Да, с одной стороны, о нём написаны уже сотни томов, но как только написание каждого из них подходит к концу, всякий раз Полномочной Комиссии становится ясно, что это всё, увы, опять не о нём.
Скоро мне исполнится 39, как я уже говорил, и на сегодняшний день я пережил почти всех, кого я когда-либо всерьёз уважал. И ладно бы я пережил их просто по количеству лет — увы, я пережил… собственное серьёзное отношение к взглядам на жизнь тех, кого действительно воспринимал когда-то всерьёз. Не уверен, что этим можно похвастаться, хотя и есть в мире, скажем так, дискурсы, в чьих рамках это выглядит несомненным достоинством, но должен признать, что, по большому счёту, на сегодняшний день у меня нет никаких взглядов на жизнь, а людей, у кого какие-либо взгляды имеются, мне опять-таки трудно воспринимать всерьёз, а уж как я далёк от размышлений о том, можно ли это приобретённое моё качество считать недостатком или же, напротив, достоинством, невозможно и описать:). Однако если в Кабину Пилота влезет такой внутренний «я», который временно будет считать, что пора бы поиграть в такую игру, что взгляды на жизнь как таковые — это очень серьёзно, то некоторое время я могу не без интереса (по крайней мере, пока я об этом пишу) поиграть с миром и в это.
Быть может никакого Микки-Мауса нету и вовсе? Что ж, и эта игра ничем не лучше и не хуже любой иной. Да и сам мир, где существует Разум Человеческий, в определённом смысле ничем не отличается от мира без Разума. Конечно, люди, у которых есть взгляды, более склонны к тому, чтобы в этом со мной не согласиться. Да пожалуйста! Лишь бы на здоровье, как говорит по поводам и без оных моя супруга. Зато я одинаково склонен то настаивать на своей правоте, то с лёгкостью менять своё мнение.
Если иудейский постулат, что Бог создал Человека по образу и подобию своему, верен и если, сперва допустив, что я — человек, предположить затем, что возможно вышеназванное моё качество и есть то, что более всего роднит Человека с Богом (в плане внутреннего устройства), то это снимает и разрешает многие вопросы, что волнуют людей от начала мира и сводятся, в сущности, к двум: Господи, почему всё так? и Господи, за что мне всё это?
И вот я подумал, что ещё не сказал я о Микки-Маусе из того, что мог бы ещё сказать, учитывая, что мне дали дополнительное время…
…Может быть вообще было бы лучше не столько говорить о Нём, сколько говорить с Ним? Да-да, просто поговорить с Ним! Сказать наконец всё, что я о Нём думаю. Сказать ему, может быть, среди прочего и наконец «Микки-Маус, GO HOME!» и заставить всех Внутренних Пилотов выйти на улицы с такими плакатами? Но что, с другой стороны, это изменит?
Ну, допустим, он даже возьмёт, да уйдёт. Но ведь я всё равно буду знать, что где-то он по-прежнему существует, коль скоро он ушёл у нас с моими храбрыми пилотами на глазах. Коль скоро он ушёл у нас на глазах, мы никогда уже не сможем утверждать, что его нету вовсе, потому что все мы видели, как он уходит. Мы никогда уже не сможем забыть, что он… был. А раз он был, значит, он и сейчас где-то есть! По крайней мере, в наших воспоминаниях.
А когда мы кричали ему «GO HOME!», мы хотели, чтобы его не было вовсе, никогда и нигде! И чтобы мы даже представить себе за всю жизнь не могли, что кто-то такой вообще может существовать. Но Микки-Маус фантастически ХИТР!
Вынудив нас кричать ему «GO HOME!», он фактически заставил нас кричать ему «Алилуйа! Осанна!» и прочее, потому что он фантастически ХИТР! Он знал, а мы не знали, забыли о древней магии: если ты прогоняешь кого-то, тем самым ты признаёшь, что он есть! Он снова перехитрил нас, этот лукавый Микки, потому что не только ХИТР, но и МУДЁР!..
Таким образом, выходит, что ругаться и ссориться с Ним бесполезно, бессмысленно, нецелесообразно, себе дороже, дохлый номер, пустая трата времени, неосмотрительно и, короче, без мазы.
Тогда может быть его о чём-нибудь можно спросить? В принципе, на первых порах, пожалуй, что это — мысль! Во всяком случае, пока не наступит пересменок у Моих Пилотов… Ну, что же, не будем тогда терять драгоценных минут!..
Скажи, пожалуйста, Микки-Маус, почему я несчастлив? Нет, то есть, конечно, с одной стороны я счастлив — ну-у, хотя бы потому, что произвольно могу перейти с одной игры на другую, могу переопределить любое понятие, могу убедить себя, что я не падаю, а лечу, а когда лечу, могу убедить, что падаю; когда мне трудно, когда я просто выбиваюсь из сил, я могу как будто просто переключить передачу в Автомобиле Своего Тела и, напротив, вдруг поразиться тому, как, в сущности, мне легко, в сравнении, например, с теми, с кем я незнаком лично или с тем, как могло бы быть; когда я вижу перед собой какое-то очевидно непреодолимое препятствие, я могу снова легонько пошевелить рычаг коробки передач, и переселиться в такой произвольный мир, где препятствие, очевидно непреодолимое в мире, где я жил секунду назад, таковым только кажется, а если ещё чуть-чуть надавить на педаль газа, то оно и вовсе исчезает — и, о Микки, с такой точки зрения, в общем, я безусловно счастлив, и, как я посмотрю, подобной техникой владеют в моём окружении очень немногие; да, Микки, в этом смысле и при таком угле зрения, мне и вовсе иногда кажется, что если я и не самый счастливый человек во Вселенной, то уж во всяком случае в сотне первых на всё до омерзенья и рвоты огромное человечество.
Но… лукавый мой Микки, мы же оба знаем, что счастье может быть и другим…. Оно, например, может быть попросту Чувством! Чувством, я извиняюсь, конечно, лукавый Микки, Острого Счастья… А, Микки? Что скажешь?
Но тут Микки-Маус, в свою очередь, тоже может меня кое о чём спросить. Он может, например, спросить так:
— Гм-гм, мой вечно-юный друг, а разве ты никогда не испытывал именно такого счастья? Или ты из тех, кто не помнит добра? — и он смешно хлопнет глазками.
— Да, — вынужден буду признать я, если мы, конечно, будем играть с ним именно в такую игру, — это было со мной раза три… То есть, возможно, больше, — начну я заранее оправдываться, потому что в моём организме начнут вырабатываться определённые ферменты, сам запуск какового процесса и инициировал во мне Лукавый Микки-Маус, посеяв во мне сомнения: а и впрямь, не из тех ли я, кто не помнит добра, — То есть, возможно, и больше, — продолжу я, — но о трёх случаях я помню всегда, потому что это были такие случаи, когда я знал, что это именно счастье, ещё тогда, когда переживал те минуты непосредственно, а не понял это потом, постфактум, как тоже часто бывает, но это уже, по-моему, не совсем Счастье. То есть, это — счастье, но это такое счастье, которое нельзя назвать Чувством! А я спрашивал тебя именно о Чувстве Счастья! — перейду я в нападение, — почему, Микки, со мной это случалось так редко и кончалось так быстро?
— Сколько, ты говоришь, раз это случалось с тобой? — вместо ответа улыбнётся он мне.
— Трижды. — повторю я.
— Может ты думаешь, что большинство людей испытывают это чувство чаще?
— Гм, — улыбнусь тут и я, — это не такой уж простой вопрос, как ты думаешь или хочешь мне это представить, Микки! Если быть самому с собой честным, то есть говорить то, что я думаю на самом деле, то есть чаще всего, потому как понятно, что каждый из нас никогда не думает об одном и том же одно и то же, то тогда я отвечу тебе так: я действительно думаю, что это с одной стороны так, а с другой — не совсем. С одной стороны, большинство людей действительно испытывают это чувство чаще меня и, в общем, что греха таить, гораздо легче его достигают, но с другой — я думаю, что среди них не найдётся ни одного, кто мог бы так же чётко назвать три конкретных таких случая, как это только что сделал я.
— Ты считаешь, что большинство людей хоть в чём-то, да уступают тебе? — спросит меня Микки-Маус и плавно очертит хвостом в воздухе круг, — А как ты думаешь, много ли людей испытывали Чувство Счастья хотя бы трижды?
— Думаю, немного… Но только, видишь ли, Микки, иногда я всё же сомневаюсь в этом; думаю, а вдруг всё-таки…
— …самый несчастный тут ты? — закончит за меня мой вопрос Микки-Маус.
— Ну да. — скажу я и вопросительно же посмотрю на него. Он испытующе уставится на меня и через пару мгновений улыбнётся и скажет
— Ну да, в самом деле, а вдруг?..
После этого он исчезнет… У него тоже сменится Внутренний Пилот, и он начнёт играть совсем в другую игру и, в общем-то, уже не со мной.
Тут и у меня внутри сменится пилот, и я тоже начну играть в другую игру…
В этой игре всё было наоборот. В ней Микки-Маусом был и вовсе я сам.
Только я был немного иной Микки-Маус, чем тот, что был в игре, в какую я играл до этого; где Микки-Маусом был не я.
Когда мир изменился, и Микки-Маусом стал я сам, изменился и Микки-Маус — это естественно:).
Этот Микки-Маус тоже, как и я, в глубине души чаще всего считал, что все, кроме него, хоть в чём-то, да уступают ему. Но поскольку он был не только мной, но и Микки-Маусом, то мыслил более ясно. Так, например, его совершенно не угнетала эта мысль — что он лучше всех — он не испытывал никаких угрызений совести, никакого чувства вины уже за одно то, что такие мысли к нему приходят. Он просто отчётливо понимал, почему это так, и этого ему было совершенно достаточно. Он просто знал о себе, что он — Микки-Маус, а другие — нет, и это его устраивало. Устраивало настолько, что он и вовсе почти об этом не думал. Иногда даже вообще забывал, и… именно тогда Он становился Мной…
