Этот человек был настолько опасен.
Посмотрите, как он ее держал. Если бы желание овладело им, он мог бы свернуть ей шею и заставить страдать. Она не могла поверить, что умоляет этого сумасшедшего.
Джино внезапно кивнул головой и улыбнулся.
Это было неприятно.
Ее сердце все еще колотилось.
— Хорошо, я оставлю твоего отца в покое. Он может иметь право отработать свой долг долгим и трудным путем, но взамен я оставлю тебя.
— Что?
— Я не закончил. Ты научишься меня не перебивать? Ты будешь принадлежать мне. Я могу поступать так, как захочу, пока мне это удобно. Ты будешь в моем распоряжении весь день и ночь. Это единственная сделка, которая у тебя есть. Возьми это или оставь. У тебя есть около пяти минут, прежде чем мой человек доберется до больницы.
— Это единственная сделка, которую ты готов мне предложить? — спросила она.
— Да.
— Мне нужно договориться.
— Никаких переговоров. Ты моя. Все, что касается тебя, принадлежит мне. А теперь соглашайся на эту сделку, иначе твоему отцу будет очень больно.
Тик так.
Нет, она не могла этого сделать.
— Я согласна.
Она не могла позволить, чтобы страдания ее отца продолжались. Она сделает все возможное, чтобы ее отец был жив и здоров.
* * *
В женщине, которую он только что купил, не было ничего особенного. Он знал все, что можно было знать об Эйвери Финче. В тот момент, когда кто-то приходил к нему за деньгами, он ставил перед собой задачу убедиться, что у этого человека есть слабое место. Эйвери принадлежала ее отцу, и, придя сегодня вечером в его магазин, ему было любопытно, как именно он может манипулировать ситуацией.
Эйвери была другой. Хоть она и боялась его, она все равно сопротивлялась.
Ему это показалось интересным.
Большинство женщин предлагали свои тела, и в каком-то смысле Эйвери сделала именно это, только она, похоже, этого не осознавала.
В его распоряжении был целый город, и все же эта женщина с ее страстью и глупостью что-то пробудила в нем. Она попыталась апеллировать к его более мягкой стороне. Ей нужно было понять, что в нем нет ничего мягкого.
Будучи капо, каждая клеточка сострадания умерла. Это должно было произойти. Он не дожил до сорока лет по своей специальности, проявив какое-либо сочувствие.
Глядя на нее сейчас, он знал, что ему будет очень весело.
Он отозвал своего человека, который в тот самый момент собирался войти в больницу. Еще больше сломанных костей не погасило бы долг, но Джино нравилось производить впечатление. Отец Эйвери был многим ему обязан, и даже если бы он сочувствовал его тяжелому положению, он не мог проявить фаворитизм.
Теперь, когда он заберет у него дочь, это станет сигналом для любой семьи, которая подумает о том, чтобы занять у него деньги; совсем другая идея.
— Твой отец в безопасности.
— Спасибо.
— Пока не благодари меня.
Он подошел к двери и сообщил охранникам, что у него гость. Простым щелчком пальцев они схватили кричавшую девушку.
— Подожди, перестань, я не понимаю.
Джино повернулся, чтобы посмотреть на нее, как раз в тот момент, когда один из его людей перекинул ее через плечо. Она не была стройной женщиной. Ее формы были чертовски божественными, и он не мог дождаться, когда она окажется на его кровати, раздвинув ноги и приглашая его войти.
Даже сейчас, когда она ненавидела его — а ему это нравилось, — Эйвери все равно собиралась умолять его.
— Теперь ты принадлежишь мне, Эйвери. Я не люблю оставлять свои игрушки только для того, чтобы с ними играли все.
— Я не игрушка.
— Да, ты. Или мне стоит перезвонить своему мужчине и на этот раз приготовить еще и несколько ребрышек?
Он увидел, как сжалась ее челюсть. Хорошо, он задел нерв. Ему это понравилось.
— Хорошо?
— Нет, — выдавила она это слово.
— А теперь скажи это.
— Что? — спросила она.
Он запустил пальцы в ее волосы и откинул ее голову назад, чтобы посмотреть ей в глаза. У нее были красивые, насыщенные карие глаза. Прямо сейчас они были полны слез. Он не возражал против слез. Для него это означало, что он хорошо справился с работой.
— Скажи: я твоя игрушка, Джино Мацца.
Она стиснула зубы, выглядя решительно, как будто собиралась сражаться с ним на каждом шагу. Глупая девчонка.
Все, что ему нужно было сделать, это поднять свой мобильный телефон.
— Я твоя игрушка, Джино Мацца.
— Хорошо. Я сделаю все, что ты захочешь.
Она повторила за ним.
— И я буду наслаждаться каждой секундой.
— Ты не можешь заставить меня сказать это.
— Милая девочка, я думаю, тебе нужно понять, что я могу заставить тебя сделать что угодно.
Он заставил ее сказать это, прежде чем заставить своих людей отвезти ее в машину. Он подождал пару минут, дав им возможность связать ей руки и ноги. Она, скорее всего, нападет на него в машине, и даже несмотря на то, что это доставило бы ему массу удовольствия, он все равно не был готов ради этого рисковать своей жизнью.
Джино оглядел семейный магазин. Он бывал здесь пару раз, еще будучи ребенком. Его мать любила готовить для отца. До ее смерти его отец был нормальным человеком. После ее смерти почти тридцать лет назад Джино Мацца-старший стал монстром, и даже он многому научился.
Никогда не позволяйте женщине стать вашей слабостью, поскольку другие всегда будут этим пользоваться. Их враги знали, что его мать была любовью всей жизни капо. Они расправились с ней холодно. Джино вспомнил, как находился посреди улицы. Сумка с продуктами, которую она купила для приготовления юбилейного ужина, валялась на тротуаре. Он держал ее голову в своих руках, кровь пачкала его одежду. Одна пуля в голову.
Именно таким его нашел отец.
За всю свою жизнь это был единственный раз, когда Джино видел, как его отец плакал, а потом потерял самообладание. Он впал в ярость, в отличие от всего, что видел этот город. Никто не заменил ему мать, а отец был холоднее глыбы льда.
Отбросив эти мысли, он направился к ожидающей машине. Проскользнув внутрь, он увидел, что его люди также заклеили ей лицо скотчем.
Он улыбнулся и сел обратно. Ее руки были связаны перед ней, как и ноги. Она выглядела как жертва. То, как ее руки сжали ее груди, ему очень понравилось. Рубашка, которую она носила, была порвана, и виднелась часть бюстгальтера. Это был красивый белый цвет, знавший лучшие дни.
— Если ты пообещаешь не кричать, я сниму пленку. Закричишь, и я тебя задушу.
Она кивнула.
Он наклонился и сорвал скотч с ее губ. Она ахнула. Он увидел, как на ее глазах выступили слезы, и стал ждать.
Звук не пришел и он удовлетворенным сел.
— Итак, чем ты занимаешься, Эйвери? — спросил он.
— Разве ты не знаешь?
— Я знаю. Я знаю о тебе все, что нужно знать, но пытаюсь вести светскую беседу. Я предлагаю тебе поддерживать мой интерес как можно дольше.
— Или?
— Или твоему отцу будет очень больно. Пока ты меня развлекаешь, он в безопасности и готов отработать свой долг.
— Он не может сейчас работать.
— Он мог бы, если бы вышел из больницы. Я видел, как ко мне возвращались мужчины со сломанными руками, но все еще способные что-то сделать. Теперь расскажи мне о себе.
Она сжала губы, и он поднял бровь. Здесь у него была вся власть, и она это знала.
— Я работаю в детском саду для детей, родители которых работают полный рабочий день и не могут позволить себе регулярный детский сад. Мы взимаем небольшую плату, но не стоимость постоянного ухода.
— Ты любишь детей?
— Да. Они не жестокие монстры.
— Будь осторожная. Некоторые дети уже созданы такими.
Она покачала головой.
— Ты ничего не знаешь.
— Я знаю, что каждый ребенок рождается невинным, а монстры создаются.
— Ты пытаешься оправдаться? — спросила она.
— Нет. Я просто констатирую факт.
— Ты не знаешь, о чем говоришь. Никто не знает, что это за монстр. Это не всегда жестокое воспитание.
