямой, с подъемами и спусками, в окружении могучих зеленых провожатых так похожих на молчаливых наблюдателей, которые, так же как и наши близкие, всю жизнь смотрят на нас, смотрят на наши взлеты и наши падения, дарят нам овации и отводят свой взгляд, стоит нам потерпеть фиаско, с разницей лишь в том, что эти наблюдатели всегда молчаливы.
В моем зеркале уже давно скрылся мой город, к которому я был так привязан. Где-то там за горизонтом он исчез, так и не попрощавшись со мной, да и я тоже ушел, молча, как подобает настоящим джентльменам, лишь кивком головы в шлеме показывая ему свое уважение.
«Быстрее, еще быстрее!» – повторял я снова и снова, а вокруг меня давно уже все напоминало размытую картинку, которой я никак не мог насытиться, прижимаясь к баку все сильнее и сильнее. Но вдруг резкая боль пронзила мою грудь так, что стало невозможно сделать подобие вдоха. Эта была боль отчаянья, что намного хуже физической боли и может ныть внутри нас неделями, слагая из них месяца, а месяца могли легко перерасти в года, где каждая новая минута была так похожа на предыдущую, а ты даже не в силах заставить себя разорвать этот замкнутый круг. Разрывая себя изнутри так, что ни один доктор не сможет поставить правильный диагноз, ты постепенно превращаешься в нечто злое, ненавидящее все вокруг; но не стоит забывать, что этот выбор ты сделал сам, и остается лишь смириться с ним, продолжая жить дальше. Потому что это всего лишь справедливое продолжение того, что ты смог достичь сам, и чем раньше ты это поймешь, тем будет легче в твоем неизвестном будущем.
Я стал медленно сбавлять скорость, пытаясь начать дышать заново и, в конце концов, остановился на обочине. Как по щелчку пальцев пустынная дорога оживилась, и все приобрело свои цвета, хоть и с серым отливом. Вокруг меня вновь стали ездить машины, а из-за тучных облаков стало проглядывать то самое солнце. Дождь перестал лить, словно последний раз, и меня понемногу стало отпускать это жжение внутри, но я знал, что теперь оно со мной навсегда, и это облегчение тоже временно, как и всё на этой земле. Я снял шлем, облокотился на байк и первый раз за все это время посмотрел туда, где все начиналось. Легкий озноб, охватывающий меня, постепенно стал угасать, а то, что горело внутри, уже практически не чувствовалось, и в мою память вновь нахлынули приятные воспоминания. Воспоминания из детства, воспоминания о юности, добрые улыбки моих родителей и нежные, до боли любимые её глаза, вызывающие своим присутствием во мне только бесконечную теплоту.
«Воспоминания? Неужели это единственное, что у меня осталось?» – молча вглядываясь в горизонт, я не переставал задавать себе эти вопросы, уже зная ответы, но так и не желая их принимать. Я смотрел в сторону родных мне улыбок и родных глаз, в сторону той своей жизни, что так круто изменилась за какие-то последние несколько часов, в сторону того, что я посчитал просто злой шуткой, а не своим новым настоящим, в сторону самого себя, а точнее, того, что от меня там осталось. И теперь мне нужно было лишь попрощаться со всем этим.
Дождь продолжал идти, с каждой секундой теряя свою значимость и становясь незаметным для меня. Он все так же мыл эту дорогу, смывая с неё пыль на обочину, а я все так же смотрел в этот горизонт, за которым скрылся мой родной город и все те, кого я так любил.
«А может, мне всё же вернуться?.. Может, продолжить жить там и, сохраняя свою веру, смотреть на дорогие мне лица?.. Может, мне всегда быть рядом с ними?.. И увидеть их будущее?» Гнев, на самого себя сменило сомнение, но оно не могло уже ничего исправить, и вскоре я должен был двигаться дальше. Я уже полностью слился с этой серо-зеленой картиной, но всё же продолжал стоять, пытаясь оттянуть момент прощания как можно дальше. Я смотрел и думал, окунался в свои воспоминания и никак не мог понять, где я совершил свою роковую ошибку, ведь для того, чтобы двигаться вперед, надо было отпустить своё прошлое, а для того, чтобы отпустить, надо было хотя бы попытаться понять.
Без прошлого никогда не будет будущего, а наше настоящее это всегда следствие нашего выбора, который мог быть сделан много лет назад.
За те несколько минут, проведенных в той немного суетливой, серой, мрачной тишине под звуки дождя и редких, проезжающих мимо меня машин, я отмотал свою пленку к истоку, к тому, с чего все началось, и теперь оставалось только отпустить, чтобы без сожаления продолжить свой путь. Дорога звала меня в неизвестность, а город за этими холмами, так решительно изгнавший меня, всё никак не мог попрощаться со мной; точнее, это был не он – как бетон может кого-то держать – это были люди, жившие среди этого бетона. Меня держали именно они, но я оставил их, не спросив разрешения на исчезновение, впрочем, как и на то, чтобы остаться среди них. Но это было уже неважно, и несмотря на всё это, мне нужно было двигаться дальше или просто раствориться в этом монотонном пейзаже, что с легкостью меня бы принял.
Я изрядно подустал, и мне нужен отдых, обычный человеческий отдых, на который я имел полное право. А когда я разложу все по полочкам, быть может, всё измениться, и я вернусь, я обязательно вернусь…
Те минуты, что я стоял на обочине, размышляя и обдумывая; всё то, с чем меня столкнула жизнь, превратили дождливый день в медленно наступающий вечер, скрывая за горизонтом выглянувшее на мгновение из-за туч солнце. Оно блеснуло всего раз, но и этих нескольких секунд мне было достаточно для того, чтобы вновь поверить и улыбнуться хотя бы ему. За линией, скрывающей за собой мой город, наступал вечер, и в домах поодиночке зажигались огни, создавая на небе северное сияние огромного мегаполиса. Там, как и всегда, было шумно: множество людей, всегда удивляющих меня своим однообразием и в то же время непохожестью; множество машин, сигналящих и моргающих, спешащих по своим домам; множество того, к чему я так привык за эти годы и так не желал отпускать. Но всё было кончено, и мне нужно было двигаться дальше, продолжая писать своё будущее. Я махнул рукой в их сторону, сказав про себя: «До свидания» всем тем, кого любил, сел на мотоцикл и еще раз попытался увидеть все это великолепное небесное зарево в зеркале заднего вида, но как бы я в него ни вглядывался, в нем было пусто. Поворот ключа, и в воздухе вновь загремел мой оркестр, уже никого не пугающий, но до сих пор самый громкий из того, что могло повстречаться здесь.
«Прощайте… Нет!.. До свиданья!.. До скорого свиданья!» – пронеслось в моих мыслях, ведь я просто не мог подумать иначе. Сцепление, щелчок коробки, газ – всё как и прежде работало на уровне инстинктов, будто я был всего-навсего запрограммированный робот, но у робота нет воспоминаний, эмоций, чувств; робот никогда в жизни не сможет полюбить – и только это говорило мне об обратном, это говорило мне о том, что я еще живой…
Бесконечная дорога с её бесконечным выбором, как вечная борьба добра и зла, но мне это уже не страшно, ведь я знал правду, пускай и такую горькую.
Это был мой путь, который я выбрал сам, а остальное было уже неважно… Ведь эта история началась задолго до этих событий… И мой рассказ будет отличным тому подтверждением…
Детство
Я – мотоциклист, нет, не путайте, не байкер, как многие нас называют, а именно мотоциклист – наркоман скорости, мальчишка в кожаном комбезе и тонированном шлеме, самоубийца, смертник, добровольный камикадзе или как угодно еще – всех наших названий не перечесть, да и сути это нисколько не меняет. Я пролетаю мимо вас на непостижимой вашему уму скорости и мне всё равно, что вы говорите мне вслед и какими взглядами провожаете, я тот, кто получает безграничное удовольствие от того, что вы называете безумием. Многие не понимают меня и таких как я, но на это их право: каждому своё – кому теплые тапочки и горячий ужин жены, а кому пропахшая бензином одежда и остывшие тосты в закусочной. Я одержим всем этим, одержимый маленький двадцатисемилетний мальчик, поменявший все свои ценности на бензин в баке и рев мотора в красной зоне. Помешанный на адреналине в своей крови, я ежедневно наматываю километры жизни на своем спидометре, и минута такой жизни бывает ярче многих ваших лет, что, к сожалению, вам никогда не испытать. Незабываемые ощущения, драйв, прогулки от точки «А» до точки «Б», дружественные приветствия таких же, как я, и совсем не дружественные взгляды людей, застрявших в пробке – вот, наверно, самая малость того, что можно подчеркнуть у моего диагноза, но это всего лишь верхушка. На самом деле это как воплощение мечты, а кто из нас не мечтал хотя бы раз стать чуть более свободнее, чуть более уверенней и немного живее, хотя бы на самую малую часть наших огромных возможностей, но наш страх подводит нас чаще ржавой тридцатилетней иномарки, что готова завестись даже в самый лютый мороз. Мы идем у него на поводу, боясь признаться себе в этом, и наши страхи на этом не заканчиваются. Мы боимся многого. Боимся признаться себе, что очень часто мы похожи, на большое пугливое стадо, живущее, отнюдь, не по своим законам, а тем, что было навязано; и всё, что нам остается, это лишь обвинить всех выскочек в их неправильности, даже не задумываясь о том, что решать это не нам, а тому, кто делает выбор.
