— Медленно отойди в сторону, — тихо велел он, не отрывая глаз от адских творений, и я не сразу поняла, что это адресуется мне.
Мои шевеления никак нельзя было назвать тихими и медленными — я рывками плюхалась в ледяной воде, заставляя окоченевшие конечности послушно двигаться, всё больше смущаясь под оценивающими и насмешливыми взглядами.
Как я выбралась — не помню, чем закончился бой (да и был ли таковой) — не знаю: что-то тёмное и вязкое с проблесками пережитых событий окутало моё слабо сопротивляющееся сознание и я просто отключилась.
* * *
Я проснулась оттого, что чья-то усатая морда усердно тыкалась мне в лицо, требуя внимания. Я открыла глаза… и тут же закрыла их обратно, молясь про себя, чтоб увиденное оказалось горячечным бредом: рядом со мной разместилась полутораметровая зверюга больше всего напоминающая кошку (если, конечно, существовали кошки таких исполинских размеров) белая как снег, с красными глазами-блюдцами, противно-розовым носом и умильнейшей физиономией. Зверь хрипло мавкнул, заметив моё пробуждение, и ещё раз уткнулся мне в лицо, обдавая горячим дыханием.
— Альбина, брысь! — велел чем-то недовольный молодой женский голос. Кошка спрыгнула с кровати с такой силой, что меня чуть не спружинило вслед за ней, и куда-то удалилась по своим кошачьим делам.
— Вы как?.. Ау, девушка!
Чья-то бесцеремонная рука коснулась моего плеча, попутно задев одну из многочисленных ран. Я невольно скривилась и открыла глаза.
Надо мной склонилось усыпанное веснушками лицо. Любопытные глаза тёплого фиолетового оттенка, все в тонких лучиках морщинок-смешинок, уставились на меня, хлопая пушистыми бесцветными ресницами. Волосы забраны под чепец, но несколько непослушных медно-рыжих вихрей выбились и рассыпались по плечам. В сочетании с коричнево-кирпичным шерстяным платьем девушка была более чем запоминающейся: просто факел в человеческом обличии! Но несмотря на это, незнакомка была очень милой… и даже грязное пятнышко на кончике вздёрнутого носика не скрадывало впечатления.
— Вы кто? — прошептала я, не в силах выразить удивление или хотя бы захудалый интерес.
— Вета, а кто ты? — любознательная мордашка склонилась ещё ближе, чтоб навострённые ушки ни в коем случае не пропустили моего откровения.
— А я хочу есть…
…Верёвки двумя бездушными змеями обвили запястья. Испуг сковал тело, судороги добегали, казалось, до кончиков волос и тёплые слёзы стекали по щекам, разделяя лицо на три замурзанные части. Вокруг суетились люди, в безумном жестоком упоении стучали молотки по возводимому помосту и хищно потрескивал под руками добровольцев хворост, сносимый к центру площади.
— Убийца… — шипело общество, кидая хищные взгляды в сторону покосившегося сарайчика, где под прохудившейся крышей на прогнившей соломе сидела хрупкая фигурка с разметавшимися тёмными волосами, вся в синяках и ссадинах. Возле сарая дежурило несколько односельчан с рогатинами и вилами наперевес, но как только какой-то шутник из толпы запустил в пленницу гниющим помидором, разом отошли в стороны, чтоб не мешать сему богоугодному делу. Девушка едва заметно скривилась, когда овощ размазался по густым волосам и тут же получила по отставленным ладоням раскаленным железным прутом от одного из стерегущих — со шрамом на щеке и самым фанатичным блеском в глазах.
— Ведьмино отродье! — пробасил он. — Ещё и кривиться смеешь?!
Девчонка неожиданно перестала плакать, исподлобья посмотрела на обидчика и очень серьёзно звонким шёпотом произнесла:
— Даже если вам удастся меня спалить, ваше село обречено ибо на каждом из вас я вижу Печать смерти. Не выживет никто! А ваш голова отказался мне поверить, когда вчера я приходила к нему. Люди, бросайте свои дома и уходите отсюда прочь. Здесь нет жизни.
Народ оцепенел, отпрянув от девушки, как от прокажённой и лишь фанатичный сторож бросился к ней и звонко отвесил пощёчину. Молодая ведьма упала, облизывая кровь с разбитой губы и отплёвывая её в сторону. Второй сторож — менее фанатичный, но тоже не обременённый человеколюбием — достал из-за пояса хлыст. Свинцовый шар, вплетённый в конец кожаной плети прошёлся по спине и плечу пленницы, разрывая тонкую ткань и плоть. Один-единственный удар едва не вышиб из неё дух, оставив петлять где-то на задворках сознания. В ожидании второго удара девушка сжалась в дрожащий комочек.
— Лупи её! — тут же подхватила босоногая банда малолетних беспризорников, слоняющихся по площади в поисках развлечений, и сразу же из десятка мест вылетели уворованные у торговок овощи со спрятанными в них камнями. Один угодил "ведьме" в висок, девушка охнула и закатила глаза.
— Дурак! — дородная мамаша в мятой застиранной юбке с энным количеством разномастных заплаток отвесила умельцу весомую затрещину. — Ещё пришибёшь ненароком, а взрослым иногда тоже повеселиться хочется.
Площадь согласно промолчала…
— Велета, ты что приставала к ней с расспросами? — кто-то усталый грузно сел в кресло у моей головы и тут же над ухом раздалось довольное кошачье урчание, сравнимое разве что со скрежетом железа по стеклу. Я опять дёрнулась, не в силах выносить подобные звуки, раскрыла глаза… закрыла, подумала, открыла вновь и опять им не поверила: передо мной была моя недавняя знакомая Вета… а рядом сидела ещё одна — точно такая же, только пузатая, в смысле, беременная. Я вскрикнула, вовремя не прижав ладонью рот — испугалась я вовсе не круглого пуза или нахмуренных бровей близнеца. Над женщиной раскинул крылья тёмный знак, колышущийся маревом, волнами пульсирующий от центра к оборванным краям и с каждой минутой наливающийся багрянцем. Когда пробьёт час, Печать станет кроваво-алой… Но никто другой её не видел, крылья смертельного отпечатка являлись призрачным напоминанием, предупреждением судьбы, которое никак нельзя отклонить… сколько я не пыталась.
Две Веты понятливо хмыкнули, принимая мой испуг за привычную реакцию всех окружающих на два одинаковых лица.
— Не переживай, — "моя" Вета подмигнула мне с самым плутовским видом. — Она моя сестра Вела. Мы с ней…
— Она уже поняла, — перебила беременная близняшка, тепло улыбаясь мне и одновременно с этим меняя мне компресс на лбу. — Авелия.
— Очень приятно, — поморщилась я: любое даже крохотное шевеление отзывалось в спине невыносимой болью. — Где я?
— Вы в безопасности, — Авелия перебила Вету, уже открывшую было рот для подробного ответа, и мне пришлось удовлетвориться этими скудными знаниями. — Вы кажется голодны?
Я не заметила, откуда в руках Авелии появилась чашка с бульоном, но безропотно позволила себя накормить. Пока тёплая жидкость текла мне в горло, никто не мешал мне разглядывать помещение, в котором я очутилась. Комнатка была довольно просторной и почти не заставленной мебелью. Из всей утвари — камин с потрескивающими поленьями, возле него моя кровать, длинный стол, за которым сейчас колдовала Вета, старательно сортируя фаянсовую и фарфоровую посуду, несколько простых стульев, одно кресло специально для Велы и высокий старый сервант, доверху набитый дорогой посудой. Скудное освещение свечей всё-таки позволило рассмотреть глазурь на тарелках и хрустальный отсвет в бокалах. Окно — маленькое и зарешёченное — было пробито под самым потолком и никакого света не пропускало; из чего я сделала вывод, что сейчас уже ночь и давно пора спать. Одна из двух дверей была плотно закрыта и оттуда сквозило сырым холодом. Вторая стояла приоткрытой. За ней пульсировал тёплый живой свет масляного светильника, доносились неясные голоса, топот маленьких ножек и всё тот же звон посуды. Потом топот участился, что-то просвистело в воздухе и послышался тонкий звон бьющегося хрусталя. Авелия тут же скривилась и опять недовольно нахмурила брови. Вета подхватила передник и выскочила за двери. Сразу же послышалась короткая перепалка, шлепки и басистый рёв незадачливого дитяти. Через полминуты она вывела за ухо нечто такое же рыжее и чумазое со скидкой на рост и возраст.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
