— Из-за этого письма, Поройков, надо мною даже в Новосибирске теперь смеются, — почти добродушно заметил Циферблатов, растирая виски. — На совещаниях комендантов так и спрашивают: «Вы тот самый Циферблатов, который попов макаронами кормит? Ну, и дальновидный же ты хмырь, Циферблатов!» Все ржут. Весело всем… Знали бы, с какими идиотами в ВОХРе здесь веселиться приходится… Короче, вали-ка ты, поповский обожатель, в Подтелкино! Сам ведь, вроде, из тех мест будешь? Вот и вали в ОЛП N45 с подконвойными… Нам здесь вдвоем не ужиться, Поройков. Суку свою забирай и вали. Давай-давай! На сборы — два часа! В дорогу!
В дорогу!
— Товарищ Циферблатов! Не могу я… И вообще не положено… без напарника… До Владивостока еще, — ныл мужик неопределенного возраста и ничем не примечательной наружности в форме проводника Российских железных дорог. Ныл он, похоже, уже давно, поэтому сидевший напротив него плотный жизнерадостный начальник смены начинал терять терпение.
— И кто туды поедет-то — из Калининграда во Владивосток? На кой хрен туды ехать кому-то, да еще в прицепном вагоне? После начала отопительного сезона, а? В этом Приморье ведь опять, поди, нет ни тепла, ни электричества… Нет, не могу я, товарищ Циферблатов! Опять без премии в пустом вагоне тащиться, — бубнил проводник, тиская фуражку.
— А вот здесь ты не прав, Петрович. Одно купе уже продано. Два пассажира едут, но взяли целое купе, просили никого не подсаживать.
— Опять двадцать пять! Они же точно педики! И зачем им только билеты продают! — взвыл Петрович.
— Тебе чего, Петрович, завидно? Может, люди культурно ездить любят! Без всяких рож, вроде твоей!
— Кто культурно любит, тот «Аэрофлотом» летает, а не пилит в прицепном вагоне через всю страну!
— А мне вообще фиолетово… эти твои рассуждения! Поедешь — и все дела! Привык он, понимаешь, через Мамоново по всей Польше кататься! Не все коту масленица. Слышал такую поговорку? Одно купе у тебя уже есть, и сколько еще у нас купе в вагоне, мы с тобой, Петрович, хорошо знаем. Вагон будем цеплять к маршрутам, пользующимся спросом у нашего с тобой, Петрович, населения. Бригадиры тебя, зараза, проверять будут, я по линии передам. Прикинь, какую денежку за один рейс нагребешь, чудак-человек! Потом на польской железке королем прокатишься! Не забудь — сорок процентов! На Горьковской дороге давно уже пятьдесят пять и два бригадиру! С тобой как с человеком говорю, гамадрил! Собирай манатки и брысь в вагон! Я еще разберусь, почему это ты вдруг «не можешь»!
— А чо сразу орать-то?
— Сразу? Я время засекал! Ты мне тридцать семь минут мозги компостируешь! Если мне все так начнут, у меня от мозгов хрен сушеный останется! — заорал Циферблатов.
Проводник, продолжая вертеть в руках фуражку, безучастно изучал глянцевый рекламный плакат Калиниградской железки, висевший за спиной начальника смены, наискосок от портрета гаранта Конституции. Все эти областные дырки и полустанки были изъезжены Петровичем до кровавых мозолей. Черняховск, до 1946 года Инстербург… С остатками двух замков XIV века… И никто ведь не спросит, что у него, может, дома Кирюша сидит второй день не кормленный. Ничего не меняется, всем с прибором на личные проблемы поездного состава. Светлогорск, до 1946 года Раушен… Климатический и бальнеогрязевой курорт федерального значения… Уникальная дендрариумная коллекция… Зимой-то, конечно, повсюду хреново, даже в бывшей Европе. Но тащиться отсюда во Владивосток… Может, сразу в Ладушкин рвануть, до 1946 года Людвигсорт, с крупнейшей психиатрической лечебницей бывшей Восточной Пруссии? Или у него уже шиза на роже нарисована, что его так послать можно? Главное, легко! Катись-ка, Петрович, отсель… хоть во Владивосток!
— Петрович, мне с начальником службы управления персоналом Вербицким срочно на курсы ехать надо, менеджмент по кадрам изучать, — на тон ниже, почти просительно сказал проводнику Циферблатов. — Опять последние мозги засрут «психологической мотивацией»… Слухи ходят, что начальника службы перевозок Чернышова на повышение двинут, а меня на его место прочат. Так что, Петрович, выручишь, я тебя тоже не забуду. Хотя с такими кадрами, как ты… Пистолеты выдавать надо! Тогда у вас хоть какая-то мотивация будет, хоть какой-то начнется менеджмент…
Циферблатов резко прервал свою программную речь прямо на полуслове и уставился в окно. На перроне возле вагонов разгоралась толкучка и суета. Все было, как обычно, приподнимать зад и пристально рассматривать было абсолютно нечего. Со второго пути отходил состав «Калининград — Киев». Ну, припозднилась бригада чуток, подала вагончики к перрончику за семь минут до отправления. Не нарочно это и сделали, но насколько же смешно было наблюдать, как бешено, распихивая друг друга локтями, от вагона к вагону носились вспаренные хохлы. Вообще, хохлы всегда такие — горластые, наглые, развязные, им хоть за двадцать минут состав подай — такое перед отправлением устроят, что таких и в самом деле только с пистолетом надо по местам рассаживать. Возле восьмого вагона с флажком вальяжно нарисовался давний приятель Петровича — Ленька Тельнов. Вот кому везло, так это Леньке! Третий год он катался с самыми отвязными бабами участка в одной бригаде. Понятно, что Ленькина морда заранее лучилась радостью встречи с новыми людьми. Взмыленные пассажиры, глядя на него, глупо радовались чему-то, наверно полагая, что Леньке начальство приказало им теперь так улыбаться в рамках менеджмента по кадрам. Человеку всегда верится в лучшее. И Петрович с ехидцей представил себе, как Ленька еще в санитарной зоне по старой привычке закозлит титан, туалеты так и не отопрет, а сам засядет играть в карты на раздевание с напарницей Наташкой Плотниковой. Добро пожаловать в ОАО РЖД!
Сколько Петрович не просил по старой дружбе Циферблатова послать его в нормальный рейс, в смысле, с нормальными бабами — так от него дождешься, как же! Так пошлет, как сейчас послал. А много ли он хотел в жизни? Сущие пустяки! Сделать петельку по Балтийской Косе от Рябиновки до Чкаловска с нормальной веселой бабой без предрассудков и комплексов… Вона, как самого-то начальничка какую-то на пассажирку растащило! Мог бы хоть раз войти в положение.
Циферблатов даже привстал с места, вылупившись на молодую бабу, слонявшуюся по перрону. Странно, но она шла навстречу толпе от головы состава. Лицо Циферблатова покрылось багровыми пятнами, заострившийся нос стал похож на клюв, а глаза засветились желтоватым светом. Такую мощную стойку товарищ Циферблатов не делал даже на Стеллу Леопольдовну из второй кассы дальнего следования, с которой, по слухам, у него было много чего из общего.
Перрон бурлил последней, судорожной волной посадки. Людской поток вертел и швырял женщину из стороны в сторону, и на ее лице уже было написано отчаяние, будто она собиралась заплакать. Никаких вещей при себе у нее не было. На женщине была надета расстегнутая короткая дубленка с откинутым капюшоном. Из остальной одежки Петрович с интересом отметил на гражданке черные брюки и такой же черный, немаркий свитерок. Она растерянно осматривалась, оглядывалась вокруг, и взгляд ее испуганно скользил по лицам людей, по тележкам носильщиков… Она будто никак не могла ни на чем остановиться этим своим потерянным взглядом.
Перед большим окном начальника смены Циферблатова пассажирка остановилась так неожиданно, что тот в испуге отпрянул от окна. С печалью осеннего увядания Петрович отметил, что у стройного когда-то Циферблатова уже начинает расти горб. Как говорится, все там будем, а вот, подишь ты, все еще на молоденьких тянет.
С недоумением гражданка вглядывалась в свое собственное отражение в тонированном стекле окна, прикоснулась к светлым, до белизны протравленным кудряшкам, левой рукой осторожно потрогала грудь, обтянутую свитером, а правой вдруг вытащила из кармана паспорт.
Такого изумления, с каким гражданка вглядывалась в собственный паспорт ни Циферблатов, ни Петрович не видели, даже когда снимали с рейсов из Прибалтики вусмерть пьяных латышей. Почему-то, как латыши напьются, так им обязательно ехать куда-то надо, но как только проспятся и обнаружат себя в Калининграде, так права качать начинают! Матерятся, главное, поголовно все по-русски! Руками машут, слюной брызгают! Опять их мигранты-оккупанты зверски напоили и разлучили с Отчизной! Ага, воронку им вставляли! Насильно в литовскую железку впихивали… Вот литовцы — те просто молодцы! И пьют на свои, и еще дома сидят при этом!
В раздумьях о странностях психологической мотивации поведения на железнодорожном транспорте народов Прибалтики Петрович машинально наблюдал, как белобрысая девица скрупулезно сравнивает свое отражение с фоткой. Для пущей уверенности она ущипнула себя за пухлую розовую щечку и тут же сморщилась от боли. С типичной бабской мотивацией, не поддающейся никакому разумному менеджменту, девушка в отчаянии всхлипнула и, безвольно понурившись, медленно побрела к главному входу в здание вокзала. Петрович мысленно представил, что там за фотку могли налепить в паспорт этой дурочке завистливые суки из паспортного стола.
