…Он так надоел мне своим нытьем, что я был бы счастлив, если бы за него дали сто. Но надежды не было, ибо нас каждый день осматривали всевозможные покупатели и большей частью так отзывались о короле:
– Этому болвану и вся цена-то два с половиной доллара, а чванливости у него на тридцать пять.
И, наконец, третий разряд книг с экономическим содержанием. Это собственно художественные произведения, а не закамуфлированные трактаты, без морализаторства. Просто их авторы умеют наблюдать экономическую жизнь общества, ухватывают финансовые коллизии и наделены даром отразить это в художественном тексте, да так, что порой и у экономистов лучших описаний существа дела не найдешь. У этих писателей герои не плоские, есть психологизм, словом, их тексты – настоящая литература. К таким можно отнести произведения Шекспира, Гете, Скотта, Бальзака, Золя, Диккенса, цитировавшегося выше Твена, Лондона, а из наших – Островского, Мамина-Сибиряка, Боборыкина и Чехова. Такие вот совершенно непохожие по стилю примеры из произведений, относящихся к разным литературным направлениям и жанрам... А еще экономическими бывают сказки!
В эссе «Библиотека всемирной литературы» великий немецкий писатель Герман Гессе писал о том, что бы он подумал о владельце «идеальной» библиотеки, в которой по два романа Бальзака и Диккенса, если бы такового встретил: «Довольно неплохое собрание, сплошь проверенные вещи, но увлечений, предпочтений, пристрастий?.. Если у него, к примеру, есть лишь по два романа Диккенса или Бальзака, то, значит, ему их навязали. Если бы он выбирал действительно лично и свободно, то он или любил бы обоих авторов и имел бы как можно больше книг того и другого, или предпочел бы одного из них, куда бы больше, к примеру, любил милого, доброго, прелестного Диккенса, чем грубоватого Бальзака, или, напротив, любил бы Бальзака, хотел бы иметь все его книги и выбросил бы из библиотеки слишком сентиментальные, слишком добродетельные, слишком обывательские книги Диккенса» [Гессе 1990]. Как экономист я отношусь как раз к первому разряду людей – люблю того и другого, ибо оба они прекрасные «экономикописатели», если образовывать слово по аналогии с «бытописатели». В третьей главе мы это увидим.
Ну что ж, впереди «сборная солянка» имен, жанров и тем. Объединены они все тем, что парадоксально актуальны. Оказывается, еще Шекспир предупреждал, что для потока инвестиций в страну надобно иметь благоприятный климат – инвестиционный, конечно же. Эптон Синклер разложил по полочкам приемы «кидания» миноритарных акционеров начала XX века, с успехом используемые и в наше время. Драйзер рассказал, как на связях с государственными органами делаются олигархические состояния. Боборыкин увидел и представил в романе «Китай-город» зарождавшийся в конце XIX века слой новых русских, практически в малиновых пиджаках… Островский живописал последствия жизни в кредит, а Чехов, будто вещун, в «Вишневом саде» и вовсе современный ипотечный кризис изобразил.
Надеюсь, что с помощью моего «путеводителя» по экономическим художественным произведениям изучение экономики будет для читателя не скучным, а в хитросплетениях финансового дела разберутся не только финансисты, но и вся читающая публика.
ЧАСТЬ I
Торговцы, купцы, ростовщики, должники и долговые тюрьмы
Глава 1
Импорт-экспорт по-восточному
Заморская торговля в «Сказке о Синдбаде-мореходе» из цикла «Тысяча и одна ночь»
А начнем мы со «Сказки о Синдбаде-мореходе» из цикла «Тысяча и одна ночь». На нее как на источник ссылается выдающийся французский историк материальной цивилизации Фернан Бродель в «Играх обмена» – одной из книг своего фундаментального трехтомника о материальной истории человечества [Бродель 1988]. Действительно, «Синдбад-мореход» прекрасно описывает экономику заморской торговли докапиталистических времен: колоссальный риск и соответствующая ему высокая доходность. (В экономической теории есть такой постулат, который касается любых экономических решений: чем выше риск, тем выше должна быть доходность.) Кстати, ничего сверхъестественного в том, что сказка отражает реалии того времени, нет. Диковинные подробности семи странствий Синдбада заимствованы составителем «Тысячи и одной ночи» из различных арабских «дорожников» IX–XIII веков[3]. Но кому сейчас были бы интересны эти тексты, а вот «Синдбада» – одну из самых популярных сказок «всех времен и народов» – и по сей день читают детям на ночь.
В чем же риски сказочного купца-мореплавателя из Багдада? Синдбад продает свои земли и «все, чем владели его руки», собирает три тысячи дирхемов[4], накупает товаров и садится на торговый корабль. Первый остров, к которому пристает судно, оказывается не островом, а большой рыбой, на которую «нанесло песку, и стала она как остров» и на которой «деревья растут с древних времен». Когда же высадившиеся купцы разожгли на рыбе огонь, она «почувствовала жар» и опустилась на дно моря со всем, что на ней было. Герой спасается в корыте, попадает на другой остров, по всей видимости, Яву, а оттуда – в Индию. Как всегда бывает в сказках, в порт, где теперь служит Синдбад, приходит тот самый корабль, который приставал к острову-рыбе, а на нем в целости и сохранности обнаруживаются тюки Синдбада. Он их сбывает с колоссальной прибылью, а на вырученные деньги прикупает местный товар, с которым отправляется в Багдад. Рентабельность торговли такова, что в Багдаде Синдбад покупает себе «слуг, прислужников, невольников, рабынь и рабов», накупает «домов, земель и поместий больше, чем было у него прежде». Деньгами он сорит направо и налево – «развлекается наслаждениями и радостями, и прекрасной едой, и дорогими напитками…».
Во втором путешествии Синдбад на одном из островов отстает от корабля. Там он видит огромный купол «с окружностью в пятьдесят полных шагов», который оказывается яйцом огромной птицы Рух, «которая кормит своих детей слонами». Синдбад привязывает себя к птице веревкой из распущенного тюрбана, и она переносит его на другой остров. Местность пустынная, прокормиться невозможно, к тому же здесь водятся огромные змеи. За ними-то и прилетала птица Рух. Зато здесь земля «из камня алмаза» (по всей видимости, речь идет о знаменитой «долине алмазов» на о. Шри-Ланка).
Отсюда Синдбад перебирается на очередной остров волшебным образом – в когтях у орла. Когда он находит людей, то выясняется, что из той местности никто еще живым не спасся. Тамошним купцам он отдает часть собранных им алмазов, а они его снабжают деньгами и товарами. Чем конкретно, не сказано, но можно предположить. На острове есть сад из прекрасных камфорных деревьев, «под каждым из которых могли найти тень сто человек». Из них добывают камфару – сверлят на верхушке дырку и «льется из нее камфорная вода и густеет, как клей», а засохшее дерево идет на дрова. А еще, наверное, дали ему купцы носорожьей кости: на острове водится диковинное животное аль-каркаданн, или носорог, у которого «толстый рог посредине головы длиной в десять локтей, и на нем изображение человека». Возвратившись в Багдад, Синдбад опять принимается кутить. Он стал «раздавать милостыню, дарить и оделять, делать подарки всем своим родным и друзьям, и начал хорошо есть, и хорошо пить и одеваться в красивые одежды… и позабыл обо всем, что претерпел».
Синдбад «нажил большие деньги», «Аллах возместил ему все, что у него пропало», но захотелось его душе «попутешествовать и прогуляться, истосковалась она по торговле, наживе и прибыли», и мореход отправляется в третий вояж. Он покупает товары, «подходящие для поездки по морю», едет в Басру – порт, через который проходят все его путешествия, садится на корабль. Сначала кораблю сопутствует удача – он «едет» «из моря в море, от острова к острову и из города в город», в каждом месте купцы «покупают и продают», но вдруг корабль прибивает к «горе мохнатых» – обезьяноподобных людей, откуда никто еще не спасся. Обезьяны небольшого роста с желтыми глазами и черными лицами, как саранча, окружают корабль, берут его на абордаж, рвут канаты, хватают все, что там есть, и исчезают. Купцы исследуют остров, находят там дворец «с высокими стенами», заходят внутрь, видят кухню с сосудами для стряпни и жаровнями, усыпанную костями, но не придают этому значения. Вдруг появляется огромное существо черного цвета с видом человека, походившее «на громадную пальму», и с клыками, точно у кабана. Людоед стал ощупывать купцов, «как мясник убойную овцу», и поджаривать одного за другим. Синдбад выжил только потому, что «ослаб от великой грусти и похудел из-за утомления и пути» и на нем «совсем не было мяса». В итоге чудище удается ослепить раскаленными прутьями, и у троих путешественников, включая главного героя, получается бежать с острова в наспех сооруженном новом корабле.
