— Ровным счётом ничего, — продолжал Майлз. — Гэвин ещё в четверг играл с ним в сквош.
— И ничто не предвещало?
— Абсолютно. Он Гэвина разгромил.
— Бог ты мой. Значит, судьба такая, верно? Значит, судьба такая. Погоди, тут мама что-то сказать хочет.
В динамиках стукнуло и звякнуло, а затем послышался вкрадчивый голос Ширли.
— Какое ужасное потрясение, Майлз, — сказала она. — Как вы это выдержали?
Саманта неловко глотнула кофе; тёмные струйки потекли от уголков рта к подбородку, и она утёрла лицо и грудь рукавом. Майлз всегда разговаривал с матерью по-особому: глубоким и властным голосом, непреклонно, напористо и деловито. Иногда, особенно в подпитии, Саманта передразнивала беседы Майлза и Ширли. «Ни о чём не тревожься, мамочка. У тебя есть Майлз. Твой стойкий оловянный солдатик». — «Солнышко, ты у меня просто чудо: большой, храбрый, умный». Бывало, Саманта разыгрывала эту сценку в гостях; Майлз злился и ощетинивался, но для виду похохатывал. А в прошлый раз у них на обратном пути прямо в машине вышел скандал.
— Неужели вы ехали с ней до самой больницы? — спрашивала Ширли на всю кухню.
Нет, мысленно отбрила Саманта, на полпути заскучали и вылезли.
— Это самое малое, что мы могли сделать. К сожалению, остальное было не в нашей власти.
Тут Саманта не выдержала и пошла к тостеру.
— Не сомневаюсь, что Мэри вам очень благодарна, — сказала Ширли.
Громыхнув крышкой хлебницы, Саманта сунула четыре белых ломтика в решётчатые щели тостера. Голос Майлза сделался более естественным.
— В общем, когда врачи сказали… констатировали смерть, Мэри попросила вызвать Колина и Тессу Уолл. Сэм тут же им позвонила, мы дождались их приезда и только тогда вернулись домой.
— Ей очень повезло, что вы оказались рядом, — заключила Ширли. — Сейчас ещё папа хочет что-то сказать, Майлз, передаю трубочку. Мы с тобой позже поболтаем.
— Мы с тобой позже поболтаем, — одними губами проговорила Саманта, обращаясь к чайнику.
В нём отражалось её лицо, опухшее после бессонной ночи. Карие глаза воспалились: чтобы ничего не упустить из рассказа мужа, она слишком поспешно и неосторожно нанесла на веки лосьон для искусственного загара.
— Может, заглянете к нам вечерком? — загрохотал Говард. — Нет, погоди… мама напомнила, что мы сегодня играем в бридж с Балдженсами. Приезжайте завтра. На ужин. Часам к семи.
— Постараемся, — ответил Майлз, косясь на жену. — Я спрошу, какие планы у Сэм.
Она не выразила ни согласия, ни протеста. Когда Майлз повесил трубку, напряжение странным образом разрядилось.
— Не сразу поверили, — сказал он, как будто Саманта не присутствовала при разговоре.
Они молча ели тосты, запивая их свежей порцией кофе. Жевательные движения умерили раздражение Саманты. Она вспомнила, как с рассветом судорожно подскочила на кровати в тёмной спальне и до смешного быстро успокоилась, когда с благодарностью нащупала рядом с собой Майлза, такого большого, с брюшком, пахнущего камфорным маслом и застарелым потом. Вслед за тем она представила, как будет рассказывать покупательницам у себя в бутике, что прямо у неё на глазах человек упал замертво и что они с мужем помчались на «скорой» в больницу. Она до мелочей продумала, как опишет все этапы поездки, вплоть до самой драматичной сцены, когда появилась докторша.
Всё дело портила молодость этой невозмутимой особы. Могли бы доверить такое важное сообщение кому-нибудь посолиднее. Впрочем, настроение опять было на подъёме: Саманта вспомнила, что на завтра у неё назначена встреча с торговым представителем фирмы «Шанпетр»; по телефону они мило пофлиртовали.
— Ладно, пора двигаться, — сказал Майлз, допив кофе и поглядев на светлеющее за окном небо.
С глубоким вздохом он отнёс тарелку и кружку в посудомоечную машину, не забыв на ходу похлопать жену по плечу:
— Поневоле задумаешься, верно?
Покачивая коротко стриженной, седеющей головой, он вышел из кухни.
Саманте он порой казался нелепым, а в последнее время ещё и нудным. Впрочем, ей было приятно, что он изредка позволяет себе многозначительный слог, примерно так же, как она сама по особым случаям позволяла себе надеть шляпку. А что, в такое утро вполне уместна была многозначительность и некоторая торжественность. Доедая тост и убирая со стола, она мысленно отрепетировала готовый рассказ для своей продавщицы.
II
— Барри Фейрбразер умер, — выдохнула Рут Прайс.
Она почти бежала по стылой садовой дорожке, чтобы застать мужа, пока тот не ушёл на работу. Даже не остановившись в прихожей, чтобы снять пальто и перчатки, она ворвалась в кухню, где завтракали Саймон и двое их сыновей-подростков.
Её муж оцепенел, поднеся ко рту ломтик тоста, который тут же опустил на тарелку театрально-медлительным жестом. Мальчики смотрели то на мать, то на отца, но без особого интереса.
— Говорят, аневризма, — сказала Рут, переводя дыхание; палец за пальцем она стянула перчатки, потом размотала шарф, расстегнула пальто. Худенькая, темноволосая, с тяжёлыми веками над скорбными глазами, она неплохо выглядела в голубой сестринской форме. — Упал прямо в гольф-клубе… его сопровождали Саманта и Майлз Моллисон… а потом приехали Колин и Тесса Уолл…
Рут бросилась обратно в прихожую, повесила верхнюю одежду и вернулась, чтобы ответить на вопрос, который Саймон прокричал ей вслед:
— Что такое «таневризма»?
— А-нев-риз-ма. Поражение артерии головного мозга.
Она порхнула к чайнику, щёлкнула кнопкой и принялась сметать крошки, скопившиеся вокруг тостера, а сама говорила:
— Похоже, у него было обширное кровоизлияние в мозг. Бедная, бедная его жена… она совершенно убита…
На мгновение застыв, Рут посмотрела в кухонное окно, на хрусткую белизну инея, на аббатство за долиной, темневшее скелетом на фоне бледного розовато-серого неба, на панорамный вид, который составлял гордость Хиллтоп-Хауса. Пэгфорд, который ночью был не более чем скоплением мерцающих в тёмной низине огоньков, сейчас открывался холодному рассвету. Но Рут этого не замечала: мыслями она всё ещё находилась в больнице и смотрела, как из палаты, куда поместили Барри, выходит Мэри, поняв, что бесполезные системы жизнеобеспечения отключены. Искреннее сочувствие Рут распространялось в первую очередь на тех, кто, с её точки зрения, был похож на неё. «Нет, нет, нет, нет», — твердила Мэри, и это инстинктивное неверие эхом отзывалось в душе Рут, увидевшей себя на её месте.
Гоня прочь эти мысли, она обернулась и посмотрела на Саймона. Его светло-каштановые волосы совсем не поредели, фигура оставалась жилистой, как в двадцать с небольшим, а морщинки у глаз только добавляли ему привлекательности, но Рут, после долгого перерыва вернувшаяся к своей профессии, вновь осознала, сколь уязвимо, тысячу раз уязвимо человеческое тело. В молодости она была куда менее чувствительной, а нынче радовалась уже тому, что все они живы.
— Неужели ничего нельзя было сделать? — спросил её Саймон. — Подключили бы какой-нибудь аппарат.
Он возмущался, как будто медицина в который раз показала свою никчёмность, не совершив самого простого и очевидного.
Эндрю внутренне злорадствовал. Он заметил, что в последнее время отец, заслышав из уст матери медицинские термины, непременно высказывает дурацкие, невежественные соображения. Кровоизлияние в мозг. «Подключили бы какой-нибудь аппарат». А мать и бровью не повела. Как всегда. Эндрю жевал хлопья «Витабикс» и закипал ненавистью.
— Когда его привезли, было слишком поздно, — сказала Рут, доставая чайные пакетики. — Он скончался по дороге в больницу.
— Чёрт побери, — бросил Саймон. — Сколько ж ему было, лет сорок?
Но Рут уже переключилась на другое:
— Пол, у тебя на затылке колтун. Ты когда-нибудь причёсываешься?
Она достала из сумки щётку для волос и сунула её сыну.
— А какие-нибудь признаки были? — допытывался Саймон.
Пол водил щёткой по густым, спутанным волосам.
— Кажется, пару дней его донимали сильные головные боли.
— Угу. — Саймон жевал тост. — А ему — хоть бы что?
— Ну, он не придавал этому значения.
Саймон проглотил.
— Значит, судьба такая, — с видом знатока изрёк он. — А вообще надо было за собой следить.
«Как мудро. — Эндрю едва сдерживал презрение. — Какая глубокая мысль. Выходит, человек сам виноват, что у него в мозгу лопнула артерия. Самодовольный старпёр», — молча бросил он в лицо папаше.
Саймон ткнул ножом в сторону старшего сына и объявил:
— Да, между прочим: этот у нас пойдёт работать. Пицца-Тупица.
Рут испуганно переводила взгляд с мужа на сына. У Эндрю на багровых щеках проступили свежие угри; он уставился в миску с бежевым месивом.
