Мирек был совершенно сбит с толку.
— Куда? — шепотом спросил он.
— Не знаю, мой мальчик!.. — И женщина снова заплакала, беззвучно глотая слезы.
У Мирека задрожали губы. Постепенно он начал сознавать всю тяжесть и непоправимость свалившегося на него горя. Перед его внутренним взором промелькнули образы отца и матери, почему-то из далекого детства — песчаный пляж, лазурная поверхность Махова озера. Отец посадил его к себе на плечи и бежит в воду. Мирек визжит от восторга и страха. «Не утопи его, сумасшедший!» — встревоженно кричит им мать. Она лежит на песке под большим ярко-желтым зонтом. Отец оборачивается: «Ничего! Он мужчина! Пусть закаляется!..»
— А что будет с ними? С отцом, с мамой?
— Не знаю, дорогой… — ответила пани Стахова. — Но бог милостив. Может, все и обойдется, и вы снова соберетесь вместе… — Она всхлипнула и сунула ему в карман макинтоша какие-то бумажки. — Тут сто крон, Мирек, и продуктовые карточки… На хлеб, па мясо… Все, что могла… А теперь беги! Тебе нельзя попадаться на глаза этим бандитам! И родителям твоим будет легче, если они будут знать, что ты на свободе. Помни это!.. Дай-ка я поцелую тебя на дорогу!.. Будь мужчиной!
Она дрожащими руками нагнула к себе его голову и торопливо расцеловала в обе щеки. Затем она почти насильно вывела его из ворот.
— Беги, Мирек, беги!
Ее страх передался ему. Очутившись на залитой солнцем улице, он еще раз обернулся, глянул на пани Стахову широко раскрытыми глазами и, дико вскрикнув, бросился бежать.
— Беги, мой хороший, беги, беги… — шептала пани Стахова.
Когда паренек скрылся за первым поворотом, она облегченно вздохнула, затянула потуже платок и, сгорбившись, поспешно засеменила в противоположную сторону.
4
Несколько кварталов Мирек пробежал, ничего не соображая, ничего не видя вокруг себя. В его мозгу кричало и билось одно только слово: «Беги!»
И он бежал… Прохожие удивленно оглядывались, качали головами. Он с разбегу врезался в группу немецких солдат, и те грубо обругали его, а один ткнул кулаком в шею. Мирек побежал еще быстрее.
Но вскоре острое покалывание в боку заставило его перейти на шаг, а потом и вовсе остановиться. Тяжело дыша, он осмотрелся и понял, что бежит к своей школе. Но почему к школе? Его мозг встрепенулся и лихорадочно заработал. Нет-нет, туда нельзя! Там его тоже ждут гестаповцы!..
Оленька! Как он мог забыть о ней?.. Ведь всего час назад он прощался с ней перед гимназией. Он успел незаметно шепнуть ей: «Сегодня в четыре на нашем месте!» Она засмеялась, кивнула головой в меховой шапочке и убежала догонять подружек.
Но она кивнула! Значит, придет!.. Оленька, смешливая, черноглазая Оленька, единственный близкий человек на свете, которого можно еще увидеть, не думая об опасности…
Мирек несколько успокоился. Мысли его потекли более упорядочение. У него появилась цель — «наше место», а это в его положении было самое главное.
Он свернул в глухой переулок и далеким окольным путем зашагал к Вышеграду…
Пустынные аллеи Вышеградского парка встретили Мирека глубокой тишиной. Снег здесь таял не так быстро, как на городских улицах. Он лежал еще на аллеях и на газонах среди голых деревьев нетронутым влажным покровом и ослепительно сверкал на солнце. С деревьев капало. Какие-то взбудораженные пичужки радостно перекликались среди черных сучьев. Пахло размокшей корой…
Мирек отыскал одинокую скамью. Здесь он уже два раза встречался с Оленькой… На скамье лежал тяжелый, мокрый снег. Мирек сгреб его на землю и устало опустился на скамью.
Тотчас же со всех сторон на него надвинулась грозная тишина. Она сдавила его, как стальными тисками, заставила вновь пережить весь ужас положения. Он вспомнил рассказы о чудовищных застенках гестапо. Вспомнил кроваво-красные объявления чрезвычайного имперского суда и так ярко, до ужаса реально представил себе имена отца и матери в этих списках, что, схватившись за голову, глухо застонал, упал на скамью и, прижавшись лицом к холодной коже портфеля, горько заплакал.
5
Лейтенант Вурм переоценил свои силы. Он вернулся с задания ровно через три часа и предстал перед своим шефом с видом далеко не геройским. Он был бледен, растерян, и рука его, взметнувшаяся для приветствия, заметно дрожала.
— Разрешите доложить, герр майор?
Кребс двинул каменной челюстью.
Вурм, путаясь и сбиваясь, принялся докладывать о ходе операции. Он пространно поведал о блестяще выполненном аресте инженера Яриша на заводе, об удачном аресте его жены Ярмилы Яришевой на квартире, о результатах обыска и… замялся.
Запавшие глаза майора недобро сверкнули.
— Младшего Яриша, герр майор, задержать не удалось, — поспешно заговорил лейтенант. — Он почему-то не вернулся из школы домой. Все дополнительные поиски ни к чему не привели. Мальчишка исчез бесследно. Я лично ездил в школу. Установил, что Мирослав Яриш был на уроках до конца занятий и ушел домой в самом безмятежном настроении. Последнее говорит о том, что в школе он, во всяком случае, никем предупрежден не был. Значит, каким-то образом по дороге домой он узнал…
Лейтенант запнулся и судорожно проглотил слюну. Кребс пристально смотрел на него, играя желваками своих каменных челюстей.
— Но, если герр майор позволит, — упавшим голосом продолжал лейтенант, — я осмелюсь доложить свое мнение… На мой взгляд, дальнейшие хлопоты по поимке ни к чему не причастного подростка не оправдают расходов. У нас есть жена инженера Яриша, и это гарантирует нам…
Майор Кребс остановил лейтенанта брезгливой усмешкой, заговорил сам. Заговорил тихо, ровно, даже несколько задумчиво:
— О целесообразности той или иной операции, лейтенант, вам рассуждать не пристало. Я с предельной ясностью и четкостью обрисовал вам всю важность и ответственность порученного вам задания. Я особо подчеркнул, что семья преступника должна быть задержана полностью. Но вы не оправдали моего доверия и провели операцию спустя рукава. Это очень плохо… Сколько лет Мирославу Яришу?
— Шестнадцать лет, два месяца и четыре дня, герр майор!
— Шестнадцать лет. В таком возрасте он мог быть сообщником отца. Это неизмеримо увеличивает вашу вину, лейтенант. Мирослава Яриша необходимо взять. Он мне нужен. Могу вам дать время до утра, чтобы исправить ваш промах. Для вас это последний шанс. Если завтра к восьми ноль-ноль Мирослав Яриш не будет задержан, я немедленно отчислю вас в действующую армию на Восточный фронт. Растяпы и ротозеи мне не нужны. Все. Можете идти.
Лейтенант Вурм вылетел из кабинета начальника как ошпаренный. Созвав молодчиков своей оперативной группы, он устроил им небывалый разнос. Он дал им шесть часов на поимку «проклятого мальчишки» и пригрозил, что всех собственноручно перестреляет. Затем он бросился к телефону и принялся обзванивать городские отделения чешской полиции, железнодорожную охрану, комендатуру СС, радиокомитет и даже почтамты, всюду требуя помощи и содействия.
…Майор Кребс помял ладонями щеки и с хрустом потянулся. Интересно, как этот идиот справится с таким сложным заданием? Он-то, Кребс, знает, как трудно поймать на мушку напуганного, убегающего зверя. Мальчишка, конечно, не стоит трудов, которые придется на него затратить. Но приказ есть приказ, а инструкция есть инструкция. И Яриш-младший должен быть взят любой ценой!..
6
Стражмистр Йозеф Кованда вернулся с дежурства в половине четвертого. Настроение у него было прескверное. Он молча разделся, огромную черную шинель повесил на крюк, широкий ремень с пустой пистолетной кобурой швырнул в угол. Грузно опустившись на табурет, принялся, кряхтя, стаскивать мокрые сапоги.
Из кухни выглянула его жена Марта, полная сорокалетняя брюнетка со спокойным красивым лицом.
— Ты сегодня явился словно дух святой. И не слышно тебя даже! — сказала она, удивленно вскинув брови.
— Здравствуй! — буркнул Кованда, продолжая трудиться над сапогом.
— Здравствуй, здравствуй! — проговорила нараспев пани Ковандова и, выйдя в переднюю, плотно прикрыла за собой дверь.
— Что случилось, Йозеф? Почему ты не в духе? — тревожно спросила она.
— Ничего, Марта, не случилось. Просто осточертело все… — Покончив с сапогом, он выпрямился на табурете. — Оленька дома?
— Дома, но собирается уходить. Говорит, что к подруге — делать уроки.
Кованда задумался, глядя перед собой. Затем хлопнул себя по колену и приказал:
— Пошли ее ко мне в столовую.
— Зачем?
— Спросить кое-что.
— А при мне нельзя?
— Можно. Только сначала я хочу поговорить с нею с глазу на глаз. Тебе я потом расскажу.
— Что-нибудь случилось, Йозеф?
— Да нет, пустяки…
— Ну смотри.
Марта удалилась на кухню, а Кованда сунул ноги в теплые туфли и прошел в столовую.
