На Камчатку Саша приехала с надеждой устроиться на какой-нибудь корабль. Но ей под разными предлогами везде отказывали. Ничего не оставалось делать, как поехать в Жупаново резчицей рыбы.
Саша стояла понурившись, засунув руки в карманы куртки. Старшина повернул голову и внимательно посмотрел на неё.
— Что приуныли?
— Назад хочу, в Петропавловск.
— Назад? — переспросил старшина. — Зачем? На комбинате у нас хорошо.
— В Жупанове я никогда не попаду на судно.
— Э, бросьте вы! Не женское дело — море… Идите-ка лучше спать.
Саша отрицательно покачала головой.
— Значит, нельзя повернуть?
— Нельзя, девушка. — Старшина закурил папироску, переложил штурвал и что-то пробормотал.
— Что вы сказали?
— Говорю, ветер меняется, — он ещё раз переложил штурвал, — шторм будет.
— Тогда повернём назад?
— Нет.
Саша вздохнула.
Туман вдруг рассеялся. Открылась необъятная даль океана. Неторопливо бежали бирюзовые волны, обдавая катер брызгами, белой пеной. «Резвый» весело нёсся им навстречу, слегка кланяясь каждой волне.
На горизонте небольшая чёрная туча слилась с океаном. С каждой минутой она разбухала, увеличивалась. Налетел порывистый ветер, срывая пенистые гребни с водяных валов. Океан закипел белыми бурунами, вздыбился огромными волнами.
— Держитесь! — крикнул старшина. — Сейчас начнётся такое, что навсегда…
Катер стремительно упал в яму и носом врезался в водяную стену. Двигатель надрывался. Корпус судна вздрагивал. Казалось, ещё секунда — и всё взорвётся и рассыплется. Старшина крутил штурвал то вправо, то влево. Катер наконец выпрямился, помедлил, словно раздумывая, и стал носом к волнам. Потом, как норовистый конь, фыркнул два-три раза и ринулся вперёд. Он то карабкался вверх по гладкой стене водяного вала, то опять проваливался в яму, и перед ним вновь возникала гладкая стена. Это повторялось много раз: белое — зелёное, зелёное — белое. Потом краски потускнели. Только катер поднимался и падал, падал и поднимался. И на небе качалась яркая звезда.
Саша нервно засмеялась.
— Что с вами? — крикнул старшина.
Саша не ответила. Она до боли в глазах всматривалась в ночь. За кормой, где-то очень далеко, или, может быть, только казалось, что далеко, время от времени вспыхивал красный свет маяка. На душе у Саши было неспокойно. Она слышала рассказы о катере, который восемнадцать дней болтался в Тихом океане; о рыболовном боте, налетевшем на подводный камень и развалившемся пополам. Неужели ей суждено утонуть? Саша зябко передёрнула плечами. Она ещё так молода…
— У вас пожевать нечего? — вдруг спросил старшина. — Ужасно хочется есть, — совсем буднично продол жал он. Ему, видимо, надоело молчать. — В море у меня всегда зверский аппетит.
Разговор о еде почему-то успокоил Сашу. Она достала из чемоданчика булку и сунула в руку старшине.
— Спасибо. Может, пойдёте отдыхать? Утро вечера мудренее…
Саша молча спустилась в кубрик.
Ночь висела над океаном. Сырая, холодная, чёрная. В ночь уходил одинокий катер.
ГЛАВА 3 «ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!..»
Поздно вечером Ларин вернулся домой. Поужинав, погасил свет и, не раздеваясь, прилёг на раскладушку.
За окном ветер гнул к земле старую рябину.
«Не хотел бы я сегодня быть в море», — подумал Ларин и полез в карман за трубкой. Рука нащупала что-то мягкое. Опять этот маленький резиновый человечек? Почему он не выбросил его сразу же? Ларин закурил и, закинув руки за голову, стал глядеть в потолок. Сон не приходил. Человечек… Маленький. Резиновый… А почему не взял её на работу? Похожа на Лину?
Он тогда заметил её сразу же, как только вошёл в лабораторию. Она стояла среди молодых сотрудников института. Вслед за ним вошла в кабинет и смущённо улыбнулась. Лина, и только. Но мёртвые не воскресают.
— Что вам нужно?
Он спросил это резко, слишком резко.
— Я по объявлению…
— Чтобы утонуть?
Она говорила что-то, доказывала, убеждала. Он плохо понимал её. Голос, глаза, жесты — всё, как у Лины. Но это была не Лина. Он, кажется, сказал ей: «Уходите». Она нагнулась за чемоданчиком и выронила из кармана спортивной куртки резинового человечка.
Это было три дня назад. «А может, и не было встречи? Может, приснилось?» Он пошарил в кармане — человечек был на месте.
Ларин закрыл глаза; против воли нахлынули воспоминания.
…Июльский зной плывёт над Амуром. Тёплая вода плещется о борт лодки. Ларин, сидя на вёслах, не спускает с Лины глаз. Она в полосатом купальнике, стройная, загорелая. В синих глазах под чёрными бровями тоже зной. «Лина, Лина», — зовёт он. Она садится рядом с ним. Вёсла брошены. Лодку несёт течение… Эх, вернуть бы то время. Но поздно! Поздно!..
Трубка потухла. Ларин поднялся с постели, прикурил, походил по тёмной комнате. Потом раздвинул шторы на окне и долго глядел на переливающиеся огни бухты. Они качались на ветру, и казалось, что это тысячи людей с фонарями в руках ищут что-то во тьме.
Ларин задёрнул штору и снова прилёг. И опять вспомнилось прошлое, всё ещё близкое сердцу.
…Безбрежный океан. Солнце. Вдали в синей дымке — камчатские берега. На палубе траулера Лина — жена, друг, помощник — в костюме ныряльщика… Сквозь очки смотрят её ласковые глаза. Она махнула ему рукой и ласточкой полетела вниз… Он считает секунды, минуты… На гладкой воде пузыри. Они то с правого борта траулера, то с левого. Пятнадцать минут… двадцать… двадцать пять… Сейчас Лина вынырнет и поплывёт к судну. Но она не вынырнула… Исчезли пузыри. Он потом долго плавал под водой, но всё было напрасно. Она ушла от него навсегда. Её взял океан…
Ларин решительно встал и включил электричество. Накинул плащ и направился к двери, но, что-то вспомнив, вернулся к письменному столу, запер ящик и ключ положил в карман. Кажется, ничего не забыто. Он шагнул к двери, и в это время резко и требовательно зазвонил телефон. Ларин поднял трубку.
— Слушаю.
— Вас срочно вызывают в управление тралового флота, — сообщил ему незнакомый женский голос.
— Сейчас выхожу. — Ларин осторожно положил трубку и взглянул на часы: шёл двенадцатый час…
Несмотря на позднее время, окна управления тралового флота ярко светились.
«Что могло случиться?» — недоумевал Ларин, поднимаясь на второй этаж.
В приёмной и в кабинете начальника флота никого не было. Ларин прошёл в диспетчерскую. Дежурный сидел за столом спиной к двери. Из репродуктора доносились обрывки каких-то разговоров. Кто-то равнодушным голосом твердил позывные: «Чайка, чайка, я — волна!..» Диспетчер, оглянувшись, кивком головы указал Ларину на дверь в соседнюю комнату. Ларин вошёл. В комнате сидело несколько человек. Было сильно накурено.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
