На другое утро мы встретились с Майком у причала. Небритый, с красными глазами, он выглядел хуже, чем накануне вечером. На нем были желтые брюки в пятнах от губок и грязная рабочая рубаха, босые ноги были мозолистыми и шишковатыми. Без сомнения, он потомок тех морских разбойников, которые на заре существования Ки-Уэста ложными маяками и сигналами заманивали суда на скалы.
У Майка было тридцатифутовое суденышко для добычи губок. Оно имело небольшую каютку с двумя койками. Водолазный шлем мы положили в рубку, а прочее снаряжение свалили кучей на палубу. От руля к корме тянулась пара длинных штуртросиков — вожжей. При их помощи Майк мог управлять судном с любого борта или с кормы, не отрываясь от поисков губок в воде. Попав на подходящее место, он выливал на воду чашку акульего жира. Поверхность мгновенно становилась зеркально гладкой и прозрачной, как стекло. Трехконечным крючком, насаженным на двенадцатифутовую жердь, он поддевал блестящие, черные, похожие на овечью шерсть, губки. Пятифутовая нить таких губок стоила десять долларов.
Продвигаясь на запад, мы миновали небольшие безыменные отмели и серебристые песчаные полоски Великой песчаной косы, выступающей в Мексиканский залив почти на двести миль от побережья Флориды. День выдался яркий, как огненный опал. Над морской поверхностью, переливаясь всеми цветами радуги, носились на своих прозрачных крылышках летающие рыбки. Шлепаясь в лазурные волны, они поднимали сверкающие радужные брызги. Впереди, над изумрудными отмелями, вода бурлила от полурылков, которые, спасаясь от стай подводных хищников, становились добычей ныряющих пеликанов. Повсюду в море шла непрерывная борьба за существование.
Стайка королевских и хохлатых крачек с пронзительным криком стремительно налетала на волочащуюся за нашим суденышком приманку. Их ярко-оранжевые клювы резко выделялись на фоне ослепительно голубого неба. Одна крачка белой стрелой упала на кусок кефали на крючке, схватила его и устремилась с добычей ввысь. Поднявшись на двадцать футов, она туго натянула леску, и приманка вырвалась у нее из клюва. Озадаченная птица, жалобно крича «ки-ви, ки-ви», упорно повторяла свой маневр и наконец, утомленная, примостилась для отдыха на крыше рубки. Цепко держась своими длинными, тонкими черными ногами, нахохлившаяся серо-голубая птица покачивалась в такт волнам. Голова крачки была повернута вбок, глазки блестели через черную маску, увенчанную гребешком. Она глядела на нас не моргая, как будто собираясь что-то попросить.
— Она, вероятно, голодна, — произнес Майк, этот исправившийся пират, и положил кусок кефали на водолазный шлем. Прожорливая птица спрыгнула и моментально проглотила рыбу.
С этой минуты Ки-ви стала нашей пассажиркой. Она уже не отвечала на крики своей стайки, а ручку водолазного шлема использовала как насест. С Ки-ви на ручке шлем имел совершенно другой вид. Теперь он напоминал не марсианское чудовище, а средневековый рыцарский шлем с плюмажем. Таким он и остался, пока Ки-ви не улетела, а ее насест не постигло несчастье.
Когда мы бросили якорь у Маркизских отмелей — одного из немногочисленных атоллов, расположенных вне южной части Тихого океана, — уже наступил вечер и было слишком поздно опускаться под воду. Кольцо островов, заросших пальмами, окружало центральную лагуну. Из открытого моря вместе с приливом по определенным фарваторам на грязевые отмели плыла рыба. В мелких водах были видны спинные плавники акул и черные спины и серебристые бока тарпонов — огромных сельдей, лениво перекатывавшихся по протокам.
На небольшой шлюпке мы прошли по узкому проливу в центральную лагуну. Белые цапли стояли неподвижно, отражаясь в мелкой воде. Из-под густых зеленых крон манговых деревьев, как змеи, изгибались черные корни, исчезавшие в воде. Обходя эти запутанные заросли, мы увидели, как по ним пронесся какой-то кроваво-красный предмет, за ним появились еще и еще. Вскоре вся земля острова буквально кишела алыми сухопутными крабами, похожими на пауков. Их красный цвет и стремительный аллюр вызывали представление о какой-то далекой планете, где гротескного вида существа в вечном мраке ведут борьбу за существование. Вдруг они все исчезли, поглощенные сумраком болота.
Когда над молчаливыми манговыми болотами спустилась темнота, пеликаны и цапли устроились на ночь и даже ветер утих, пробудилась от дневного сна удивительная фосфоресцирующая жизнь моря. Направляя свою шлюпочку через мели, мы наблюдали шары дрейфующих огней в черной воде, которые осыпались с наших весел, подобно звездной пыли. Мы зажгли бензиновый фонарь, и ярко-белый сноп света озарил поросшее травой дно. Вне освещенного круга море глядело на нас мрачно и угрожающе. В черной темноте розовым светом горели точечки — глазки креветок, медленно проносимых мимо течением. Страшная тень серого омара-великана выползла из убежища, чтобы попастись на морской траве, и вновь скрылась в мрачные тайники берегов. Что-то с шумом пронеслось по поверхности и, оставив фосфоресцирующий след, ударилось в борт нашей лодки. Барни схватил сачок и вытащил огненный предмет. Это оказалась восемнадцатидюймовая игла-рыба — меч-рыба в миниатюре. Ослепленная светом фонаря, она со всего размаху налетела головой на нашу лодку, погрузив свой иглообразный клюв в дощатую обшивку. По своим размерам эта рыба как раз годилась на завтрак для Ки-ви. Поэтому ее бросили в лодку.
Гонимые ветром облака неслись, порой закрывая луну. Мы засыпали под ласкающий напев волн, ударявшихся о борт.
— Завтра будет ветер, — сказал Майк и накрыл наше лежавшее кучей снаряжение большим брезентом. Мы надеялись, что море не успеет разгуляться настолько, чтобы помешать нам спуститься под воду.
Когда мы проснулись, уже брезжил серый рассвет, море разбушевалось, а лицо нашего металлического спутника побелело от помета Ки-ви. По пути к рифу лодка подверглась жестокой килевой качке. Мы с трудом лавировали между фотопринадлежностями и водолазным снаряжением. Все наше имущество с грохотом каталось по скользкой палубе. Ки-ви покинула водолазный шлем, дважды облетела наше судно и, издав тоскливый прощальный крик, исчезла в облаках. Без Ки-ви шлем уже не походил на блестящий предмет рыцарских доспехов. Он только пожирал нас своим холодным глазом василиска.
Мы стали на якорь над коралловым рифом. Майк, который вообще не доверял какому бы то ни было водолазному снаряжению, неохотно держал шлем. Я приспособила телефон. Барни подлез под шлем, и мы стали его медленно спускать.
— Ой! — донеслось до меня по телефону. — Вытаскивайте меня отсюда! — Мы моментально вытащили его на поверхность. Оказалось, что зловредный шлем посадил его в гнездо колючих морских яиц. Дюжины ядовитых игл воткнулись в его босую ногу. Нога горела, как от пчелиных укусов, и была почти парализована действием яда.