Дима Сёмыч тоже рад встрече с живым киевлянином. Он тычет его кулаком в плечо, насильно, веселясь, обнимает.
— Где-то я тебя, — говорит, — гадость, видел. Ты не в ОБХСС служил?
Майор Кофман вырывается из объятий, топает ногами, и его коленные чашечки трещат всё громче.
— Так ты, значит, невинными детьми от нас прикрылся, как щитом? — дико орёт вырвавшийся майор, и все его птицы в ужасе разлетаются. — Валютчик, отщепенец, пидор! Я б таких, как ты, расстреливал без суда и следствия. И таких, как ты, Лифшиц, — тоже.
Тут Дима Сёмыч веселиться прекращает. Он всегда прекращает веселиться, когда майоры хотят его расстреливать. А майору Кофману становится нехорошо. Он хватает себя руками за грудь и аккуратно, задом целится сесть на скамейку. Его коленные чашечки трещат уже на весь парк.
— У тебя валидол есть? — спрашивает Лёвка у Димы Сёмыча.
— Откуда у меня валидол? — говорит Дима Сёмыч. — Ты же знаешь, я по утрам бегаю, как поц, а раз в неделю я голодаю.
Руслан и Людмила — 2
Впервые услышав эту сплетню, я сказал:
— Ну что за пошлость — Руслан влюблён в Людмилу и хочет взять её в жены! Нет, в действительности так не бывает. Слишком литературно.
Хотя… Иногда действительность такое выкидывает — никакая фантастика до такого не опускается. А если опускается, никто подобной фантастике не верит.
Забегая вперёд, скажу — оказалось, что здесь именно тот случай.
Руслан и Людмила — были соседями (тоже, надо сказать, звучит неплохо). Так распорядился насчёт их места жительства его величество случай. И жили они в одном доме, небольшом таком трёхэтажном доме. Третий этаж в нём занимал персонально хозяин — армянин, приехавший в Дрезден лет десять назад. Не очень давно он купил этот старый дом в плачевном состоянии. Отремонтировал его — как говорится, произвёл в нём капитальный евроремонт, — поставил на крышу тарелку для приёма ОРТ с РТР, и теперь в доме живут русские. А армянин считается немецким частным предпринимателем и владельцем немецкой недвижимости. Но армянин тут ни причём. Армянин к делу не относится. Он сдал квартиры внаём и всё, на этом его высокая миссия окончилась. А кому сдавать — ему же всё равно, ему лишь бы квартплату регулярно вносили.
И вот, значит, одну квартиру сдал армянин, скрепя сердце, азербайджанцам — Розе Абрамовне, её мужу и сыну. Мужа звали, как Алиева — Гейдар. И фамилия у него была тоже, как у Алиева. А Руслан, он был сыном, но не Алиева, а Розы Абрамовны и её первого покойного мужа. Муж этот давно в Сумгаите умер от ошибочного огнестрельного ранения в живот. Роза Абрамовна выжила, потому что в неё мало дроби попало, а муж её не выжил. Хотя целились в неё, а не в него. Но ещё до своей безвременной смерти успел он привить маленькому Руслану беззаветную приверженность к исламу и любовь к Магомету лично.
Что подвигло правоверного мусульманина назвать сына Русланом — загадка природы, унесённая им в могилу. Или это Роза Абрамовна его Русланом назвала, — допустим, в честь одноимённого самолёта? Хотя по мне, так еврей Руслан — то же самое, что Руслан мусульманин.
Правда, сам Руслан считал, что он ещё недостаточно настоящий мусульманин, потому как имеет всего одну-единственную жену. Он, пока вызова от немецких властей дожидался, успел лишь одной женой обзавестись. Которая осталась теперь в родном Сумгаите. Одна жена осталась там у Руслана и одна дочь у неё на руках. Руслан же документы на выезд подал раньше, чем жена и дочь у него появились, конечно, немецкие эмиграционные власти на них не рассчитывали, и вызов им не прислали.
Уезжая, Руслан жене так сказал:
— Это даже к лучшему, что вы временно остаётесь. Нечего вам среди неверных делать.
Жена, конечно, по-женски заплакала. А Руслан сказал:
— Я буду приезжать, а когда найду на их карте город с мечетью, заберу вас к себе на ПМЖ.
Жена бросилась перед Русланом, как в кино, на колени, обняла его ноги — тоже как в кино — и закричала во весь свой голос:
— Поклянись!
— Чего бы мне это ни стоило, заберу! — сказал Руслан. — Клянусь Аллахом!
Пять раз в день Руслан протяжно молился. Он уже всех заебал своими молитвами. Намаз у него, видите ли, по расписанию. У него намаз, у мамы его шабат. А мы всё до мелочей слышим, как будто это у нас, а не у них, шабат с намазом, и мы при них собственноручно присутствуем.
Да, не думал я, что в старых немецких домах звукоизоляция полностью отсутствует. А то бы никогда рядом с Русланом квартиру не снял.
Наверно, хонеккеровская шайка хорошо это отсутствие использовала. Бедные немцы. Небось, не могли своей законной фрау слова сказать. Залезали под перину для частной беседы с глазу на глаз. А я удивлялся — зачем им такие толстые перины. Оказывается, для сохранения семейной тайны. Хотя, конечно, и для тепла. Это бесспорно.
Так они, значит, втроём и жили. Руслан, Роза Абрамовна и её второй муж Алиев. А самую большую квартиру в нашем доме (не считая этажа хозяина) занимала Людмила. Потому что семья у Людмилы была соответственно самая большая, из нескольких отдельных семей состоящая. Целый клан у неё был, а не семья.
Наш старший сын Мишка сразу же подружился с её старшей дочерью Устей. Когда они ещё только вселялись, подружился. И он прибежал со двора и стал радоваться, маша руками:
— Там их столько приехало! Очень там их приехало много. Два брата Усти — раз, мама и папа Усти — два, бабушка со стороны папы — три, отчим Усти и бабушка с его стороны — четыре! А ещё у них есть бабушка мамы Усти. Устина, значит, прабабушка, приехавшая, чтобы устроить здесь свою личную жизнь.
Всем этим дружным кланом они в наш русский дом и въехали. Чтобы в нём постоянно жить. И не только в нём, но и за его пределами, в том смысле, что появляться в общественных местах скопления людей, в лесопарках, скверах и так далее.
И всё бы у них было в порядке вещей. Если бы ровно через три дня после их приезда Руслан не влюбился в маму Усти. В Людмилу. Влюбился, несмотря на то, что два её мужа — бывший и настоящий — при сём присутствовали, и не одни, а со своими еврейскими мамами. И он сказал Людмиле при них, при всех:
— Выходи за меня замуж, женщина. Будешь моей любимой женой.
— Я же замужем, — сказала ему Людмила тоже при всех.
— За кем? За этим? Или за этим? — Руслан ткнул пальцем поочерёдно в отчима Усти и в её отца. — Прикажи, и я их зарежу.
— Не надо их резать, — сказала мама Усти. — Приказываю. Тем более что и ты, говорят, женат.
Этого возражения Руслан не понимал.
Он говорил:
— Да, я женат. Но только на одной жене. А ты будешь второй, любимой женой.
— Я старше тебя чёрт-те насколько, — говорила мама Усти, — и у меня трое детей.
— Дети — не проблема, — говорил Руслан. — Детей мы усыновим. Особенно мальчиков.
Мишка волновался за Устю с детской непосредственностью, но искренне.
— Что ты будешь делать, — волновался он, — если твоя мама выйдет за Руслана замуж?
— А что я должна делать? — отвечала Устя. — Был у меня один отчим, станет два отчима. Какая разница?
Устю во всём этом деле занимало другое. И она спрашивала Мишку как представителя сильного мужского пола:
— Ты скажи, — приставала она. — Вот что они в ней находят?
Мишка не знал, что они, то есть мужчины, находят в Устиной маме. А Устя его теребила:
— Вот тебе она нравится?
— Мне? — пугался Мишка. — Мне нет. То есть для мамы она ничего, нормальная, а чтобы нравиться — нет.
— Мымра она нудная, — говорила Устя, — а не нормальная, — и Мишке было неловко это слышать.
А тем временем Руслан не отступал. Он, наоборот, шёл в наступление засучив рукава, с открытым, можно сказать, забралом. И не давал Людмиле проходу, а всему её многочисленному клану — жизни. Он даже гулял с Людмилиной семьёй — десятым, хотя и ассоциированным, её членом. Идёт, допустим, семья в Дрезденскую галерею на обзорную экскурсию по залам — и он с ними, идёт в синагогу Песах праздновать — он опять сопровождает. Клянёт себя, голосит, прося у Магомета прощения — за то, что с неверными якшается, — но не отстаёт ни на шаг. Конечно, семье перед людьми неудобно было — за этого Руслана иноверного и за его среднеазиатские манеры.
Нынешний муж Людмилы справедливо возмущался:
— Я как законный на данный момент муж протестую и возражаю против. Зачем было сюда переться, чтоб какой-то абрек нас всех перерезал?
А бывший муж нынешнему вторил и подпевал, мол, я как отец твоих детей не позволю и не допущу. Ты можешь распоряжаться собственной брачной жизнью по-разному, но я со своей стороны всегда буду делать всё, чтобы мои дети попадали в хорошие руки.
Какое-то время Людмила терпела незаслуженные упрёки мужей. И мужья с их мамами терпели необоснованные притязания Руслана. А когда терпение у них как по команде лопнуло, поставили они Людмиле ультиматум: «Или мы, или он». Прабабушка Усти, которая уже приступила к устройству своей личной жизни, присоединилась к абсолютному большинству членов семьи и к их общему ультиматуму.
