Так на реке Паз и сошлись три границы — России, Норвегии и Финляндки, а если учесть, что по 1940 год область Печенги на востоке от нее принадлежала независимой Финляндии, то станет ясно, насколько в этом сравнительно небольшом и малозаселенном районе сплелись судьбы разных государств и народов.
И если Финнмарк—это настоящая «граница», то еще больше это слово подходит к коммуне Сёр-Варангер, и особенно — к долине Пасвик, которую в Норвегии называют «единственным местом страны, где солнце восходит в СССР, а садится в Финляндии».
Именно в долине Пасвик, с гордостью говорят жители Киркенеса и Сванвика, начинается полоса европейской тайги, которая затем через Финляндию, Карелию, Архангельскую область и Коми республику соединяется с безбрежным зеленым морем Северного Урала и Сибири. А рядом — участки безлесной тундры и дикие — скалы, с которых свешиваются огромные сосульки, похожие на замерзшие водопады. Или вот из окна машины ты видишь реку, скованную, несмотря на яркое солнце, мощным льдом, а уже через несколько минут шоссе выходит к незамерзающему морю, и перед тобой гладь синей воды, выкрашенные в веселые цвета домики, красные днища лодок на берегу и такие же красные круглые буйки на мелководье. Ощущение почти летнего пейзажа только усиливает вид сырых, из-за наступившего отлива, песка и камней и пологих склонов, сбегающих к воде и покрытых ярко-желтой, будто выгоревшей на солнце прошлогодней травой. А рядом, на нависающих над этой травой скалах или на круто обрывающихся к воде противоположных берегах фиорда по темному граниту вниз спускаются тонкие прожилки и широкие языки ослепительно белого снега.
Едва шоссе уходит в сторону от побережья, пейзаж делается еще более суровым, заснеженное редколесье сменяется мрачными скалами, покрытыми разноцветными мхами и лишайниками. Но вот неожиданно дорога достигает полосы песчаных холмов, и, уже появляется ощущение, что ты оказался где-то на Рижском взморье в разгар лета: аккуратные невысокие сосенки карабкаются по девственно-сухому песку на невысокие склоны, которые будто вообще никогда не знали, что такое снег.
Здесь на дорогах асфальт — светлый и чистый, какой не увидишь у нас и в летнюю жару — соседствует с бескрайними белыми полями, а рядом, на освещенных солнцем пригорках из-под сухого, словно соль, и будто никогда не тающего снега выбивается желтая и такая же сухая прошлогодняя трава. Естественно и органично эти природные контрасты перекликаются с контрастами в образе жизни местного населения: у фермерских домиков рядом с автомобилем стоят совсем вроде бы не соседствующие друг с другом в одном времени года велосипеды и... снегоходы.
С природой Финнмарка связаны и пристрастия местных жителей. Многие наверняка знают, что Норвегия-страна рыбы. Ее здесь ловят много, умеют готовить и любят поесть. За любым «шведским» столом — обилие блюд из трески, сельдь под разными соусами, копченая тресковая икра, различные рыбные пасты, семга... Но здесь, в Финнмарке, подлинный царь вод и... стола — Его Величество Лосось.
Когда у местечка Танабру дорога вывела на берега крупнейшей в северной Норвегии реки Тана, мои норвежские спутники не преминули заметить, что она славится рыбной ловлей:
— Когда наступает сезон, здесь собираются любители половить лосося. Жаль, что сейчас не сезон, иначе бы организовали рыбалку. Несколько минут с удочкой, и вытащили бы во-от такую рыбину!
Рыбы в здешних водах действительно очень много, но рыбалка строго ограничена временем, определенными местами и необходимостью приобрести лицензию. Поэтому, видимо, лосось и не переводится в здешних краях, хотя рыболовы съезжаются сюда со всей Норвегии — для них организуют специальные «лососевые» туры. В небольшом придорожном ресторанчике, стоящем у шоссе между Карашоком и Леввайоком, среди заснеженной долины, на берегу замерзшей Таны, из множества блюд мне порекомендовали, конечно же, копченого лосося — нежного, душистого, ароматного. А после обеда, рассмотрев висящие в холле изображения серебристо-золотистых рыб и в таких же рамах под стеклом грамоты, фиксирующие рекордные уловы — с датой, именем рыбака, весом и размером пойманного лосося, я не без интереса принялся изучать правила рыбной ловли и инструкции: выловленную рыбу можно просто забрать с собой, можно сдать, можно передать опытным мастерам, которые приготовят ее по целому ряду рецептов, а потом увезти ее домой уже Готовой.
Но оказалось, что знакомство с этой «самой лапландской» рыбой, во время более чем пятисоткилометрового путешествия из, Киркенеса через Карашок в Альту, на берегах Таны только начиналось…
После пересечения окружающей Карашок заснеженной «видды» шоссе вновь спустилось в речную долину, плавно расширяющуюся, и переходящую в морской залив. «Лаксэльв»— прочел я на дорожном указателе.
— «Лососевая» река»,— объяснила норвежское значение этого названия наша переводчица из Осло Лейла Борген, уроженка Петрозаводска. — В общем, Лососинка, — смеясь, добавила она, вспомнив речку своего родного города.
Мне же стало немного грустно: не может сегодня похвастаться рыбой, давшей ей название, небольшая речушка, впадающая в Онежское озеро в столице Карелии. Здесь же Лаксэльв изобилует рыбой, как и в те времена, когда получила свое имя.
Но оказалось, что не Тана, не даже Лаксэльв — «столица» финнмаркского лосося. Лучшая рыба, считается, обитает в реке Альтаэльв, в Альтафиорде, а значит, является и главным предметом гордости жителей городка Альта. Самым дорогим сувениром, который я привез домой, был специальный сертификат, который мне вручили представители местной коммуны. Текст его звучит примерно так: «Сим подтверждается, что такой-то посетил коммуну Альта, знаменитые своей природой и историей уникальный район, в котором текут лососевые реки. Подписавшийся под этим документом становится полномочным послом Альты как в Норвегии, так и за границей на все времена. В подтверждение этого посол должен носить на груди серебряного альтинского лосося». К сертификату он и прилагался — крошечная рыбка из серебра. Насамой грамоте изображен синий фиорд, над которым висит, холодное полуночное солнце, а венчает картину все тот же знаменитый лосось.
Надо добавить, что Норвегия производит две трети всего атлантического лосося: эту рыбу называют «норвежским золотом». Конечно, реклама всегда склонна к преувеличению. Но то, что лосось является подлинным золотом Лапландии — это точно!
Саамское время
Почему ты называешь нас лапландцами?—спросила меня Метте Балловара, журналистка с Саамского радио в Карашоке. — Мы зовем себя «сами».
— Просто потому, что так будет по-английски.
А именно по-английски мы говорили с этой молодой симпатичной саамкой, которая, как я позже понял, немного знает еще французский и финский, не считая, естественно, норвежского. Я говорил ей о том, что в детстве читал сказки, из которых впервые узнал о Лапландии, полумифической стране где-то далеко на Севере, где всегда холодно, где снег и льды, где бродят олени и где живут люди, знакомые с колдовством…
Метте внимательно слушала меня, приветливо улыбаясь и, видимо, стараясь понять, как я ощущаю себя здесь, как воспринимаю ее саму и всю окружающую обстановку. Но я еще сам пока многого не понимал и многое хотел узнать. И мы говорили о норвежской Лапландии и ее крошечно столице.
Ее название саамы произносят сегодня на норвежский манер «Карашок», хотя даже наши карты придерживаются более правильного, саамского произношения «Карасйок» — правда, в зависимости от диалекта это может быть и «Карашйохка», и как-то еще. Почему же тогда Метте покоробило английское «Lapp» — «лапландец»? Что это — результат определенной культурной ассимиляции, с которой саамы смирились, но в то же время желания подчеркнуть свою самобытность?
...В Карашок мы приехали под вечер. На невысокие холмы, поросшие сосновым редколесьем, ложилась ночная темнота. Вокруг, не теснясь друг к другу, стояли аккуратные домики один-два этажа, и не было видно ни души. Нас пригласили на ужин. Я не много задержался и один шел по дорожке среди черных елей. Вдруг сбоку, прямо в снегу я увидел свечи, которые обозначали в темноте еще одну дорожку, уходящую вправо, и делали атмосферу немного рождественской, немного таинственной. Тропа привела меня к массивной двери в землянку которая возвышалась над снегом в виде огромного чума из дерева. Это был ресторан — за дверью свежий морозный воздух сменился теплом и уютом. Посреди зала полыхали высушенные березовые бруски, вспыхивая молниеносно, словно порох, и тут же выбрасывая ввысь, через круглое отверстие в конусе чума, снопы ярких искр. Вдоль стен по кругу шли деревянные скамьи, покрытые оленьими шкурами. А на них сидели люди, которые были одеты ярче, чем пылающий посредине огонь.
